Морист, Сидоркин и др.

Опубликовано в журнале: «Зинзивер» 2017, №9

Мария Бушуева

Морист, Сидоркин и др.

Повесть

...а белый российский снег?..

Катя, Катя, Катерина, нарисована картина, черная головушка, ты куда спешишь? А спешу я в дом кино, не была я там давно.

— Прямо стихами шпаришь!

— А сама-то.

— Ты где сейчас?

— Между небом и землей: с немцем занимаюсь, за марки.

— Немец взрослый?

— Два года. Предки его какую-то кинуху здесь варят, поэтому я и сижу, как эта... бонна. Такой хмыренок, чудо! Вот, скажу я тебе, раскованный ребенок, даже лучше не так, лучше вот так сказать: дитя свободного мира. Выведу на бульвар, он подойдет к нашенскому, игрушку вырвет — и хохочет. А наш стоит, балда, надуется, слезы кап-кап, как это, прямо на копье.

— А ты где?

— Там же.

— А сеструха?

— Секретарит.

— Где?

Там-то, подруженька, там-то, у того-то, подруженька, у того-то.

— Ну да?!

— А ты что с ним знакома?

— Пожалуй... это... того.

— Может, ты и жену его знаешь?

Жену-то, может, и знаю, да тебе не скажу. Тсс, молчок, зубы на крючок. Любимая поговорка отца. Баба она простая, но красивая и машину водит классно.

— Снежок.

— Да, снежок.

И побежала Катя дальше ветром палима. Особенно ей нравилось, когда Максимилиан по ней ползал. И еще игра такая ее забавляла — по утрам он не давал себя одеть, пока не поймаешь каждую его бунтующую конечность в рукав или штанину, и она ловила, а он хохотал. Ловила, а он хохотал.

Секретарит, надо же. Выглядит шикарно. И о политике молчит. Нет, с бабами все-таки вообще проще. А то встретишь мужика, он тебе сразу бац-бац-бац: как тебе последний съезд этих... депутатов... и вообще, ты... за кого, ты, того, считаешь, что... или что... или что... Тупая я. Ничего не знаю, не понимаю и ничего ни о чем знать не хочу. Но — чувствительная. У меня был толстый Леня, я его жалела. Ой, такой забавный, е-мое, как резиновый малыш в коротких штанишках! Да, я глупая. И мне от моей глупости в общем-то сплошные блага. Надо мной не каплет, и во мне не булькает. Умный — или депутат, или директор, или в тюрьме. А я дома, и никто с меня ничего не спросит, а если уж сильно пристанут, что у тебя внутри, такая растакая, я скажу — шебуртунчики! чего-о-о?! шебуртунчики, да-да!

И потребности у меня маленькие. Сейчас все хотят быть миллионерами, женами миллионеров или содержанками на худой конец. А я и этого не хочу. Хлопотно. Надо по ресторанам таскаться. А потом с ним каждую ночь по пять раз. Они же все сильные, как кабаны, е-мое. Но тссс, молчок, зубы на крючок, а то папаша-майор прибьет, и, правда, тогда все убедятся, что во мне они... шебуртунчики то есть. И английский заставит зубрить, я миллионер с понтом, а ты кто такая?! Нет, не хочу. Потому что я глупая. Даже лучше сказать не так, а вот так: я никогда ничего не хотела, разве только лет в тринадцать, когда я еще не знала, что я глупая, не хочу и не буду хотеть. Мне лень. Все, все на свете мне лень. Пожалуй, когда Максимилиан лазит, кувыркается и хохочет, мне приятно.

Надо же, у него секретарит. Тоска-а-а.

* * *

Зимнее солнце застыло на глади стола. А секретарша в приемной достала дубленку, стала одеваться. Заглянул Сидоркин.

— Вы знаете, что у Льва Александровича послезавтра день рождения?

— Послезавтра?

— Так точно. И нужно поздравление.

— Да, — она перевела взгляд с Сидоркина на яркое пятно календаря, — да, вы правы. — Секретарша нагнулась, стала натягивать сапоги, голос ее зазвучал глуше. — Послезавтра.

— Кстати, кой ему годик? — она приподняла голову: из-за спины щуплого Сидоркина выглядывал импозантный из четвертого отдела, всегда приносивший шоколадки, а пару раз — она выпрямилась, пошевелила пальцами в левом сапоге: не гвоздик ли?, на прошлой неделе относила в ремонт, да нет, вроде, — а пару раз даже английскую помаду.

— Сорок семь... нет, сорок восемь исполняется.

— Значит, слово «юбилей» лишнее, вот досада. — А я-то думал — пятьдесят.

— Где слово «юбилей»?

— Вот здесь, в шуточном поздравлении.

Она развернула протянутый листок, пробежала глазами. Импозантный, тоже читая поздравление, мягко дышал за ее спиной.

— Ну как? Клара Германовна сочинила.

— Нормально. Только «юбилей» убрать — и порядок.

— А мне вот кажется, — сказал импозантный, — как-то малоинформативно. И вообще — как-то шаблонно, стандартно, банально. К тому же строка двусмысленная о преданных друзьях. Знаете, по-всякому такую фразочку можно понять. Давайте-ка, я предлагаю, глянем в его личное дело — и кое-что прибавим.

— У меня нет никакого дела. Я же не кадровик.

— А взять нельзя?

— Зачем? Я и так о нем все знаю.

— К примеру?

— Сорок восемь, третья, высшее, степень, директор, двое...

— В порочных связях?

— Тоже в поздравление хотите вставить?

— Полмира объездил, — импозантный хохотнул.

— Три языка, галстук — бабочка, рано остался сиротой...

— Ну, не будем в праздник трогать его больные струны.

— Автор двух монографий, множества статей.

— Вот, скажите Сидоркину — пусть всю эту информацию он включит в стихи!

— А где Сидоркин? — секретарша оглядела приемную. — Вот недотепа!

— Но, главное, любимец женщин!

— Сидоркин?! — секретарша потрясенно подняла брови. — Никогда бы не подумала!

— Да не Сидоркин, а наш шеф. Любят, любят его бабы.