Софринский тарантас

Сказав это, он несколько минут молчал, дожидаясь, что же она скажет ему на это.

У подземного перехода она, поправив на голове свою новую лисью шапку, щурясь от снега, указала рукой вправо и воскликнула:

— Видишь?..

— Да, — произнес он. — Это белые колонны.

— Ну нет, что ты, — засмеялась она. — Это белые талоны, — и добавила: — А ты встречал в своей жизни человека-талона?

— Нет, — тихо ответил он.

— А я видела, и не один раз, — продолжила она и, прикоснувшись рукой к его груди, вновь засмеялась. — Сплошная чепуха какая-то… Надо же присниться такому. Он весь из картона, на спине бумажный мешок, глаза белые, как сахар, а на правой щеке штампик: «Уважаемый товарищ, приглашаю Вас приобрести в торговых точках нашего района школьные тетради…» Вместо волос у него на голове компостерные точки. И такое ощущение, словно он подвешен… А еще он то и дело гулит: «А у вас есть в паспорте прописка?..»

Он рад был тому, что она становилась прежней — веселой и любящей юмор. И он поддержал ее:

— Неужели на самом деле вместо денег будут талоны?

— И не просто талоны, — добавила она, — а на каждом будет волшебное клеймо: что пожелаешь, то и купишь.

— А кто это клеймо будет ставить? — спросил он.

— Дядя Добрый.

— Хорошо бы чемоданчик таких талонов приобрести, — улыбнулся он. — И я бы ходил по Москве как директор, без всяких забот. А то с мыслями о талонах, чего доброго, и умрешь.

— А я и вчера его видела! — вдруг вновь воскликнула она.

— Кого? — спросил он.

— Человека-талона… — засмеялась она. — У него костюм в клеточку… Я думала, что это на самом деле клеточка. А поближе подошла, то оказалось, что это талоны к его телу приклеены. Так сказать, униформа, чтобы его сразу могли узнать. Зато по лужам ему гулять нельзя. Поэтому он и подвешен.

На эскалаторе он нежно взял ее руки в свои и сказал:

— Тогда выходит, что стоит как следует дунуть ветру, и он развалится…

— Ну уж нет, — возразила она строго. — На его груди висит табличка, на которой написано, что он выходит гулять на улицу только в безветренную погоду.

И впервые они весело и звонко засмеялись, как и год назад.

Эскалатор плавно скользил. Впереди и сзади стояли люди, на шапках которых таяли и искрились снежинки. И он, не замечая их и не обращая внимания на шум и объявления диктора, зажмурил от счастья глаза. В груди его приятно пощипывало, и сердце билось, как прежде, влюбленно.

«Слава Богу, она неравнодушна ко мне, — подумал он. — И как хорошо, что шутливый разговор немножко сблизил нас, отстранив в сторону последнее свидание перед разлукой…»

Эскалатор с напряжением вздрагивает и шуршит точно кусок бересты. Он несется все дальше и дальше…

— Ку-ку, — толкнула она его в грудь.

Он открыл глаза.

— Проснись… — и погрозила ему пальчиком. — Смотри не упади.

Они быстро сошли с эскалатора, и он, взяв ее за руку, сказал:

— Извини, я вспомнил нашу последнюю встречу.

Она забавно скривила губки и, прижавшись к нему, снисходительно засмеялась. А затем вдруг посмотрела на него и сказала:

— Как жаль, что в метро не продают билетов. Мне так хотелось бы, чтобы ты сегодня на прощание подарил мне билет.

Шум проходящего поезда на какое-то время все заглушил: и его мысли, и стук его сердца.

Для него этот день был самым что ни на есть праздничным. Ведь первое свидание после разлуки выпало на день ее рождения, а что может быть для влюбленного мужчины прекраснее.

«Подумать только, я вновь вижу ее!»

Вагон раскачивался, то и дело звенел. И, посматривая в темноту окна, она чему-то улыбалась. Взгляд ее был нежный. Он с замиранием следил за ней. Ему так хотелось продлить эти счастливые для него секунды.

— Мне не верится, — сказал он вдруг ей на ухо.

— Что не верится? — спросила она, обведя его взглядом. И тут же ее розовые щеки и острый птичий носик наполнились глубоким мысленным трепетом.

— Что я вновь вижу тебя…

— Эхма, — широко улыбнулась она. — Житья от тебя нету.

И вскоре темнота за окном сменилась ярким электрическим светом. Вагон остановился перед двумя бледно-лиловыми колоннами, точно такими же, какие он видел перед входом в метро.

«Это хорошо, что такое совпадение, — решил он. — Можно надеяться, что прежняя ссора не повторится».

Но, следя за каждым ее движением, он переусердствовал и поэтому как-то неумело пропустил ее вперед и точно так же неумело взял сумку из ее рук.

«Чертовщина какая-то! Что же это я веду себя как остолоп».

И, выпрямив грудь и гордо подняв голову, постарался вновь предстать перед ней сильным, умным и красивым.

Однако, как бы то ни было, разница в возрасте сказывалась. Он был старше ее на девятнадцать лет. И прекрасно понимал, что она пользовалась этим своим превосходством над ним и могла в любой момент отвергнуть его любовь.

— А может, уедем в Переславль-Залесский, — сказал он. — Поохотимся и порыбачим. Постоим у ботика Петра Первого.

По дрогнувшим ее губам он понял, что она недовольна этим его предложением. С замиранием вдохнул он запах ее духов, пьянящий, шаловливый и полный какого-то особенного ожидания.

— Ты же знаешь, я зиму не люблю, — ответила она.

— А я, наоборот, помешан на ней точно малый, — покорно вздохнул он.

Они приближались к кафе. Он не беспокоился насчет мест в нем. Столик был заказан заранее. Правда, не было в кафе музыки, но что поделаешь, если вокруг такие события.

Асфальт был чистым, просторным и почти без луж. Падающие снежинки все так же трогали щеки и губы, садились на рукава пальто, где, соединяясь, походили на белые цветы. Ему захотелось вдруг поговорить с ней по душам, объясниться. Но, как назло, кафе уже было рядом.

На перекрестке была большая колдобина, заполненная водой со снегом.

— Можно, я тебя перенесу? — сказал он.

Она посмотрела ему в глаза и побледнела. Ее взгляд был настороженным. Он встрепенулся. Ощущение было таким, как будто в его руке был наполненный до краев бокал с вином. И вот он держит его теперь, боясь расплескать.

— Сумасшедший, — усмехнулась она и добавила: — Носят дам только на свадьбах, после того как наденут кольцо, — и, вздрогнув и обернувшись, она смело шагнула в воду, даже не придерживаясь за него.

— А помнишь, когда нас один раз у мельницы дождь застал… Дороги были склизкие. И был настоящий потоп. Я нес тебя тогда на руках, и ты все время говорила о реке забвения, называла меня помещиком. И просила, чтобы я купил остров, на котором был бы диковинный замок.

— Давно это было, — вздохнула она и, поглощенная какими-то своими мыслями, добавила: — Тогда ты мне нравился, а теперь в тебе меня что-то не устраивает. А что, не пойму, — и, взглянув на него с грустью, расстегнула ворот шубы. — Ой, мне что-то жарко. Пожалуй, ты прав, лучше не вспоминать.

Снежинки все так же кружились и таяли на ее и его щеках.

— Ты хоть иногда думала обо мне? — спросил он. И лицо его стало каким-то испуганно-мальчишеским. Он понял, что ему не удержать в руке бокал. И, чтобы не мучить себя напряжением, он опрокинул его и вылил вино на снег…

— Угадай?.. — засмеялась и, не дожидаясь от него ответа, легким взмахом руки оттолкнула от себя дуновение слабого, неожиданно возникшего ветерка и добавила: — Не сердись. Я оказалась совсем другая…

Она пренебрежительно усмехнулась. Затем немножко небрежно посмотрела на него и отряхнула заснеженные полы шубы.

— Раньше любила, а сейчас не знаю… — сказала она, превозмогая какую-то тоску.

Он опешил. Вино, которое он вылил на снег, алело, и его уже ни с чем нельзя было спутать. Нет, нет, в его душе не было ни страха, ни стыда. Огромная рана вновь зазияла в ней, и хорохориться ему уже было ни к чему.

На какой-то миг весь мир перед его глазами стал бестелесным и безликим. Даже не было звуков. Снег перестал падать на землю. Он завис в воздухе. Казалось, тронь его, и он зазвенит. Впереди стояла огромная машина без дверей. А может, просто кто-то пытался из нее выйти.