Надсада
Надсада читать книгу онлайн
От колонии единоверцев, спасающихся в присаянской глухомани от преследования властей и официальной церкви, к началу двадцатого века остается одна-единственная семья старовера Белова, проживавшая на выселках. Однажды там появляются бандиты, которым каким-то образом стало известно, что Белов знает тайну некоего золотого ручья. Из всей семьи Белова спасается только его младший сын, спрятавшись в зеве русской печи. Тайна золотого ручья передается в семье Беловых из поколения в поколение, но ничего, кроме несчастья, им не приносит и в конце концов приводит к открытому столкновению внука, ставшего лесником, и новых хозяев края…
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
– Однако она существует.
– Не спорю, так же не собираюсь спорить, что будет существовать и впредь, имея своих ярких представителей. Меня, например, поразили скульптурные миниатюры бурятского художника Даши Намдинова, но это выдающиеся мастера. Мировая, в том числе и русская, реалистическая школа во все времена изумляла, заставляла обращать на себя внимание огромное количество людей, воспитывала прекрасный вкус, приподнимала человека в его духовном совершенстве, представляла из себя высшие образчики творчества. Но никакими подобными качествами не обладают и ничему хорошему не учат иные образчики современного модерна. Разве что ярко выраженному индивидуализму, который нередко указывает на отклонения в психике человека. Может быть, вы мне ответите, почему на него так падка молодежь?
– Мне представляется, что вы молодежи и не знаете.
– Да, папа, не знаете, – подтвердила находящаяся тут же дочь.
– ?..
– Да-да, не удивляйтесь и не судите меня за излишнюю резкость.
– Вашу резкость я списываю на счет вашей молодости.
– Благодарю вас, Николай Данилович. Но молодость здесь ни при чем. Просто мы должны пройти свой собственный путь – пусть даже через отрицание, ведь и вы когда-то были молодым и тоже были подвержены отрицанию?
– Не спорю. Однако у нас были хорошие учителя, а старая профессура, к сожалению, уходит (недавно он узнал, что его старый учитель Стеблов умер).
– Мне представляется, что ваше поколение и не стремится в художнические вузы, чтобы занять освобождающиеся места старой гвардии профессоров… Или может быть я ошибаюсь?
– Не ошибаетесь, – в некотором замешательстве отвечал Белов. – Причина? Извольте. В последнее десятилетие повсеместно в образовании – в общем и специальном – произошло катастрофическое принижение роли учителя вообще: зарплатой, статусом, уважительностью к профессии со стороны государства и общества, пониженным спросом на подготовленных специалистов. Пойти в профессуру и колотиться за гроши – без должного уважения и к своему месту учителя, и уважения к тебе со стороны общества, государства, знаете… как бы поточнее выразиться… Непродуктивно, что ли… Почти бессмысленно.
– А как же мы, молодые? Кто нам передаст те единственные, выверенные временем, высокие знания о профессии, о подлинном искусстве, которые мы жаждем получить? Выходит, что ваше поколение нас просто предает? Ведь вам в свое время ваши учителя передали свои знания и ваше поколение в долгу уже перед ними?..
– Кто? – повторила за парнем Наташа.
Николай только глянул в ее сторону, но ничего не сказал. Встал, прошелся по комнате, остановился перед Виталием.
– Не скрою, мне предлагалось пойти на преподавательскую работу. И я бы пошел – даже, может быть, еще и пойду. Но в данный период своей жизни я принесу гораздо большую пользу обществу, будучи свободным художником. И картины мои, на что я очень надеюсь, произведут гораздо большую работу в умах и душах людей – в том числе и молодых, – нежели моя предполагаемая преподавательская работа. Я не исчерпал свой творческий потенциал и просто обязан его реализовать. Обязан, хотя бы перед собственной совестью, перед вами, молодыми. Для того и работаю здесь, вдали от московских и петербургских салонов, в том вижу и собственный художнический крест.
– Но почему же нельзя совмещать работу художника и преподавателя? Мне представляется – это вполне возможно, – наступал молодой архитектор.
– Возможно, если жить в столице. Но тогда я потеряюсь как художник, – не соглашался Белов.
– Вы могли бы устраивать мастер-классы, что сейчас модно во всем мире.
– Во всем, но только не у нас в России. Мастер-классы должны организовывать официальные представители от культуры, а они сегодня заняты другим. Встречался я с ними, и не дай бог еще встретиться…
Беседа с молодым архитектором из Петербурга утомила Белова, но утомила только физически. На душе у него было легко и спокойно.
«Значит, еще не все для России потеряно, – размышлял он, переводя взгляд с одного на другую. – Молодежь выросла думающая, творческая, незакомплексованная на деньгах, тусовках. И кто знает, в чем сегодня правда: в его, состоявшегося художника с именем, недоверии к молодым, как к будущей полноценной замене старшего поколения, или в поиске собственного пути таких, как Виталий? Ведь и он, Николай Белов, далеко не сразу определился с выбором собственного пути».
«А может, это процесс естественный? – размышлял далее. – Ведь недаром сказано: делай, что должно, и будь, что будет?..»
Пока не приехал брат, Николай продолжил экскурсию по выселкам. Побывали на небольшом беловском родовом кладбище, где в общих чертах пересказал историю селившихся здесь некогда староверов, истории семьи прадеда Ануфрия, деда Афанасия, отца Данилы Афанасьевич и своей матери Евдокии Степановны, дяди Степана Афанасьевича.
– Вот вам и ответ на ваши вопросы: могу ли я оторваться от всего того, что питает мое творчество. Здесь, в самом сердце присаянских глухоманей, сошлись и намертво переплелись родовые линии людей по-настоящему сильных, взаправду, до самоотречения любящих и женщин своих, и детей, и землю свою, и Родину. Отсюда, из глухоманей присаянских, сибирских – вообще из российской глубинки, – только и возможна созидательная работа по будущему обустройству Отечества.
– Да… Николай Данилович, – не находил слов молодой архитектор. – Это же просто какое-то чудо – седьмое чудо света ваше Присаянье, по-другому и не скажешь.
– Чудо не чудо, но ничто на всем свете с этим не сравнится, как точно сказал писатель Валентин Распутин, – широко и по-доброму улыбнулся художник.
Я в ваших краях по времени и всего ничего, а уже готов влюбиться во все, с чем пришлось встретиться, к чему прикоснуться.
– А по-другому и не бывает, – согласился Белов. – Эти места, проживающих здесь людей забыть невозможно. И приехавшие сюда с добрыми намерениями люди как бы автоматически попадают в круг людей, посвященных во всю эту благодать. Брат о том знает и кого попало сюда не повезет.
– Так что же, здесь все такие, как вы? – растерянно спрашивал молодой архитектор.
– Н-нет, – рассмеялся Белов. – Ты ж, наверное, знаком с историей заселения Сибири и знаешь, какой люд здесь селился (Николай неожиданно для себя стал говорить Виталию «ты»). – Люд разный. Но далеко не мелкий – и телом, и духом. И в период советских новостроек ехал также не мелкий, обескровливая тем самым человеческую породу центральной части России.
– Вы знаете, Николай Данилович, после поездки сюда мне понадобится время, чтобы привести в порядок свои мысли, чувства, ощущения, – неожиданно признался петербургский гость. – Но я во всем этом разберусь.
– Разберешься, конечно, – подбодрил молодого человека художник. – И влюбишься в эти места. Навсегда. Как и я в свой срок.
До приезда Владимира дочь взяла гостя под свое покровительство. Молодые люди о чем-то говорили, чему-то смеялись, навестили мерина Тумана в его загоне, еще раз обошли выселки.
Наташа уже не раз бывала здесь, все знала, ничему не удивлялась, но ей было приятно удивлять Виталия.
Не зная о приезде племянницы, Владимир думал определить Виталия на выселках, но теперь повез его к матери в Ануфриево.
– Пусть дыхнет воздуха простой жизни сибиряков, а где еще он сможет дыхнуть, как не у тебя – коренной сибирячки? – убеждал Татьяну Маркеловну. – Утром я его буду забирать, потом мы будем приезжать к тебе на обед и вечером – снова возвращать его под твое крыло.
– Пускай дыхнет, – кивала головой Татьяна. – Дых, он вить, Володенька, жись дает. Свои детки не хотят жить с матерью, дак пускай хоть чужие поживут, – не удержалась от своих обычных упреков.
– Ну-ну, не начинай старую песню. Одна в доме не бываешь: то я, то Люба, то Витька здесь.
– И на том спасибо, детушки, – поклонилась манерно. – Че ж мне, старой, обижаться-то? Провиантом снабжаити, деньжат подбрасываити. Живу, почитай, на вашем иждивении. Спа-асиба… Ой, люшеньки-и-и-и…