Лоцман кембрийского моря

Опять возговорили: «Доколе же пойдем? Покуда хлеб съедим? Покуда кочи потопятся?» — «Покуда хватит сил», — сказал Вторай Тарутин.

И увидели у реки Улахан-юрях устья: стоят кочи.

В такой беде, горемычные, наехали русских людей! Споначалу обрадовались, а ближе подойти боятся, бедные, служилых людей государевых. Увидели по берегу сети, а промышленников не видно — попрятались, тоже испугались, сердешные.

Присмотрелись и выскочили, Агеюшко с товарищи. Рады, миленькие, плачут, глядя на нас, а мы на них. И детишек наших, с кочей ухватя, далече унесли бабы ихние, надавали пищи.

Агеюшко Мелентиев Прозвиков рассказал, убежали из устья Двины в 58 году. Забежали подальше Оби, зашли в устье большой реки, а его занесло из моря льдом, лед давной ни о которую пору не изводитца, в толщину сажень тридцать и больши. Зовется река Ени-су, а иные зовут Иоандеси, и первое по-татарски Новая река, а второе по-тунгусски Большая река, на той реке зимовали. Вдругое зимовали на Таймырском берегу, и в три лета милостивым морем прошли до усть-реки большой сахаларской, окрестили Леной рекой.

Отсюда Лев Меншик и Агей с товарищи, восемь кочей вместе, побежали Омолоеву губу, и как перебежали к усть-протоке, со всех кочей заедино стали просекаться и пробиваться к земли. Шли своею силою сутки по заледью возле земли, и в протоке паки встретили русских людей! И опять не знали, радоваться ли, горевать ли. А привелось горевать.

Те люди были не ружейны, без луки, худы и драны, иных и ноги босы. Видно, скитающеся по горам и по камению острому, сами горе мычут.

Ослабли. Плачут и говорят. Ныне назад возвратилися с собачьей реки Индигирки. Одва с голоду добрели, а еще домечаются идти на Лену. А в пятьдесят четвертом году, — еще за год до нас, слушайте, — бежали от всякие тяготы. Всеми же свирепыми морями пробежали великое и дальнее расстояние, в немерные погоды запасы выметали вон, и все розмыло до крохи. Через самые непроходимые злые места пробились до Индигирки реки, ее же клянут собачьей рекой за то, что иноземцев много юкагирей.

Плачутся: наскочили человек пятьсот, сбруйны и лучны, разноружейны, с пальмами острыми, дерутся сильно и в драке страха не ведают, а сами-де с шитыми рожами, на вид дикообразны, очима грозны и криком свирепы, обычаем грубы.

От них бежали с одною душою. Руки и ноги ознобили. По болотам скитаяся и по лесу, траву и коренья копали, и сосну огрызали. Иное от волков пораженных зверей кости находили — и что у волка-де осталось, то мы глодали, говорят. И голод измял их.

А вы куда устремляетесь? Повертайтеся назад!

Постели и ременье, испод лыж камасы и собак, и мертвых людей, друг друга ели. И ныне-су, перед вами от глада исчезаем.

Вторай Тарутин, то слыша и увидя, что наши закручинились зело, сказал: «Кто хочет назад идти, бог дал товарищи. А кто с нами, тому потянули ветры пособные. Спытаем тех юкагирей».

Пособным ветром пробежали устье Янское, а льдом задавило — пробивались подле земли многое время. Августа 29-го число, — я-су дни мерял, — за Святым носом в Хромой губе и в море далече льды стояли большие, и между больших учали быть ночемержи, льды тонкие, что успели в ночь намерзнуть.

У многих кочей тем тонким льдом прутья и нашвы испротерло.

Пристигла ночная пора, стало быть темно, и наутрие море стало, замерзло.

Кочи остались на простой воде, вместе. Глубины было с сажень, от земли недалече.

В три дня лед почал быть толщиною на ладонь. Надо бы волочиться нартами, да в Семен день, волею божьего, потянули ветры отдерные от земли в море — и к земли прихватиться нельзя было.

Относило пятеры сутки. Посем море стало и замерзло одною ночью.

На третий день почал лед человека вздымать…

(Пропуск.)

Домечались они земли под летом.

Тут же Агей Мелентиев послал человека: мужика того не любил Агеюшко.

Три человека с утра день до вечера ходили под лето, а земли впрям не нашли…

(Пропуск.)

Тот лед толщиною был пол-аршина.

В третий раз послали проведывать земли впрям. Послали со всех кочей двух человек — сверх одного человека, который не возвратился…

(Пропуск.)

…положа на нарты свой борошнишко, почали ясти в казенках, за последний раз со столов.

Волею божею, грех ради наших…

(Пропуск.)

И на Индигирке реке собрание стояло юкагирей: ждали наших побить…

Увидели наши юкагирей издалече, а делать нечего, надо к ним идти.

Смело подходили, якобы почестные гости званые ано сваты желанные инодальние!.. А видят себя в иноземских руках. Из колчан стрелу не вынули, луки за плечо.

Юкагири с луками обскочили их.

Наши кинули копье на землю, обниматься с ними стали и говорят: «Христос с нами, а с вами той же!»

И юкагири до наших добры стали, и жены своя к женам нашим привели. Жены наши также с ними лицемерятся, как в мире лесть совершается. И бабы удобрилися. И мы-то уже знаем: как бабы добры бывают, так и всё бывает добро.

Спрятали юкагири луки и стрелы своя, торговать с нашими стали, да и отъехали вовсе, оставили место нам жить. Мы и назвали его «Русское жило».

Жены огляделись — начали плакать. Видят: земля с водой перемешана божьим попущеньем. При самом сотворении бог попустился этой земли, не стал отделять воду, и вода не вся собралась в свои места, и суша на Индигирке явилась не вся сухая. Хлеба на ней не будет. Русскому хлебу и зябко здесь, не возрастет. Чем будем жить?