Пламя над тундрой

С небольшим узелком Наташа вышла на улицу и направилась к продовольственному складу. Но, узнав, что Мандриков заболел, решила забежать к нему. Дома его не оказалось, и жена Клещина не могла сказать, куда он ушел. Наташа направилась к тюрьме.

Около нее толпились пришедшие с передачами родственники арестованных. Тут были жители Ново-Мариинска и приехавшие из тундры чукчи. Тех, у кого на нартах были мешки с пушниной, впускали за ворота. Назад они возвращались без мешков, но с освобожденными родственниками, которые пугливо озирались на тюрьму, бросались на нарты и торопились уезжать.

Подошла очередь Наташи. Она была почти последней. На ее просьбу увидеться с Антоном тюремщик, смерив ее липким взглядом наглых глаз, ответил:

— Нельзя! Его должен допросить господин Струков. Говорят, большевик он у тебя.

Наташа, съежившись от омерзения, побежала от тюрьмы. Она бродила по Ново-Мариинску в надежде встретить какого-нибудь знакомого. Бойко торговали склады и лавки Свенсона, Бирича, Бесекерского, Сукрышева. Около них стояли нарты богатых оленеводов и удачливых охотников. Жителей Ново-Мариинска и шахтеров было мало. Цены стали не по их карману.

Наташа пришла в школу к Куркутскому, но на дверях висел замок. «Где же все?» — недоумевала Наташа. Она решила вернуться домой. Мимо нее по берегу Казачки пронеслось несколько нарт с грузом и вооруженными людьми. Наташа услышала, как кто-то из прохожих завистливо сказал:

— Молодой Бирич с барышом вернулся.

— Будет барыш, если с ним начальник милиции, — ответил другой. — Нагрели руки в тундре…

У Наташи похолодело в груди. Вернулся Струков. Он будет допрашивать Антона! Ей представлялись сцены допроса, пытки. Перед ее глазами появились шрамы, которые она видела на Антоне. «Надо найти Михаила Сергеевича, Берзина, просить их, умолять спасти Антона, вызволить из тюрьмы»…

Наташа лихорадочно думала, где могут быть Мандриков и Берзин. Она вспомнила о норвежце Волтере и бросилась на окраину поселка. Из дома навстречу ей вышел Мандриков.

— Ох, наконец-то я вас нашла, — торопливо заговорила Наташа. — Искала, искала…

— Что-нибудь случилось? — Мандриков всматривался в расстроенное лицо женщины. — Была у Антона?

— Передачу отнесла. Свидания не дали: сказали, что начальник милиции будет допрашивать. А он только что приехал. Я боюсь за Антона.

— Кто приехал? Струков? — быстро спросил Мандриков.

— И он, и Трифон Бирич, — ответила Наташа. — Из тундры вернулись.

По лицу Мандрикова прошла тень. Он заторопился.

— Та-ак. Иди домой. Никуда, пока не выходи. До завтрашнего утра. Потом узнаешь. Ну, иди, — торопливо сказал Мандриков. — Иди!

Она послушно направилась домой. Мандриков вбежал в домик и сообщил о приезде Струкова. Положение осложнялось. Берзин изменил свой приказ: Булат с группой шахтеров берет Струкова, а Гринчук молодого Бирича. Затем Волтер и Клещин займутся Толстихиным и Суздалевым. Арестованных сводить в дом Громова.

Возвращение Струкова обрадовало начальника уездного управления, и он послал к нему прислугу с запиской. Усталый, измученный долгим путешествием, Струков был недоволен тем, что его беспокоят. Он собирался отдыхать.

«Как можно быстрее прийти по весьма неотложному делу», — прочел Струков и фыркнул:

— Два месяца обходился без меня. Так еще два часа подождет. — Он скомкал записку. — Скажи, что буду в восемь часов вечера, — сердито сказал он посыльному.

Намыливая заросшие щеки, Струков, будто не было ссоры, спросил у Нины Георгиевны:

— Ну, какие тут новости?

— Плохо, — спокойно отозвалась она. — В поселке голодно и…

— Ну, ты-то сыта, — перебил ее Струков. — Думай о себе, а не о других. — Он осторожно водил бритвой по щеке. Струков хотел помириться с Ниной Георгиевной. — Посмотри, что я тебе привез. Скажи прислуге, чтобы внесла мешок.

Нина Георгиевна, обиженная тем, что Струков не дослушал ее, вышла. Она сама внесла туго набитый мешок. Струков отложил бритву и, с одной намыленной щекой, развязал его, вытащил шкурки и небрежно разбросал их по полу вокруг Нины Георгиевны. Это было настоящее богатство. Нина Георгиевна вначале с восхищением смотрела на пушистый ковер, устилавший комнату. Но вот она перевела взгляд на Струкова, который, стоя на коленях, продолжал опоражнивать мешок Руки его цепко, жадно хватали песцовые шкурки. Недобритое, с засохшим мылом лицо его горело такой алчностью, что Нина Георгиевна с испугом отступила. Она никогда не видела его таким одержимым. А Струков вдруг захохотал:

— Мы будем богаты, богаты, черт возьми! Пусть Фондерат, будь он проклят… — Струков замолк. Он снизу посмотрел на испуганное лицо женщины: — Что с тобой?

Она молчала и не отводила немигающих глаз от светлой шкурки, лежавшей, у ее ног. На ней отпечаталась кровью человеческая рука. Струков перехватил взгляд женщины и поторопился успокоить:

— Ты этого испугалась? — он указал на кровавый след, поднял шкурку и встряхнул ее. — Кровь отмоется. Понимаешь, один дикарь не хотел отдавать… — Тут Струков поперхнулся, поняв, что проговорился, и поспешил исправить оплошность, — платить налог не хотел, так я его проучил… Заставил уважать закон.

— Закон? — у Нины Георгиевны зазвенел голос. — Грабеж, а не закон…

— Не твоего ума дело! — закричал Струков. — Ты должна благодарить меня!

Нина Георгиевна ничего не ответила. Стараясь не наступать на шкурки, она вышла из комнаты. Ей стало жутко. С кем она связала свою жизнь, какой ценой собрано это богатство? Насилием, грабежом, убийствами.

Жизнь снова обманула ее. Бежать, бежать отсюда!

Взбешенный Струков кричал ей вслед:

— Да я выгоню тебя! Прикажу, чтобы кормили гнилым моржовым мясом! Ты приползешь ко мне, как побитая собака! Я тебя…

Струков осекся. Нина Георгиевна услышала чужой мужской голос, густой бас:

— Струков дома?

Перед Ниной Георгиевной появился высокий, крупный человек в поношенной шапке и старой оленьей шубе. В руке у него был револьвер. За спиной неизвестного толпилось несколько вооруженных людей.

Нина Георгиевна испугалась и не успела ответить, а человек движением руки отодвинул ее в сторону и шагнул вперед ко все еще стоявшему на коленях начальнику милиции:

— Вы арестованы!

— Что-о? — Струков отшвырнул мешок и бросился к дивану, на котором лежало оружие, но сильные руки схватили его. Струков, ругаясь и брызгая слюной, пытался вырваться.

— Сейчас же покиньте мой дом! Я расстреляю вас за бандитизм, — кричал он.

Булат спокойно спросил:

— Откуда этот мех?

— Это он привез из тундры, — с облегчением ответила Нина Георгиевна. Испуг у нее прошел. Струкова арестовали. Это ей доставило удовлетворение.

— Награбил у чукчей, — сказал кто-то из шахтеров.

— Да, — кивнула Нина Георгиевна и тут же пригнула голову от обрушившейся на нее циничной ругани Струкова.

— Замолчать! — оборвал его Булат и подступил к Струкову с таким видом, что начальник милиции сразу же умолк. В его глазах вместо ненависти к Нине Георгиевне появился страх.

Струков уже не обращал внимания на шахтеров, укладывавших пушнину в мешок, на Нину Георгиевну. Она, к его удивлению, перестала плакать и держалась спокойно, отвечала на вопросы Булата и словно не замечала Струкова. «Неужели и она с ними заодно?» — узнав шахтеров, подумал он и пожалел, что был слишком мягок. «Правы были Громов, Стайн, которые требовали террора, — думал Струков. — А я? Ну, ничего. Дайте мне только вырваться, я вам покажу, кто такой Струков».

Он понял, что, пока находился в тундре, в Ново-Мариинске произошли большие перемены и он допустил большую оплошность, когда не пошел сразу же к Громову.

— Отпустите его, — сказал Булат шахтерам. — Пусть оденется. Только без всяких фокусов! — предупредил он Струкова.

…Собаки словно понимали, что Клещин очень спешит. Они бежали дружно, добросовестно налегая на лямки, и Оттыргину почти не приходилось их подгонять. До копей добрались быстро.