Привычка выживать (СИ)

У Хеймитча сводит зубы от собственного вранья, но он все еще улыбается – чуть виновато и по-отечески, выглядя, как вернувшийся на путь исправления человек. Обходится даже не без упоминания старых скандалов, уже с истекшим сроком давности, и Том расстается с Хеймитчем, едва ли не сияя от восторга, хотя и подозревает, что Хеймитч выпьет, едва дойдя до своего бара. Впрочем, его не особенно сильно заботит то, что не будет показано в прямом эфире.

Хеймитч не поступает так, как ему полагается поступать по статусу местного пьянчужки. Вернувшись, и избавившись от излишней, на его взгляд, безупречности, он возвращается к планшету, и перечитывает все, что выделил для себя в статьях по охмору. Ко всему этому он добавляет все, что ему вчера рассказал Пит, и долго сидит в кресле, пытаясь понять, что именно так сильно мучает его, что буквально не дает спать по ночам. Белые таблетки, не имеющие никаких отличительных черт, о которых неохотно ему рассказала Эффи. Стакан с водой, который он конфисковал из спальни Китнисс. Огромное количество не состыковывающихся между собой деталей, вроде нечеловеческого спокойствия Пита и несвойственной Китнисс рациональности. От размышлений вскоре начинает болеть голова, и Хеймитч с ненавистью вспоминает о том, что от головной боли могут помочь таблетки.

Он спускается вниз, и застает там вялую после солнца Джоанну, которая приглашает его поужинать, а во время ужина выпытывает у него подробности его собственного интервью, и с презрительной миной соглашается, что сценарий «возвращения блудного сына» действительно может сработать. Позже к ним присоединятся Вольт, уставший и засыпающий прямо на ходу. Они сообщают ему о выключении электричества, и Вольт только пожимает плечом, оставляет свою порцию недоеденной и плетется на свой этаж, потому что сон – единственное, о чем он в настоящий момент мечтает.

Джоанна поспешно складывает 2+2.

- Спорим, он это электричество и вырубил, - говорит Хеймитчу на ухо. Тот в ответ бормочет что-то неубедительное, а потом оставляет Джоанну в одиночестве, и врывается на этаж еще не успевшего даже переодеться гения.

- Ты знаешь, кто блокирует этаж Китнисс? – спрашивает свистящим шепотом.

Вольт качает головой и несет какую-то околесицу о том, что во время отключения света умудрился найти какое-то белое пятно в своем доскональном знании Капитолия. Хеймитч весь подбирается, как учуявший запах крови хищник, и превращается в слух. Вольт говорит о том, что отключения энергии по всему городу, к которым он первоначально не имел никакого отношения – всего лишь следствие того, что где-то потребление энергии в разы возросло.

- Я чувствую себя обманутым, - каким-то сдавленным голосом говорит Вольт и выпроваживает своего нежданного посетителя со своего этажа. Хеймитч медлит в лифте, затем выбирает своим местом назначения двенадцатый этаж, но не находит на нем Китнисс.

Китнисс обнаруживается на втором, и этот факт удивляет как Хеймитча, так и вернувшуюся в гордом одиночестве Энорабию.

- Разве я не оставляла тебя на Мелларка? – спрашивает зубастая грозно у Каролины, но самого Мелларка в радиусе действия своего убийственного взгляда не находит. Еще больше она свирепеет, когда узнает, что Мелларк отбыл в неизвестном направлении еще утром, и Каролине пришлось довольствоваться обществом Китнисс, а затем терпеть возле себя еще и Джоанну.

- Бедный ребенок, - не удерживается от сарказма Хеймитч, и обращает внимание на слишком бледную Китнисс. – Эй, солнышко? – рискует спросить он, и подходит ближе. Китнисс не реагирует, остекленевший взгляд ее останавливается на точке, в которой нет ничего интересного.

- Китнисс? – Каролина тоже чувствует неладное, и берет Китнисс за руку.

На голос внучки Сноу Эвердин реагирует, но очень вяло.

- И как давно это с ней? – спрашивает Энорабия у Каролины.

- Временами. Но только сегодня, - Каролина тормошит Китнисс, щипает, но не получает желаемого результата.

Китнисс почти теряет сознание, когда в поле зрения ее появляется Гейл. Увидев мутный взгляд своей мнимой родственницы, Гейл преграждает им путь. Глаза у него делаются серьезными, голос он снижает до шепота, и всеми силами старается не размахивать кулаками перед носом бывшего ментора Двенадцатого Дистрикта.

Их диалог кажется едва ли не подозрительным со стороны; они привлекают внимание слишком сильно, и Хеймитчу, скрипя зубами, приходится положиться на новоиспеченного военного Капитолия, осторожно предупредив его, что на Двенадцатом этаже Китнисс делать нечего. Гейл сдержанно кивает и подхватывает засыпающую или теряющую сознание Китнисс. И обещает побыть с ней на одиннадцатом этаже до возвращения Эбернети. Сам Эбернети, спускаясь на первый этаж и стараясь не бежать во весь дух, разыскивая Бряк, пытается представить, как выгонит Гейла из спальни девушки, когда вернется. Наверное, стоило все-таки посещать тренировки. Тогда бы Хеймитч, по крайней мере, мог бы красиво стать в позу или даже нанести первый удар.

Ему не удается обнаружить Эффи, и для видимости он прогуливается до кухни, чтобы захватить кувшин с водой и несколько стаканов. Все-таки в постоянном нахождении здесь обслуживающего персонала было много плюсов. Достаточно было нажать кнопку на определенной панели, как все выбранное оказывалось уже на подносе. Теперь приходится делать немало лишних действий.

В спальне Хеймитча Китнисс дрожит от холода, закутавшись в несколько одеял. Мрачный Гейл ходит кругами по спальне. Когда Хеймитч ставит кувшин с водой на прикроватную тумбочку, бывший шахтер присаживается на край кровати, у ног Китнисс, и сжимает кулаки, наблюдая за ней. Китнисс не спит. Лежит с открытыми глазами, которые будто ничего не видят, вся в испарине. Ее бьет дрожь, хотя на ощупь она будто раскалена.

- Рассказывай, - почти приказным тоном просит его Гейл.

- Слушай, парень, ты не во втором дистрикте, - огрызается бывший ментор. Гейл прищуривается и поднимается с места, говоря теперь едва ли не с угрозой:

- Сейчас не время выяснять отношения между нами.

Что ж, парень не так плох, думает Хеймитч. Даже лучше, чем предполагалось. Он похож чем-то на самого Хеймитча, в ту дальнюю пору, когда Хеймитч выиграл свои голодные игры. Гейл силен, рассудителен и еще не развращен своей малой властью. Наверное, он может помочь. И, разумеется, он хочет помочь. Не Хеймитчу, не толпе сумасшедших победителей прошлых лет. Ей. Китнисс Эвердин. Той, которая никогда не просит о помощи, хотя только в помощи и нуждается.

И Хеймитч рассказывает ему все, о чем подозревает. Гейл тихо ругается последними словами, и едва не нападает на появившуюся на их этаже Энорабию.

Та выглядит еще более мрачной.

- Какого черта ты здесь делаешь? – спрашивает он грозно. – Я приказал тебе…

- Не забывайся, мальчик, - Энорабия улыбается, и проходит в комнату, чтобы полюбоваться лихорадкой Эвердин. – Итак, - говорит спокойно, обращаясь исключительно к Эбернети, - меня окружают сумасшедшие люди, которые пьют, говорят по душам, сидят на наркотиках и играют в игры, правил которых не знают. Я ничего не упустила? – Хеймитч качает головой. – Я не буду спрашивать, как и когда на наркотики посадили ее (это вполне в духе Капитолия), и мне почти неинтересно, зачем кто-то это сделал. Я только хочу знать, что будем делать мы все, если нас в очередной раз обвели вокруг пальца, подсунув вместо Эвердин вот это.

У них нет ответа, поэтому Энорабия покидает их с чувством неясной тревоги. Это чувство поселяется и в их собственных головах, но пока они не знают, как с ним бороться и как преодолеть, поэтому просто наблюдают за Китнисс, с большим трудом уснувшей, но вряд ли погрузившейся в приятные сны.

…

Китнисс всегда думала, что ей достаточно просыпаться от кошмаров рядом с кем-то, неважно с кем. Просыпаться от собственных криков, но не оказываться в одиночестве. Чувствовать тепло чужого тела, иметь возможность пристроить свою голову на чьем-то плече. Это почти забытые воспоминания, из ее собственной жизни, которую она почти забыла. Но теперь ей приходится вспомнить все, и опять проснуться от собственного крика, и оказаться не в одиночестве, не в своей спальне, к которой она уже привыкла. Теперь ей приходится оцепенеть в чужих, незнакомых и знакомых объятиях, и задержать дыхание, когда чужой и такой знакомый голос просит ее упокоиться.