Привычка выживать (СИ)

- Плутарх не поступит так, - вяло возражает Китнисс, и сама же качает головой. Плутарх способен на многое, отчего же не на это? Плутарху все равно, кого подставить под удар, кого убить и кого помиловать; результат – вот, что важно. Все об этом знают.

- Лучше бы мы продолжили мечтать, - Пит фыркает. – Я бы хотел остаться с тобой друзьями, чтобы не случилось. Но мы не можем остаться друзьями, после всего. Дружба между нами будет выглядеть, по меньшей мере, странно.

Китнисс соглашается только кивком головы.

- Почему ты покончила жизнь самоубийством? – рискует задать свой неудобный вопрос Пит. – Когда я узнал о том, что тебя больше нет, я не мог адекватно реагировать, но все же я не мог поверить в то, что ты сделала. Почему ты это сделала, Китнисс? Зачем ты записала на камеру свое последнее обращение?

Китнисс морщится от новой волны воспоминаний, ее неустойчивый мир весь трещит по швам, и содрогается от столкновений с прошлым. Внезапно она чувствует усталость, ее клонит в сон, в сон, в котором она воссоединяется вновь со своими детьми, со своим любимым человеком, который всегда скажет ей, что она не сошла с ума. Но реальность жестока. Она все еще на чертовой крыше, смотрит на город, который уже частично освещен.

- Моя сестра умерла. Мой мир рухнул. Призраки всех, в чьей смерти я была виновата, никогда не покидали меня; жаль, что только они, - она улыбается, и съеживается под пледом не от холода, а от отчаяния, на время затаившегося где-то внутри. – Почему ты с Джоанной?

Вечер откровений удается. Прошлое, растравляющее раны, может потесниться, потому есть еще и настоящее, в котором тоже мало легкообъяснимых вещей.

- Мы нуждаемся друг в друге.

Никто из нас не говорит о любви; идеальный пример взрослых отношений, до которых Китнисс банально не доросла. Первое время, еще начиная думать о том, что стало с жизнью всех, кто был ей нужен, и редко думая о Пите, она называла его связь не иначе как предательством, а потом осознала, что предательство – это нечто большее. Пит не принадлежал ей уже тогда, для Пита она была мертва. Предательством, скорее, было то, что с чем она жила в Дистрикте тринадцать, похоронив живого Пита и продолжая жить дальше, привыкая к постоянному присутствию Гейла, и смиряясь, смиряясь, смиряясь. Предательством было каждое ее слово, сказанное после того, как Пит вернулся из Капитолия не влюбленным в нее мальчишкой, а чудовищем. Предательством было то, что она с легкостью отвернулась от него, назвала его капитолийским переродком и согласилась в него стрелять, если что-то пойдет не так. Интересно, чтобы с ними двумя стало, если бы не Хеймитч, заставивший ее представить поведение Пита в аналогичной ситуации, в ситуации, в которой ее реальность вывернули наизнанку? Если бы не Финник, не всем печально известное отделение 451? Она бы оставила Пита наедине с его демонами, хотя он даже не знал, что его окружают демоны. В самые жуткие моменты Пит Мелларк не поступал так эгоистично, как поступала Китнисс в любом случае.

- Я рада за вас, - выдавливает она с трудом, и не может отделаться от горечи, представляя, как Джоанна целует Пита, как Пит держит Джоанну за руку, как они смеются над чем-то, что принадлежит только им двоим, и целый мир меркнет, когда они остаются наедине.

Она лжет, и оба знают это. Зачем они вообще начали об этом говорить? Чтобы точно растоптать все, уничтожить, сжечь, предать забвению? У них есть шанс начать все сначала, но отдельно друг от друга, и для этого они должны научиться отпускать. Отпусти его, - шепчет что-то внутри. Отпусти, даже если он тебе так сильно нужен, даже если не представляешь, как жить без него. Отпусти. Ты должна отпустить. Ты должна научиться поступать правильно.

В наступившей тишине она слышит чужой голос, мужской, смутно знакомый. С этим голосом связано что-то ужасное, но она не может вспомнить, что. Ее руки дрожат, голова начинает кружиться, и она хватается за парапет, а потом за руку Пита, чтобы не упасть.

- Ты же не хочешь убить меня? – спрашивает слабым голосом и пытается улыбнуться, хотя темнота вокруг нее сдавливает виски. – Надеюсь, ты будешь счастлив, - добавляет, с трудом раскрывая сухие губы, и отдаваясь во мрак кошмаров, которые так давно не снились ей.

Приходит в себя она уже в собственной спальне, и обнаруживает рядом с собою не только мрачного Пита, но еще и чертовски мрачного Хеймитча. Равнодушная Эффи Бряк держит ее за руку. Никто не спрашивает, как она себя чувствует, никто не спрашивает, что произошло – если судить по лицам мужчин, все, что произошло, они выясняли едва ли не на кулаках.

- Остаться с тобой? – спрашивает Эффи мягко и убирает волосы со лба. Китнисс качает головой. – Ты можешь звать меня в любое время, - добавляет с почти материнской улыбкой.

- Едва мы выйдем, как она заблокирует этаж, - свирепо замечает Хеймитч, и Китнисс морщится.

- Я не блокирую этаж, - говорит Китнисс, и вновь чувствует дурноту. – Все в порядке? – спрашивает, подавив в себе желание вновь провалиться в сон. – Как Каролина?

- С чего бы тебе интересоваться ею? – Хеймитч подходит ближе. – Китнисс? – закатывает глаза, переходя на шепот от злости. Китнисс выдерживает его взгляд со свирепым упрямством. – С ней все хорошо. Президентский Дворец все это время тоже был обесточен, и твоя Каролина спокойно сидела в обществе Плутарха на мягких подушках. Больше вопросов нет? – Китнисс качает головой, и мир начинает крутиться вокруг нее. – С каких пор ты теряешь сознание? – Хеймитч заметно смягчается.

- Только сегодня, - следует невозмутимый ответ.

- Час от часу нелегче, - говорит Хеймитч, оставляя Китнисс на попечение Эффи и почти насильно уводя из спальни Пита. – Как вы вообще оказались запертыми на чертовой крыше? – зыркает в сторону молчаливого переродка, которому, наверное, успел наговорить лишнего, когда увидел его с безжизненной Китнисс на руках.

Пит объясняет, но без деталей. Не отвечает на вопрос, что вы там делали все это время, и уж точно игнорирует подозрительное замечание, что ты обязательно будешь в этом замешан. Впрочем, Хеймитч быстро успокаивается, рассматривая под разными углами забранный из спальни Китнисс почти полный стакан с прозрачной водой.

- Я взял у Вольта те материалы, которые ты изучал по охмору, - говорит очень тихо, и предлагает Питу спуститься на 11 этаж. Пит пытается было возразить, но Хеймитч настойчив. – С твоей Джоанной ничего не случилось. Она была с топором и Хоторном в подвале, и подробности того, что они там втроем делали в темноте, ты узнаешь позже, не волнуйся. – Пит не волнуется, но начинает нервничать, когда Хеймитч, развалившись в кресле, не тянется к бутылке, а включает планшет. – Эффи сказала, что ты встречался с ученым, который все это придумал, - тычет пальцем в ровные буквы. Не поделишься информацией, а, капитолийский переродок? Бити сказал, что в этой комнате камер нет.

И вечер откровений плавно перетекает в ночь откровений.

========== ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ, в которой обнаруживаются ранее игнорируемые факты ==========

Уважаемые читатели, при нахождении ошибки/опечатки/не там и не так поставленной запятой, пожалуйста, используйте публичную бету.

Сначала электричество начинает поступать в Президентский Дворец, а затем и в Тренажерный Центр. Поэтому Энорабия, воспользовавшись служебной машиной министра связи, оказывается на месте к самому открытию. Каролина спит, положив голову на колени своей няньки. Сам министр связи молча наблюдает за тем, как водитель машины помогает выйти из машины Энорабии с Каролиной; та не просыпается. С Плутархом Энорабия вместо прощания обменивается дежурными фразами, и министр связи, криво улыбаясь, спрашивает, как Энорабии вообще удается находить полезные занятия, чтобы скоротать время, которое Каролина проводит в кабинете министра. Энорабия загадочно улыбается.

- Обычно я разоружаю вашу личную охрану, - отвечает вторая. – Это забавное времяпрепровождение, правда-правда.

Кривая усмешка так и остается на губах министра. Он не верит в то, что у Энорабии есть чувство юмора. Или же имеющееся чувство юмора на корню губят перенасыщенные цинизмом смешные фразы.