Последний самурай

Было почти семь утра, когда они наконец добрались до этого поля. Вставало солнце. В середине поля, там, где люди играли в футбол, трава была вытоптана, земля превратилось в сплошную грязь, а по краям бурно разрослись сорняки. И еще поле окаймляли кусты, а несколько плакучих ив отмечали то место, где земля шла под уклон и спускалась к реке. Бизнесмен объяснил, в чем заключаются преимущества подобного местоположения для супермаркета; объяснил также, что слишком уж хороша возможность, чтобы упускать ее, но руки у него связаны. На что Ред Девлин в очередной раз заметил: Да, у вас связаны руки.

И они поехали в город, завтракать. И снова болтали о том о сем, и время от времени бизнесмен говорил, что руки у него связаны, а Ред Девлин соглашался с ним и подтверждал, что да, действительно руки у него связаны. Ровно в 9.00 бизнесмен вспомнил, что отпустил водителя на выходной. И начал громко хохотать и наговорил Реду Девлину еще целую кучу разных вещей, которых тот впоследствии толком не помнил, зато, описывая всю эту историю в «Моей самой большой ошибке», дал полную волю воображению. Затем бизнесмен позвонил своей секретарше, сказал ей, что у него пищевое отравление, и попросил отменить назначенную на сегодня деловую встречу. Потом повесил трубку и (как описано в «Моей самой большой ошибке») наговорил Реду Девлипу еще целую кучу разных вещей, от чего у последнего буквально голова пошла кругом. И все время напирал при этом на тот факт, что Ред Девлин ни хрена не смыслит в бизнесе. И Ред Девлин покорно соглашался и говорил, что да, не смыслит. И тогда бизнесмен вновь завел старую песню о том, что руки у него связаны. И Ред Девлин согласился с ним и в этом, и подтвердил: У вас связаны руки.

Они пошли погулять по городку. Раскинулся он на берегу моря, и вдоль набережной тянулась древняя полуразрушенная крепостная стена, выложенная из камня и поросшая зеленым мхом. Они вновь отправились взглянуть на поле и увидели там мамаш с маленькими детьми; затем они пошли на ленч, после чего вновь вернулись на поле и увидели, как мальчишки играют там в футбол. Тут бизнесмен сказал, что возвращаться в Лондон уже поздно. Ред Девлин согласился, подтвердил, что да, возвращаться в Лондон уже поздно. И поскольку возвращаться было в любом случае уже поздно, бизнесмен принял неожиданное и благородное решение — отказаться от идеи построить на поле супермаркет. Хоть и понимал, что поступает как последний дурак. Мало того, он решил вложить деньги, чтобы благоустроить этот объект: построить новые ворота, сделать скамеечки на трибунах, беговые дорожки, а для малышей — качели. И позже этот человек встречался с Редом Девлином, они выпивали и говорили о маленьком городке в Уэльсе, с которым было связано столько приятных воспоминаний.

Мне вспомнилась эта история и еще несколько историй знакомств Реда Девлина с самыми разными людьми, среди которых было немало отъявленных мерзавцев. Была там одна история, о которой мало кто знал. Впоследствии всплыло лишь несколько деталей, после того, как нового знакомца Девлина нашли в канале в Бангкоке с перерезанным горлом. Была еще одна история, о человеке, владевшем ковровой фабрикой в Пакистане. Он ужасно гордился качеством производимых там ковров, но при этом ему приходилось использовать на фабрике детский труд. Он страшно жалел этих малюток, но другого выхода у него просто не было, потому что только дети способны произвести столь тонкую работу. И он тоже частенько поговаривал о том, что он всего лишь простой бизнесмен, что руки у него просто связаны. И в один прекрасный день он тоже вдруг отказался от своего бизнеса, которым занимался всю свою жизнь.

Я доел последний чипе и только тут придумал, что сказать. Я сказал: Допустим, человек совершает какой-то ужасный поступок, лишь потому, что все остальные поступают в точности так же. Ну если не все, то значительная часть. А потом вдруг перестает, невзирая на то что все остальные вокруг продолжают заниматься тем же. Может, это просто опасно и глупо — останавливаться? Или же, напротив — то поступок истинного праведника?

Он сказал: Может быть.

Я сказал: Но если так, то почему вы отказывались замечать это прежде? Или же просто не могли, даже если бы очень захотели?

Я подумал... Я не знал, что сказать дальше. Как-то стеснялся упоминать о тех безумных вещах, которые начинали вытворять люди, поговорив с Редом Девлином.

Ред Девлин молчал. Посмотрел на меня, потом на двух прохожих, с которыми мы поравнялись, потом и вовсе уставился в землю.

А затем, после паузы, сказал

Да мне всего-то и стоило, что рот открыть.

Он сказал

Знаешь, я тоже думал об этом, когда сидел в тюрьме. Думал, что надо поскорей оттуда выбираться, иначе...

Он помолчал еще какое-то время, затем добавил

А потом, когда я вышел, вдруг увидел: все только и ждут от меня...

Он снова умолк и резко остановился. Потом посмотрел на меня и сказал:

Сезам, откройся!

Что? спросил я.

Он повторил: Сезам, откройся. Я вернулся к людям, чтобы наконец сказать им — пусть откроют волшебную дверь. Людям, которые делают то, что привыкли, лишь потому, что и другие занимаются тем же самым. Всем приходится заниматься тем же самым. Потому что все только и делают, что ждут: вот сейчас придет человек и скажет: Сезам, откройся. А ведь это такая вещь, которую не может сказать кто попало. Вот поэтому-то я здесь, говорю им, и они перестают делать страшные вещи.

Я сказал: Вроде бы вы только что говорили, что это всего лишь возможно?

Он спросил: Что именно? Что люди способны на какой-то поступок, лишь услышав волшебные слова? Или способны на это без волшебных слов, осознав промысел Божий?

Я сказал: Это нечестно. Допустим, вы родились в обществе...

Все родились в обществе, перебил меня он.

Я сказал: В обществе, где рабовладельческий строй.

Он сказал: В обществе рабов.

Я сказал: Просто я имел в виду...

Он сказал: Нет уж, мне всегда больше нравились Злые Самаритяне. Хотя Добрые Самаритяне наверняка спят крепче.

Мы свернули за угол и вновь оказались на его улице. И он терпеливо и неспешно втолковывал мне свои идеи. Прежде он говорил вещи, которые хотел сказать. Но теперь говорил то, что ему не особенно хотелось говорить. Но он, наверное, считал, что, услышав это, я буду крепче спать. Он сказал:

Ты не понимаешь. Вопрос не в том, честно это или нечестно. Никакой честности здесь ожидать не следует. Люди совершают какие-то поступки лишь потому, что все вокруг делают то же самое. И их вовсе не тошнит от того, что они видят вокруг, нет. Иногда, впрочем не часто, они чувствуют себя загнанными в угол, а по большей части — очень даже неплохо. И если кто-то произносит волшебные слова, они на некоторое время просыпаются, а потом снова впадают в спячку. Ты небось думаешь, меня может перестать мутить, если вдруг кто-то сделает что-то, услышав волшебные слова? Но вопрос не в том, что возможно, вопрос в том, что происходит на самом деле. А на деле-то ничего и не происходит. И не произойдет. Не произойдет, и именно поэтому мне все осточертело. Я устал говорить, я просто смотрю на людей. Иногда смотрю на них и думаю: Чего вы ждете, скажите на милость? А порой смотрю на них и спрашиваю: Чего вы ждете?

Мы вошли в дом. Поднялись наверх, и он продолжал терпеливо объяснять, что мог бы продолжать будить людей еще лет пятьдесят, говоря им волшебные слова «Сезам, откройся!» И что любой при этом мог бы подумать: раз уж человек избрал такую стезю, пусть продолжает. Пусть даже его мутит. Но он просто не может, не в силах больше говорить эти слова тем, кто ждет их от него. Так что давай вернемся к тому, о чем говорили перед этим.

Я спросил: А может, вы ждете, чтобы я сказал «Сезам, откройся»?

Он сказал: Нет, теперь уже не жду, ни от кого. Лучше пойду писать письма.

И он снова сел за стол и начал писать, а я уселся в кресло. Было около полуночи. И вскоре я уснул.

Проснулся я часа через два или около того. На столе лежало четыре или пять конвертов. Ред Девлин сидел на кровати, привалившись спиной к стене; я видел белки его глаз. Я включил лампу возле кресла и увидел, что лежавшие на туалетном столике таблетки исчезли.