Лоцман кембрийского моря

В полной темноте Зырянов, Лидия и Петров пошли в лес. Их ждала неожиданность. На алас опустился остывший «сухой туман». Он казался светящимся и мог спрятать целое стадо сохатых.

— Пойдем домой? — зябко предложила Лидия, мечтая о покинутом спальном мешке.

— Пожалуй, — согласился Василий. — Если мы не можем увидеть его…

— Значит, вы признаете, что он не обязательно придет?

— Это нечестно! Я говорю, что мы не можем увидеть его из-за тумана, и согласен уйти ради тебя.

— В таком случае я остаюсь здесь до утра!

— Простудишься.

— Какой же я геолог-разведчик, если простужусь от ночной сырости!.. Вот к утру похолодает, и туман может еще более уплотниться и осесть.

— Лидия Максимовна хороший охотник, — сказал Алексей Никифорович. — Надо ждать. Туман сядет.

— Вот тебе! — с торжеством сказала она.

— Не шумите же! — вырвалось у него.

В час ночи сон победил ее. Она побрела к реке, жалуясь маме на Василия в сонном бреду и натыкаясь на деревья. Женя проводил ее и вернулся на алас. Потом ушли спать оба мальчика.

Вокруг аласа едва заметные прояснились ели. Белесая мгла понизилась. Над аласом чуть высунулись кончики рогов.

Лидию разбудили мальчишки. Она вскочила и побежала за ними к лодке. На колеблющейся волне тумана будто всплыла темная спина сохатого и голова, поднявшая высокие рога. Зверь стоял недостреленный. Петров и Василий истратили свои два заряда неудачно, обманутые движением ночного марева. Взять сохатого нельзя было, но и уйти он не мог.

— Обожди! — крикнул зверю Петров. — Я сейчас!

Он побежал к лагерю и вернулся с патронами. Добитый еще двумя выстрелами, сохатый рухнул на середине топи. Мужчины разделись и скрылись под волной тумана, Лидия следила по легкой зыби за их движением под мутно-белой поверхностью мглы. Впятером, с помощью Жени и обоих мальчиков, они были не в силах втащить тушу на крутой бережок аласа и послали Петю-коновода на остров за ремнями.

«За вас всех управился бы один Саввушка», — подумала Лидия сердито.

Мальчики Пётры с помощью Петрова быстро разделали тушу возле аласа. Петя-повар тут же сварил в ведре богатейший завтрак. Взошло солнце. Несколько пудов мяса они нарезали полосами для завяливания.

Покончив с этой работой, они сняли палатки и пошли дальше вверх по реке.

К сухому туману примешался дымок. Долина расширялась, а высота склонов понизилась к вечеру до ста метров и еще меньше — над уровнем реки.

Двигались очень медленно. Лошади шатались от жары и плохого питания. Высохшие и зачахшие травы не давали им сил.

Выше притока Маягас-Тах по течению Полной лес сменился кустарником. Полегшие берега поросли мхами под кустарником. Обнажения коренных пород встречались все реже. Река продолжала мелеть и текла гораздо спокойнее, чем в низовье. Дальше к истокам водораздел должен был еще более понизиться и заболачиваться.

Василий решил не подниматься выше к истокам и отсюда сделать перевал через водоразделы.

Ночью ветер принес теплую струю с водораздела Эргежея, и отец Жени проснулся с инстинктом лесного жителя, ощущающего опасность всем телом.

Он подошел к кустам и постоял, осторожно вдыхая запах ветерка. На перевале сильно горело. Но ветер оттуда дует только ночью; с восходом он повернет и отведет огонь. Старик вернулся в палатку Василия и лег.

Утром пожар стал виден.

Василий попросил Петрова снять грузы с лодок и после завтрака вьючить на лошадей. А лодки вести порожними, чтобы не рисковать на перекатах. И с обоими мальчиками спуститься до притока Маягас-Тах, поставить палатку там и ждать. Если пожар прогонит оттуда, спускаться дальше.

Старик с помощью мальчиков навьючил лошадей и повел их вниз, на Маягас-Тах. Лидия, Василий и Женя проводили глазами караван.

— Ну, до свидания, Лидия! — Василий торопливо пошел.

— До свидания, Василий Игнатьевич! — воскликнул Женя.

— Куда ты идешь? — Лидия с удивлением смотрела. — Ведь это к Эргежею.

— А ты на Нымаан-Тогойо. Какая разница?

— Ни в коем случае! Шаманский источник — мой. Эргежей — мой! Я к нему готовилась в Москве. И теперь меняться не будем. Вы шутите?!.

— Вы не найдете Шаманский источник без Вани.

— Ваня придет… — сказал Женя и осекся под грозным взглядом Зырянова.

— Вы не можете пройти на Эргежей: Женя не знает дорогу, — сказал Василий непререкаемо.

Женя опустил голову.

— Женя прекрасно знает дорогу и даже покажет мне Шаманский источник без вашего прославленного Вани, — сказала Лидия.

— Я могу не найти в таком дыму, — пробормотал Женя.

— Вот, слышите, — сказал Василий.

— Не понимаю! Чего ты не найдешь, Женя? Дорогу назад, что ли? Когда пожар усилится?

— Конечно, — сказал Женя стыдливо.

— И не надо! Проводи меня туда.

Она победоносно взмахнула рукой и ушла в кустарники, наверх, в сторону пожара, преграждавшего ей путь на Эргежей. Женя взглянул на Василия:

— Может быть, переждем день? Пожар пробежит…

— Задерживаться не будем, — сказал Василий.

Женя бросился догонять Лидию.

— Правее, Лидия Максимовну. Надо пройти над ветром.

— Почему над ветром? Ведь это значит идти под огонь?

— А если пойдем под ветер, попадем под дым.

— Правильно, я не подумала. В русских былинах и сказках пойдешь направо — жизнь потеряешь; пойдешь налево — коня потеряешь. Но нам с тобой еще хуже: пойдем направо — сгорим, налево — угорим.

— Лучше направо, — сказал Женя.

— Почему это лучше? Не понимаю.

— Дышать будем. И может быть, только обгорим. — Женя подумал и добавил: — Если ночевать будем на Эргежее.

— Если пройдем до вечера двадцать пять километров тайгой, по топям, где опытные люди проходят пять километров в день, — сказала Лидия и скомандовала себе: — Лидуша! Вперед!

Женя засмеялся и посмотрел на нее с восхищением.

Лидия держала направление по компасу, но Женя сказал, что по компасу они придут не к вечеру, а к утру. Препятствия отнимают больше времени у путника, чем расстояние. Компас ведет прямо на препятствия, которые тропа обходит.

Он нашел тропу и спокойно пошел по ней.

— Но ведь это чуть ли не в обратную сторону, Женя! — воскликнула Лидия.

— Это на Эргежей, к Шаманскому источнику.

Она покорилась.

Тропа была бесконечно извилистая, и Лидия перестала взглядывать на компас. Она больше не могла удерживать направление при бесконечных поворотах и заворотах. Самое возмутительное было то, что при этом хватало предостаточно и топей, и валежника, и лесной гнили. Тропа завела в болото.

«Ты мечтала о земле, по которой будут топать твои ноги — получи, Лидуша. Геология — вся в твоих ногах. Господи! Но для чего это геологии?»

Женя с шестом в руке мужественно разведывал дно тропы, входил в грязь по колена, затем до живота. Лидия шла за ним, сжав губы. Но, выйдя из болота с отвратительным ощущением грязи на всем теле, она с дрожью в голосе спросила:

— Больше этого не будет, Женя?

— Вся дорога такая, до Эргежея.

— Так для чего же мы кружим? Не лучше ли пойти напрямик?

— Напрямик хуже.

— И засуха не берет здесь! Что за несчастье!

Она знала из книг, что таковы все водоразделы в этой части Якутии: болота и мари на болотах, и провальные окна — бадараны, и несохнущие топи. Но в книгах все это как-то… легче.

Как остроумно путешественник Булычев в 1856 году назвал якутские пути сообщения: земноводные тропы!

— Это хорошая тропа, не очень топкая. Но, может быть, есть еще лучшая, — говорил Женя.

Он обождал, пока Лидия выбралась из кучи полусгнившего валежника и отряхнулась.

— После того, что я пожил в Сибири, не знаю в лесу, куда идти! Отец смеется надо мной: «Как русский без дороги».