Надсада

Молодежь то уходила куда-то в сторону, то возвращалась к телеге, и смех ее разносился по округе, тревожа всякую летающую над землею и передвигающуюся по земле тварь.

Но вот и зимовье. Распределив обязанности между молодежью, Данила занялся мерином и поклажей. Туман обрел свое место под навесом сарая и равнодушно жевал брошенное в ясли сено, а хозяин прибирал упряжь, распаковывал рюкзаки и мешки. Иван разжигал костер, Виталий подносил хворост, Наташа готовила еду. Скоро на тагане уже дымился чайник, а в котелке кипело варево – нечто вроде таежного супа на скорую руку из мелко нарезанных картофеля, капусты, свеклы, моркови, лука. Варево девушка приправила тушенкой.

Запахи предстоящего ужина разносились окрест, и каждому хотелось побыстрее взяться за ложку, так как от выселок до зимовья было не меньше десяти километров, которые бригада преодолевала почти целый день с короткой остановкой на обед, состоящий из холодных закусок.

Отдыхать легли уже по темноте, да и то после того, как Даниле пришлось прикрикнуть:

– Имейте в виду, пострелы, завтра подниму чуть свет, а работенка предстоит тяжелехонькая, так что набирайтесь сил.

Данила и Наташа устроились в зимовье, Иван с Виталием – на сене в сарае.

Черная ночь с вызвездившимся небом накрыла постройки, людей, мерина Тумана, тайгу.

В Присаянье холода приступают рано, гораздо раньше, чем в других равнинных местностях, а туманы бывают такими густыми и росными, что ничего и никого не видать за несколько метров. Поэтому проснувшийся и вышедший из зимовья поутру человек поначалу не может понять: был ли ночью дождь или прослезилось росой буйное разнотравье. Но и роса сходит быстро, так что часам к десяти можно уже браться за колот.

После сготовленного Данилой Афанасьевичем завтрака молодежь принялась за работу с азартом. С колотом ходил внук Иван, на непродолжительное время сменял его Виталий, Наташа собирала падающую шишку. Мешки к терищу относил все тот же Виталий. Чтобы не терять времени, старший Белов тут же молол шишку на машинке для грубой обработки.

Орех в том году был действительно добрый – крупный, ядреный, сладкий.

Ближе к обеду Данила Афанасьевич сменил внучку, отправив Наташу готовить еду. Работа несколько застопорилась, так как старый промысловик не мог угнаться за молодыми парнями, а те, переговариваясь и смеясь на всю тайгу, устроили между собой нечто вроде соревнования – кто больше собьет с дерева шишек. Теперь колот оказывался в руках то одного, то другого. Собирали, пересчитывая, все вместе.

«Молодежь управится и без меня, – думал Данила, с улыбкой наблюдая за разгоряченными парнями. – Завтра пройдусь по путику, осмотрю хозяйство», – решил про себя.

И вечером, после ужина, сообщил о своем решении бригаде заготовителей.

– Меня не будет дня три. Вернусь, проверю, что вы тут без меня наработали, – предупредил больше для порядка, чем для острастки.

– Деда, возьми меня с собой, – подкатилась Наташа. – Очень хочется все посмотреть: леса здесь совсем не такие, как в «Калужских засеках» – вот бы здесь учредить заповедник. Представляешь, деда: Присаянский заповедник, и ты в нем хозяин! Здорово?

– Здорово, егоза, – подтвердил Данила. – Только не просто это сделать – учредить. А мысль твоя – правильная, я сам о том как-то не додумался.

– Заповедник будет охраняться государством, и никто уже здесь не сможет пакостить, – наседала внучка.

– У нас – будут, – не согласился Данила. – У нас закон – тайга, а народец – не приведи господи. Только успевай гляди в оба.

– Но ведь будет штат подчиненных тебе егерей, которые и станут наблюдать за порядком. Я к вам с бабушкой перееду и тоже стану работать в заповеднике – у меня ведь образование эколога.

– Веть, веть, – передразнил ее Данила. – Не все так просто, говорю, а штат – это добро. И ты под боком у бабки с дедом – о том мы, старики, только можем мечтать. Женишка тебе доброго подыщем…

– Сразу и женишка – нужен он мне, – покраснела девушка. – Надо будет, и сама найду, – быстро глянула в сторону насупившегося Виталия.

– Ну ладно, найдешь, канешна, – быстро согласился дед.

– Вот и давай сделаем проект. Проведем обследование территории будущего заповедника, оформим соответствующие бумаги и подадим их куда надо. Есть ведь Баргузинский заповедник, а почему бы не быть Присаянскому?

– В самом деле, дед, Наташа права, – поддержал сестру внук Иван. – Такие удивительные места нигде больше не встретишь.

– Данила Афанасьевич, я бывал в других странах, видел их природу, но теперь понимаю, что ничего не видел, а по-настоящему прекрасное – только здесь, – позволил себе вступить в разговор и Виталий. – Но самое интересное в том, что я себя здесь не чувствую иностранцем. Все мне здесь кажется родным и близким, словно я родился и вырос в этих местах. Отчего такое, я ведь здесь и всего-то третью неделю? Ответьте мне, Данила Афанасьевич?..

– В людях дело, Виталий, – не спеша отвечал старый промысловик. – Други они здеся. Душевные, открытые, хотя и разных пакостников хватат. Везде есть пакостники. Ну и природа. Я вот всю войну прошел, топтал ногами землицу разных стран. Но в войну не до того было, чтоб делать каки-то выводы. Ездил к ним вот, – кивнул в сторону внука и внучки. – И леса смотрел, хотя каки уж там леса – так, что волосья у плешивого, ну вот как мои под старость лет. Ходил вокруг дуба – ниче, крепкое, сильное дерево. Крючковатые ветки, листья узорчатые. Стоит себе особняком да на все стороны света поглядыват… Иль клен: листья, что капустные, – большие и тож узорчатые. У нас – други деревья и дух в лесах другой. А ежели взять тайгу, то подобного чуда нигде нет в свете. И сам себя здеся понимать, как человека, ответственного за все, что тебя окружат. Лупят только седни тайгу почем зря разные хапуги, гребут лопатой то, что им не принадлежит.

– Кому же принадлежит? – не отставал Виталий.

– Всем людям. Но не токмо людям, так думать было бы неправильно: медведям, волкам, сохатым, зайцам, бурундучкам, разным птицам, букашкам, мурашам и всем тварям, каки обитают и в тайге, и в реках, и в озерах, и в болотах. Вот как я разумею. И так наши предки разумели, потому как все мы вышли из природы, из земли и все туда в свой срок возвернемся.

После сказанного старым промысловиком наступило молчание, и только тайга шумела вокруг да потрескивали смолистые сучья в костре.

– Так ты возьмешь меня с собой, а, деда? – нарушила молчание Наташа.

– Счас – нет. Тут некому будет робить. Да и ребята соскучатся.

– Правильно, дед: мы тут будем горб гнуть, а она – бабочек разглядывать.

– Что-то бабочек я здесь особенно и не видела, – возразила девушка. – Вот в «Калужских засеках» их встречается четыреста пятьдесят видов.

– Че ты говоришь? – намеренно удивился Данила, дабы отвлечь внучку от ее затеи. – Четыреста пятьдесят, да откуда ж им взяться-то столько?

– Вот и взялись – вас всех не спросили… – отвернулась та, поняв, что приставать к деду не имеет смысла.

– Ну ладно-ладно, егоза. Обещаю тебе, что после заготовки специяльно проведу тебя по путику. Да и бывала ты уж здесь не раз, чего ж опять напрашивашься?

– А я полюбила тайгу, всем сердцем полюбила, – неожиданно призналась Наташа. – Тянет меня сюда, хочется жить здесь, работать…

– И – добро, внученька, – повлажнели глаза Данилы Афанасьевича. – Тайга, она седни в таких людях особливо нуждатся… Которы не срубят дерево зазря, не затопчут муравейник, не пальнут по птице, не набросают консервных банок. Тайга любит чистоту – и душевную, и телесную.

Что-то хорошее единило всех этих, оказавшихся в тайге, людей – и старого, и молодых. Что-то до боли родное. Родное не кровью единой, не пращурами едиными на всех, кроме разве Виталия, а что-то иное, более прочное и вечное, как единение солдат, поднявшихся в атаку, когда во что бы то ни стало надо сломить волю врага и победить. Одной командой, единым кулаком, из которого невозможно выпасть ни единому пальцу.