Серебряный меридиан

Вскоре каждый был занят своим делом.

В прошлом году рядом с крытыми помещениями за сценой была

смонтирована студия звукозаписи специально для работы над

фильмом. Туда я заглянула в третьем часу, после того как закон-

чила обработку фотографий.

Тим в белой рубашке с закатанными рукавами и темных брюках

стоял за дирижерским пультом.

— Начинаем с восьмой цифры.

Быстрые, вибрирующие, стремительные, энергичные звуки. На-

растающий темп, возрастающее форте. Это была музыка к уже от-

снятому фрагменту, в котором Виола возвращалась верхом из

Стратфорда в Лондон после новоселья в Нью-Плейс, когда мысль

о собственном одиночестве заставила ее по-новому оценить их

с Уиллом общую жизнь.

Тим остановил оркестр.

— Спасибо. В целом неплохо.

Я окликнула его. Заметив меня и кивнув, он снова обратился

к музыкантам:

404

ЧАСТЬ III. ГЛАВА VIII

— Посмотрите пятую сцену. Десять минут, и мы начнем на

сорок три.

Он подошел ко мне.

— Уже уезжаешь?

— Ненадолго. Вернусь часам к восьми. Отвезу флэшку.

— Ты на машине?

— Относительно.

— Джим тебе голову оторвет, если узнает, что ты гоняешь на мо-

тоцикле даже в город.

— Ты думаешь, он не знает?

— Догадывается.

— Тим, я вот что хотела сказать. В мое отсутствие сюда приедет

Линда, жена Форда. По-моему, вы ни разу здесь не встречались.

А где-нибудь еще приходилось?

— Не приходилось.

— Так вот. Она человек горячий и быстрый на суждения. Прошу

тебя, прояви снисходительность или хотя бы равнодушие, как ты

умеешь. Не поддавайся на ее провокации. У нее острый язык

и бурное воображение.

Он сдержанно улыбнулся.

— Сохраняй спокойствие и возвращайся, — сказал он.

Меня позабавил этот стиль военного плаката*.

— Спасибо. Я просто хотела тебя предупредить.

— У меня полно работы. Если твоя подруга у тебя в гостях не най-

дет других дел, как заниматься провокациями… Бедный Форд.

— О, Тим! Линда нигде не чувствует себя «в гостях». Тем более, здесь. Да и Форд, поверь мне, не бедный.

— До скорого!

Он коротко сжал мою руку и вернулся к оркестру.

— Вступление на сорок три, с третьего такта, пожалуйста.

Я задержалась, чтобы прослушать полностью этот фрагмент.

Тим стоял, округлив спину, его руки, согнутые в локтях, казалось, держат поводья. Он действительно напоминал со спины жокея,

* Плакаты «Сохраняйте спокойствие и держитесь» были выпущены в 1939 г.

для поддержания морального духа в обществе во время войны. В 2000 г. плакат

был воссоздан и получил множество интерпретаций, особенно при общении в

Интернете (прим. автора).

405

СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН

несущегося верхом через полосу препятствий быстрее и быстрее, чтобы увлечь зрителей по дорогам «Перспективы». Именно так.

Как и предполагала, я вернулась без четверти восемь. Оставив

мотоцикл у театральных служб, пешком прошла по траве к дому.

Наверху горел свет. Окно Тима. На парковке стояла машина

Линды. Снаружи никого не было. Странные люди — такой

вечер, а они сидят по углам. Я вошла в дом. Тихо. Даже Мартина

с его звонкоголосыми девочками не слышно, не говоря уже

о Уилле, которого обычно слышно отовсюду, где-нибудь он все-

гда устраивает себе собственный парк развлечений. Наверху по-

слышалась музыка. Вернее, это были отдельно взятые ноты, поочередно звучащие, но тут же и они прекратились. Я пошла

на звук, полагая, что там найду всех, но, задержавшись на лест-

нице, увидела иную картину.

Они сидели втроем на диване: Тим посередине, Сью слева, Уилл

справа. Тим расположился, уперев ступни в край табурета, на кото-

ром лежали бумаги и книги. На коленях он держал альбом для ри-

сования. Все трое с одинаковым выражением смотрели в альбом.

— Нота «фа» — это собака, нота «соль» — белка, — объяснял Уилл.

Похоже, Тим предложил им нарисовать ноты в виде животных.

— Мне кажется, это не белка.

— А кто?

— Старая и хитрая лиса.

— Это у меня лисичка! — воскликнула Сью.

— Да, какая нарядная!

— А ты тоже рисовал ноты? — спросила Сью.

— Да, только у меня они были птицами.

— Покажи.

— Это было давно.

— Семь птиц? А я знаю только воробьев, — огорчилась Сью.

— Их много. Я люблю певчих.

— Я знаю. Это соловей, — с гордостью сказал мой сын.

— Да, но певчими считаются и другие птицы, они издают разные

звуки: свистят, свиристят, тренькают.

Уилл обрадовался занятному слову.

— Тренькают! Бренькают!

— Привет! — прервала я урок сольфеджио, орнитологии и зоо-

логии.

406

ЧАСТЬ III. ГЛАВА VIII

— Мам, они бренькают! — Уилл спрыгнул с дивана, и мы об-

нялись.

Сью смотрела то на меня, то на Тима.

— А мы смотрели «Хроники», — сказала она.

— Какие?

— «Хроники Нарнии».

— А как же Гарри? Неужели настал день, когда вы не пересмат-

ривали Поттера?

Тим щелкнул пальцами.

— Мы бросили жребий.

— Кто выиграл?

— Сью.

— Хроники похожи на твои «Китайские сказки», — сказал Уилл.

— Мы смотрели фильм на полу, — сказала Сью.

— Разве бывает по-другому?

Сью, застеснявшись, закрыла лицо руками, поглядывая на меня

одним глазом между пальцами.

Я живо представила себе картину, которую наблюдала не раз.

Сью и Уилл в компании Тима устраивались на полу, растянувшись

на животе перед экраном. Я долго привыкала к мысли, что один

из лучших скрипачей современности валяется на полу с детьми

перед телевизором в моем доме.

— Можно еще посидеть? — спросила Сью. — Смотри, что мы

рисуем.

Мы еще какое-то время «посидели», пока не настало время ве-

черней телепрограммы, и дети не сбежали вниз.

Тим молчал. Он несколько секунд чувствовал себя неловко, с трудом переходя из одного состояния в другое. Только что рядом

с детьми он чувствовал себя спокойно и непринужденно, он был

собой. Но, как только мы остались вдвоем, ему потребовалось

время, чтобы «повзрослеть». Стряхнув смущение, он улыбнулся.

— Ты все сделала, что хотела?

— Все в порядке. Линда приехала?

— Да.

— Без жертв и разрушений?

— Форд амортизировал ее приземление.

— Он умеет.

— Ты устала?

407

СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН

— Не очень. Через две недели день рождения Джима.

Мне хотелось поговорить с Тимом о своих сомнениях и беспо-

койстве. И вдруг он спросил.

— Ты до сих пор не разобралась в себе?

— Да. Мы женаты уже восемь лет.

— Мне кажется, что ты просто боишься, что тебя слишком много

на его собственном пространстве. Сказать ему об этом не можешь, спросить — боишься.

— Да.

— Значит, ты еще не разобралась не только в себе, но и в Джиме.

— Тим, ты понимаешь все лучше меня!

— «Не удивляйся: моя специальность — метаморфозы. На кого

я взгляну — становятся тотчас мною»*.

— Получается, что так. Сколько себя помню, я всегда страшно стес-

нялась своих чувств. Я не помню, когда впервые над моей откровен-

ностью посмеялись, но до сих пор не преодолела себя. Я люблю, когда

смеются вместе со мной, но не надо мной. Я могу любить, могу желать, думаю о том, что проявления любви разнообразны, но на этом все за-

канчивается — сказать не могу. Джиму не могу. Я до сих пор не уверена, знает ли он, что значит для меня. В свое утешение вспоминаю иногда

Петрарку. Он говорил: «Свою любовь истолковать умеет лишь тот, кто

слабо любит». Уж он-то в этом понимал. Но как мне быть?

— Знаешь, — сказал Тим, — есть один фильм. В нем к Эдит Пиаф

в клинику пришла молоденькая корреспондентка взять интервью