Лоцман кембрийского моря

— Но ты отлично ведешь меня, Женя.

— Нет, плохо… Вот вторая тропа.

Он остановился и с огорчением сказал:

— Не знаю, которая тропа лучше.

— Постарайся вспомнить, Женя! Это очень важно. Ты давно здесь не был?

— Я все помню. Я никогда здесь не был.

— Женя! Ты говорил, что знаешь насквозь каждое болотце в этой местности и не пройдешь здесь только ночью!

— Я говорю правду: знаю каждое болотце. Почему я не пройду ночью? Потому что сам не был здесь.

— И не знаешь поэтому дороги!

— Знаю дорогу.

— Но ты же не был здесь?!

— Мой отец ходил.

— Поздравляю. Значит, отец знает дорогу. А ты при чем?

— Я же его сын.

— О господи!.. Мой отец доктор, но я никого не лечу! — сказала она с раздражением.

— Почему, Лидия Максимовна? Если бы мой отец был доктор, я бы лечил. О!.. Но, конечно, ваши братья лечат?

— Даже братья не лечили бы… если бы они у меня были.

— Разве их отец не научил бы?

— И не подумал бы.

Женя не утерпел и скрыто осудил отца Лидии:

— Василия Игнатьевича отец научил лоцманить.

— Я пошутила, Женя, мой отец агроном. — Но агрономических советов она ведь тоже не подает. — Разве отец должен научить своих детей всему, что он сам умеет?

— Дочерей мать учит, — сказал Женя. — Для этого у человека есть отец, мать и предки. Один человек не может узнать все дороги ногами. Он узнает головой.

— Ты знаешь все дороги, по которым ходили твои предки? — спросила Лидия насмешливо.

— Конечно, знаю. Я еще очень мало сам видел, но я могу пройти по следам предков. Предки не могли видеть Кузнецкстроя, где я работал. Мои дети будут знать еще больше, чем я знаю!

— Потому что они прибавят свои следы к следам предков, о которых они узнают на словах?

— Конечно. В книгах вы узнаёте тоже на словах, — сказал Женя, отражая жало ее вопроса.

— В книгах слова лежат крепче. Можно прочитать несколько раз.

— Зачем несколько раз? Вы говорите один раз, и я буду всегда помнить.

— Ну, расскажи, какая дорога впереди.

— Мы шли березами, — сказал Женя. — Теперь идем кочкарником. После будут березы вместе с ольхой. Одна большая ольха там росла. Возле нее можно посидеть на сухой кочке в июле…

— А если ольха сгорела?

— Кочка не сгорела.

— И ты узнаешь кочку среди кочек?

— Это же легко! На этой кочке растет такая трава, не знаю по-русски как называется. Она не росла на соседних кочках десять лет назад.

— А теперь она разрослась на всех кочках!

— Все равно узнаю. След после пожара остался. От большой ольхи тоже осталось что-нибудь. Потом, дальше, маленькое болото, но очень глубокое.

— А до Эргежея много осталось? — спросила она, тоскуя.

— Много.

— Почему ты не знал, которая тропа лучше?

— Потому что не было другой тропы раньше. Новая тропа.

— Значит, ты не виноват.

— Я очень виноват: я сам увидел новую тропу и не понял ее.

— Ты видел начало тропы и не мог угадать, какая она будет дальше.

— Я должен был понять. Мой отец понял бы. Он всегда понимает.

Кочкарник окончился. Они вошли в худосочный лес. Низкорослые березы смешались с ольхой. На месте, где росла большая ольха, осталась лысинка, и одна кочка выделялась побольше других. Трава на ней высохла. Лидия присела и мысленно сказала себе: «Жены огляделись и начали плакать».

Незабываемые слова из Сениной тетрадки — описание первого приюта русских жильцов — блуждали в голове.

— Ты останешься жить в Алексеевке, Женя?

— Хотел бы еще попробовать в городе.

— Твой отец угадывает дорогу в лесу, потому что прожил всю жизнь в полудиких условиях. Любой олень обладает еще лучшим угадыванием, чем твой отец.

— Отец сам полагается часто на Тайгу, — сказал Женя.

— Ты пожил немножко культурной жизнью и потерял немножко дикого чутья. Человек не может все приобретать и все сохранять. Он выбирает лучшее и отказывается от менее стоящего. Когда ты прочитаешь множество книг, ты утратишь способность помнить каждое слово. Но зато ты приобретешь бесконечно больше знаний, чем это возможно на слух, через устное слово.

— Что я должен буду еще потерять? — деловито спросил Женя.

— Тебе уже невозможно будет спать голому на морозе, и ты станешь зябким, таким же, как я, и нервным, болезни будут подстерегать тебя на каждом шагу. Но ты будешь знать, как от них уберечься, и ты научишься сам лечить людей, если захочешь… Женя! Почему я слышу запах гари?

— Потому что нет ветра. Жарко.

— Значит, дым будет? — Лидия вскочила. — А ты позволяешь мне сидеть! И болтать!

— Разговор очень важный, — сказал Женя.

— Женя, облака! — радостно закричала Лидия.

— Нет.

— Неужели сухой туман такой густой и клубящийся?..

— Нет, — сказал Женя.

Лидия со страхом взглянула на него:

— Это… дым?

Лидия почувствовала страшную усталость в ногах. Сапоги стали тяжелые от грязи, налипшей на всю высоту голенища. Она подумала о Жене: хватит ли у него сил дойти, если она уже не чувствует ног?.. Женя такой худой и на голову ниже ее ростом.

Дым распространился над лесом и опустился. Рыхлая невесомая кровля легла на тайгу и прижала. Стало сумеречно, хотя часы показывали пять. Потом дым всосался меж деревьев до самой земли.

Теперь они видели кочки под ногами, несколько стволов, а выше сгущался дым.

Лидия нацеливалась на кочку и сразу на следующую впереди, чтобы не оступиться и удержаться на одной ноге на мягкой, шатающейся кочке и быстро перенести тяжесть тела на другую ногу и на другую запрокидывающуюся, обманчивую кочку.

Она прыгала и успевала иногда взглянуть на компас. Они двигались на север, на юг и даже на запад и, кажется, только на восток никогда не шли, куда следовало прийти.

Женя шел спокойно, без колебаний. Может быть, он давно потерял отцовскую дорогу? Она думала: спрошу его. И не спрашивала.

Лесной дым был горек и груб, от него першило в горле.

Она перестала разбирать под ногами, равнодушно падала, упираясь руками в темную, мягкую землю, в невидимый жесткий валежник, вставала, проваливалась, вставала. Потом она стала натыкаться на деревья и больно ушибла голову. Последний свет потерялся. Наступила самая темная, удушливая и горькая ночь в жизни Лиды.

— Женя! — крикнула она отчаянно.

Вдруг он не заметил в темноте, что она отстала, и ушел? Ведь это была ночь, когда он не знал дороги.

— Я здесь, — сказал Женя рядом с ней.

— Я тебя не вижу, где ты?..

— Я здесь.

— Что ты хочешь делать?

— Выйти на Эргежей, к Шаманскому источнику.

— Женя! Ты говорил, что ночью не пройдешь здесь!

— Жалко, что не успели днем пройти.

— Что же теперь нам делать?!. Женя!..

— Выйти на Эргежей. Протяни руку, Лидия Максимовна.

Он взял ее руку и обвязал веревочкой повыше компаса. Светящаяся стрелка показала ей, что Женя ведет к северу, а вовсе не к востоку.

— Женя! Может быть, ночью лучше двигаться по компасу?

— Нет, — сказал он хрипло. — С компасом занятно на дороге, в лесу компас мешает.

— Но мы можем обдумывать дорогу по компасу.

— Разве можно обдумывать то, чего не видишь?

— Можно, Женечка! — сказала она умоляюще.

— Все равно. Отец говорит: дорогу нельзя обдумывать.

— Но что же можно, Женя?

— Можно желать пройти на Эргежей, к Шаманскому источнику.

— Я этого желаю всеми силами! А это разве поможет, Женя?..

— Нет. Это помешает. Вы не должны желать прийти на Эргежей.