Трудный переход

Сначала Вера поставила мужиков сбрасывать с высокого, крутого обрыва подвезённые на берег брёвна. Подкатив бревно к краю обрыва, сибиряки по двое толкали его вагами вниз. Бревно тяжело падало, взмётывая фонтаны брызг, лениво отплывало и чаще всего не уносилось на середину, а прижималось волной к берегу или крутилось в воронках.

— Взяли! Разом! Во-до-ла-зом! Ух! — выкрикивал Никита. Он чувствовал себя отлично.

— Сильнее! Нажмём! — слышались крики сплавщиков.

Никите и раньше приходилось видеть, как скатывают лес, поэтому он действовал увереннее, чем Егор и Тереха, не говоря уже о Власе. Но и для всех мужиков дело представлялось важным и интересным. Лес им так же понятен, как хлеб.

Ведь из дерева делается всё на свете для человека — от зыбки до гроба! И эти брёвна пойдут на дело, нужное людям. Сибиряки старались, скатывать лес быстрее с крутых берегов в реку. Скатив в реку, многие брёвна приходилось выталкивать на стремнину.

Вера принесла багры, сибиряки их разобрали. Каждый вооружился длинной палкой с острым железным наконечником.

— Старайтесь концом бревна угадать на стрежень, — говорила Вера, подводя их к самой воде.

Но этот совет легко было дать и гораздо труднее применить тому, кто был на сплаве первый раз. Тереха Парфёнов пока что брал только силой. Он втыкал острие багра сначала в бок, потом в торец бревна — забутевший, покрытый смолистыми жёлтыми каплями. Бревно покачивалось на воде и затем, подчиняясь резкому толчку Терехи, стреляло к середине реки. У Егора Веретенникова багор часто срывался, он помогал себе руками; брёвна казались ему налитыми свинцом, они не хотели плыть. Егор растерянно озирался. Никита и Влас работали вдвоём.

— Давай, давай! — слышалось отовсюду.

Река мчалась широко, вольно, и ныряющие брёвна подхватывались течением, как только попадали на струю. Опытные сплавщики знали эти струи и умело пользовались ими. Егору же всё представлялось, что его смоет вода, — она звенит, шумит, плещется, обрушивает глинистые берега, — и холодок шёл у него по спине. Два раза он оступился, упал и вымок, но теперь уже это не имело значения; опять разошёлся дождь, между кустами на противоположной стороне реки пробирался туман, вершины гор затянуло мутью. Повеяло холодом. Но Егору становилось всё жарче. Азартная, артельная работа разогревала. Всё более уверенными становились движения. Всё ловчей действовали руки.

Рядом с Егором орудовали баграми Демьян Лопатин и Сергей Широков. На Демьяне был дождевик; папаха закрыта капюшоном. Забайкалец удало отбивал от берега брёвна. Сергей частенько промахивался.

— Ну как, паря, жарко? — весело спросил Демьян Веретенникова.

Егор не ответил. Какой-то посторонний звук, кроме шума воды, привлёк его внимание. "Гром?" — подумал он и даже поглядел на небо. Оно было хмурое, сплошь затянутое тучами, без единой молнии. И звук раздавался не сверху, а шёл по земле и приближался постепенно. Егор с багром в руках вышел из-за брёвен. Видимо, привлечённые тем же звуком, вышли вслед за ним Тереха и Никита. Даже Влас Милованов показался из-за спины Шестова со своей добродушной, улыбающейся физиономией.

По всему пространству берега шла подвозка леса.

Словно в самое горячее время полевой страды или сенокоса, когда стог ещё не смётан, а туча уже вот-вот прольётся дождём, здесь также властвовали дух соревнования на быстроту и скорость. Ржали лошади; то сердито, то ласково, то ожесточённо понукали их трелёвщики. На разъединённых осях телег лежали и двигались к берегу частой чередой толстые красные кряжи…

Но меж лошадей и телег в глубине леса и ещё что-то двигалось и ворочалось. Это что-то и издавало тот самый звук, который поразил Егора Веретенникова и других сибиряков, а может, и не только их. Чёрная машина на высоких колёсах, с подцепленными сзади брёвнами, вылезла из леса и, урча и чихая синим дымом, быстро пошла к берегу.

— Трактор, паря! — сказал оказавшийся рядом с Веретенниковым Демьян Лопатин.

Трактор? Это вот и есть тот самый трактор, о котором пишется нынче в каждой газете? Ну-ка, что это за машина такая? Впору бросить сейчас багор, подбежать и посмотреть на неё вблизи. Но сознание собственного достоинства удержало Веретенникова на месте.

А трактор легко, словно никакого груза вовсе и не было, тащил брёвна. Машина была небольшая, но мужикам она показалась огромной, исполненной могучей силы.

Подминая под свои железные колёса высокую траву, ломясь сквозь кустарник, стреляя из-под колёс толстыми сучьями, трактор подтянул к тому месту, где стояли зачарованные этим зрелищем сибиряки, целую связку брёвен, схваченную стальным тросом. Чумазый тракторист остановил машину. Подскочил рабочий, что-то отцепил сзади, брёвна рассыпались. Тракторист повернул машину. За нею потянулся, извиваясь, стальной трос.

В воздухе разливался запах отработанного бензина и мокрой травы.

Из кустов показался второй трактор.

— Что, сильны лошадки? — послышался за спинами сибиряков чей-то голос.

Они обернулись. Опершись рукою на багор, стоял Трухин. Он улыбался.

Степан Игнатьевич очень хорошо понимал состояние; в котором находились мужики, впервые увидевшие трактор. Из простой и ясной мысли, что мужикам надо ещё больше дать почувствовать силу машины, Трухин и устроил своеобразное состязание. Тракторы "подвозили брёвна, а сибиряки, Трухин, Демьян Лопатин и Сергей Широков подкатывали их к берегу и баграми сталкивали в воду.

— На струю, на струю норови! — с азартом кричал Трухин Егору Веретенникову. Он упёрся ногами в землю и багром оттолкнул от берега самое большое бревно. — Вот так! — показывал Егору Трухин, отправляя второе бревно вслед за первым вниз по течению.

Егор попробовал делать так же, как и Трухин. Но у него не получалось до тех пор, пока какое-то бревно вдруг не пошло легко и свободно. И в тот момент, когда это произошло, Егор почувствовал, что словно что-то открылось ему и он как бы другими глазами посмотрел вокруг — и на себя, и на работающих рядом с собой людей. Следующее бревно попалось неподатливое, зато другое вслед за ним он отправил от берега, не прилагая никаких особенных усилий. В чём тут было дело, Егор ещё не знал, но это наполнило его уверенностью. А потом пришла и радость, когда он стал отбивать от берега одно бревно за другим.

Азарт работы захватил Веретенникова. И это не было удивительным. Стоило посмотреть, как ворочал брёвна Тереха Парфёнов! Никита Шестов выкрикивал свои ободряющие словечки совершенно самозабвенно. Демьян Лопатин поглядывал вокруг задорно-весёлыми глазами, и улыбка не сходила с его мужественного лица. Сергей Широков ещё по-юношески горячо принимал и это общее движение, и этот горячий труд. Раз — багор втыкается в бревно; два — усилие; три — бревно оттолкнулось; четыре — пошло! Ритм труда впервые открылся ему. А Влас, этот лениво-добродушный увалень! До сих пор, живя в деревне, Милованов всегда работал только в одиночку и на других людей. Пошлёт его хозяин — он сделает, а не пошлёт — Влас проспит весь день на сеновале. Здесь же его не хозяин подгонял и даже не люди, что работали рядом с ним, а их быстрые движения и нетерпеливые голоса. В силу этого Влас пыхтел и ворочался, конечно, попроворнее, чем всегда, тем более что кармановской шубы на нём уже не было, а была обыкновенная рабочая спецовка.

— Давай, давай! — покрикивал Никита. Он уже успел подхватить и это распространённое здесь словцо.

Трактористы всё подвозили и подвозили лес. Скользкие брёвна целой грудой высились по отлогому берегу, и груда эта росла.

— Скорее! Нас заваливают! — прибежала Вера Морозова.

— Небось не завалят! — прогудел Тереха. Он ещё сильнее навалился на работу.

Труд этот был не лёгким, даже Тереха не бросал брёвна играючи. Громадные стволы всей тяжестью стремились к земле, а надо было подтащить их к воде. Вода стремилась отбросить их к берегам, а нужно было заставить её подхватить их на стержень. И люди боролись с этой стихией и побеждали её в поте лица. И эта победа расправляла не только спины — и души! Любит русский человек в такое единоборство внести удальство, молодечество. Кто выйдет вперёд, кто кого обгонит — вот это по-нашему, весело, с огоньком! И чем тяжелее труд, тем увлекательнее кажется этот беспокойный и созидающий дух соревнования.