Точка опоры

— И я махну в Кишинев, — сказал Сильвин.

Уже через день он почувствовал себя совершенно отдохнувшим и стал снова собираться в дорогу. На прощанье друг другу пожелали ни пуха ни пера. Они надеялись, что снова увидятся еще до майского праздника. Но судьба не принесла им этой радости. Теофиполь явился для Михаила Александровича настороженным капканом.

7

Уже не первую неделю над редакцией «Искры» висел дамоклов меч баварской полиции. Началось с того, что стали теряться письма. Потом исчез Блюменфельд, отправившийся в Россию с тюками «Искры» и «Зари».

Но самая тревожная новость подстерегала их в типографии: туда заходил тайный полицейский агент и пытался выведать — не там ли печатается нелегальная русская газета. И хозяин всполошился:

— Я не могу рисковать. Полиция может явиться с обыском…

В тот же день из Берлина примчалась Тетка, сказала, что накануне виделась с Августом Бебелем, и тот предупредил о грозящей опасности. Пусть, говорит, уезжают из Германии. Если могут, то немедленно. Баварской полиции будет дан приказ об арестах. И всех арестованных искровцев решено выдать царскому правительству.

— С тех пор я не нахожу себе покоя, — говорила Александра Михайловна, устало обмахиваясь веером. — Вот вам моя маленькая субсидия на переезд. А теперь… Надежда Константиновна, сварите мне кофе.

— Сейчас будет готов.

— Вот спасибо. У меня сердце… — Калмыкова приложила руку к груди. — Всю дорогу беспокоилась: не увязались ли за мной шпики?

Уехать немедленно они не могли, — нельзя же бросить газету. В апреле необходимо выпустить хотя бы один номер. Во что бы то ни стало уговорить хозяина типографии. Иначе будет большой перерыв и в России встревожатся: «Что случилось с «Искрой»? Существует ли она?..» Газета должна выходить вовремя.

А куда переезжать? Плеханов с Аксельродом, понятно, будут настаивать на Швейцарии, — для них удобнее. Но… Куда угодно, только не в Женеву, — там в свое время царские агенты дважды громили народовольческую типографию. Да и сейчас город кишит шпиками.

В Брюссель? Там мало связей. А полиция, говорят, лиха.

Лучше всего — в Лондон: в Англии не спрашивают паспортов. Там знакомые русские социал-демократы помогут обосноваться, без промедления наладить выпуск «Искры» на новом месте. Приятно также, что оттуда в свое время звонил Герцен в нелегальный «Колокол».

Но Владимир Ильич опасался, что голоса могут разделиться поровну: это очень плохо, когда шесть редакторов, — Лебедь, Рак да Щука! Надо бы седьмого. А еще бы лучше троим, во всем единодушным.

Написал всем соредакторам, находившимся вне Германии. Быстро отозвался только больной Потресов.

«Ну, что ж — Лондон так Лондон! Возможно, что Вы правы, отвергая такие полумеры, как переезд в Брюссель. Не берусь судить и, скрепя сердце, с проклятиями [28] высказываюсь за Лондон. Только смотрите, воспользуйтесь уроками прошлого и постарайтесь как можно, лучше законспирировать свой переезд (если уже не поздно, т. е. если уже не проболтались швейцарские друзья). Скрываться и скрывать свое постоянное местожительство я считаю ч р е з в ы ч а й н о важным для свиданий с приезжими из [29] да и вообще для всякого дела».

Плеханов и Аксельрод выжидательно отмалчивались. И Вера Ивановна всякий раз отвечала уклончиво. Не потянет ли она в Женеву? После тяжелых размолвок, угрожавших разрывом, пожалуй, не решится. При обсуждении проекта программы, кажется, и она поняла, что Плеханов стремится к единоредакторству. Возражений не выносит. Готов всех оскорбительно третировать и свысока поучать: делайте то-то и то-то, а я, дескать, посмотрю, почеркаю рукописи — переписывайте заново. Добро бы принципиальные замечания, о таких говорят: «Ум хорошо — два лучше». Но у Георгия Валентиновича, к сожалению, к очень большому сожалению, иногда над всем довлеет амбиция. Сейчас как будто и Мартов понял это, надо думать, проголосует за Лондон.

Последнее заседание не рискнули созывать в кафе «Европейский двор» — собрались в квартире Ульяновых. Пришел новый сотрудник Лев Григорьевич Дейч, член группы «Освобождение труда», недавно бежавший из сибирской каторги, — его собирались кооптировать, седьмым соредактором. Пришла и Вера Кожевникова. Ее в редакции уже давно считали правой рукой Надежды Константиновны. Первой заговорила Засулич:

— Лондон далеко, затруднятся связи с Жоржем и Аксельродом…

Но она вовремя вспомнила, что швейцарские власти высылали Плеханова из страны, что ей самой доводилось укрываться то во Франции, то в Англии, и не стала больше возражать против английской столицы.

Оставался решающий голос Мартова. Он высказал опасение, что после переезда в Лондон Плеханов страшно озлится на всех. Однако это не должно их останавливать.

— Пусть злится! — Юлий Осипович дернул на себе галстук. — Мы не будем потакать его самолюбию и высокомерию. Жить рядом с ним теперь, после всего того, что произошло, для нас было бы нелегко. Для нашей работы, для нашего святого дела. В Лондон!

Дейч так же, как Вера Засулич, знал Плеханова ближе всех, не хотел, чтобы у него оставалось чувство обиды, но тоже счел английскую столицу наилучшим местом.

— Итак, — резюмировал Ленин, — едем в Лондон. Но кому-то одному придется остаться: апрельский номер должен выйти здесь. Хозяин типографии за двойную плату согласился рискнуть. Не воспользоваться этим было бы грешно.

Вера Васильевна на секунду задумалась: она в редакции самая молодая, в Мюнхене скрывается не так-то давно, — для нее риск меньше, чем для остальных. И нельзя же, чтобы остался кто-то из редакторов. Она не обманывает себя — одной будет тяжело. Страшновато. Даже сердце замирает. Но она ведь уже научилась подавлять страх. И при арестах, и во время побега из ссылки. Думать надо не об этом. Главное — сделать номер таким, каким наметил его Ильич. Сумеет ли она?

— Мы потеряли опытных транспортеров, — продолжал Ленин. — Но связи пока не оборваны, и отсюда разослать номер будет гораздо легче, чем из Лондона. Там все придется налаживать заново… — Обвел взглядом всех. — Какое ваше мнение?

— Иного мнения и быть не может, — поддержал Мартов. — Выпускать номер здесь. А риск для нас — не новость.

— Никто не возражает? — спросил Владимир Ильич. — В таком случае…

Вера Васильевна порывисто встала, будто боялась опоздать:

— Если доверите, останусь я. Дети мои теперь уже пристроены в России. Я тут одна… Думаю, что справлюсь…

— Конечно, справитесь, — подбодрил Ленин, присматриваясь к ней, решительной, деловитой и смелой. — Лучшего, по-моему, и желать нельзя. Так и решим? Отлично. Только вы, Наташа, — хотя все мы знаем вашу осмотрительность, — постарайтесь не встречаться ни с кем, кроме самого типографа да наших транспортеров. И наряжайтесь под баварскую немку. И баварским диалектом постарайтесь овладеть получше. Впрочем, вам тут недолго оставаться. Выпустите номер, сдадите транспортерам и — к нам в Лондон.

Ленин встал и с размаху пожал ей руку.

Начались поспешные сборы в дорогу.

Надежда в один день распродала мебель и посуду: за все выручила двенадцать марок! На дорогу оставила только чайник да две кружки.

Чтобы родные не теряли их из вида, Владимир Ильич 10 апреля написал Анюте в Берлин до востребования (вместо имени и фамилии поставил три условных буквы — B. R. Y.):

Сообщил также, что адрес мюнхенского доктора Лемана «в о в с я к о м с л у ч а е годен: всегда перешлет». И подписался — Ленин.

Но до Анны Ильиничны письмо не дошло: за ней проследил царский шпик, узнал, под какими буквами она получает письма до востребования, и 12-го раньше ее пришел на почтамт. И уже на следующее утро заведующий берлинской агентурой Гартинг отправил донесение в Петербург, в департамент полиции. Таким образом, еще до прибытия искровцев в Лондон царские сыщики узнали, что Ленин — это разыскиваемый ими Владимир Ульянов и что он перебирается в английскую столицу.