Утренний бриз

— Людишки из Марково прибежали за вами, — сказал Парфентьев, и только теперь Черепахин услышал, как испуганно звучит голос его ближайшего помощника. После гибели Пусыкина Парфентьев стал его правой рукой.

— Из Марково? Кто? Зачем? — вскочил на ноги Черепахин и тут же увидел Оттыргина, который стоял по другую сторону очага.

— Зачем приехал? — быстро спросил Черепахин, забыв о головной боли.

Оттыргин вместо ответа протянул Черепахину туго свернутый квадратик бумаги.

— Тебе! Чекмарев послал.

Черепахин, предчувствуя недоброе, выхватил из руки каюра бумагу и, развернув ее, поднес к огню. У него широко раскрылись глаза. Едва он прочитал первые строки, как его обдало жаром. У него едва хватило сил дочитать бумагу до конца.

«Гражданин Черепахин! Стойбище, в котором вы находитесь, окружено революционным отрядом Марковского Совета. Мы могли вас захватить с боем и немедленно расстрелять за те преступления против народа, которые вы совершили. Марковский Совет не хочет проливать кровь, не хочет военных действий. Поэтому Марковский Совет предлагает вам немедленно сдаться в плен. С вами будет поступлено по всей справедливости революционного закона. Находящиеся с вами американские коммерсанты, хотя они и повинны перед народом и Советской властью, как иностранцы, получают амнистию и могут по своему усмотрению либо оставаться в стойбище, либо уехать, куда пожелают. Они преследоваться не будут. Вы должны приказать своим соучастникам сложить оружие и сдаться через час после приезда к вам нашего посланца. Предупреждаем, что любая ваша попытка сопротивления будет нами беспощадно подавлена, а ваша вина перед народом и революцией станет еще больше. Лучший для вас выход — немедленная сдача в плен.

Командир революционного отряда Марковского Совета В. М. Чекмарев».

Черепахин с трудом выпрямился и внезапно охрипшим голосом спросил Оттыргина:

— Чекмарев здесь?

— Здесь, — мотнул головой каюр и протянул руку к выходу. — Они кругом. Они стрелять не будут. Они ждут. Ты беги к Чекмареву.

— Что-о-о?! — Лицо Черепахина перекосилось от страха, а глаза остекленели от злости.

Мысли в его голове метались, как снежинки в пургу, и главная, основная мысль была: «Спастись, спастись!» У него рождался план за планом, но он их тут же отбрасывал, как непригодные. Черепахин не верил ни одному слову письма Чекмарева, кроме сообщения, что стойбище окружено. Оттыргин это подтверждает, а лгать он не может, как и все чукчи. Черепахин думал: «Хитер ты, Чекмарев. Хочешь, чтобы я сам вам в руки дался. Нет, шиш! Я хитрее. Я уйду от вас». Теперь каждое слово, каждый шаг может оказаться роковым. Нужно быть очень осмотрительным. Черепахин покосился на дымовое отверстие, вокруг которого покачивались большие хлопья сажи. Небо густо синело. Скоро вечер. И как ни был осторожен Черепахин, все же его взгляд перехватили и Оттыргин и Парфентьев. Оттыргин вспомнил, что ему наказывал Чекмарев, и сказал:

— До темноты ты должен прибежать к Чекмареву, Я тебя повезу.

«Уже и конвоира прислали, — подумал с ненавистью Черепахин. — Как они уверены, что я соглашусь на их уговоры».

Его люди по-прежнему спали. Поднимать их, выступать вместе с ними против марковского отряда бессмысленно. Марковцы всех перестреляют. И тогда спасения не будет. Значит, поднимать тревогу нельзя. Надо вырваться одному из кольца марковцев, догнать американцев, об отъезде которых Чекмарев еще не знает. Американцам можно сказать, что большевики гонятся и за ними. Тогда коммерсанты не бросят его, и он вместе с ними доберется до фактории Свенсона. А там — ищи ветра в поле. Можно будет организовать новый отряд. Олаф поможет!

— Чекмарев ждет, — напомнил Оттыргин.

— Сейчас, — Черепахин порылся в вещах, но, не найдя листка бумаги, сорвал с консервной банки этикетку и на ее обороте написал: «Гражданин Чекмарев! Я согласен на ваше предложение. Жду вас в яранге Аренкау. Что здесь происходит, вам расскажет Оттыргин. Я болен и не могу ехать. Жду вас. Черепахин».

Парфентьев подозрительно следил за Черепахиным. Что задумал его хозяин? Оттыргин не понимал, зачем Черепахин пишет. Надо же ехать к Чекмареву, а не писать. Марковцам холодно ждать на снегу. Черепахин протянул записку каюру:

— Быстро отвези Чекмареву.

— Тебе надо со мной, — Оттыргин неохотно принял записку. — Тебя ждут.

— Ну, не разговаривать! — прикрикнул Черепахин на чукчу. — Марш! Я здесь буду ждать!

Каюр повиновался. Он вышел из яранги. Парфентьев спросил в тревоге:

— Чекмарев приедет сюда?..

— Молчи! — остановил его Черепахин. Он прислушивался. Как только Оттыргин отъехал, Черепахин тихо, чтобы не разбудить спящих, приказал Парфентьеву:

— Скорее две упряжки. Мы бежим!

Теперь Парфентьев понял его. Он выскользнул из яранги, а Черепахин быстро набил два мешка продовольствием. Когда Парфентьев вернулся, Черепахин был уже готов в дорогу, выглядел он довольно воинственно. Кроме винчестера он захватил маузер.

Черепахин молча указал на мешки с продовольствием, Парфентьев вынес их один за другим и укрепил на нартах. Черепахин ему помогал, все время оглядываясь. Наступил вечер, и темнота быстро густела. Черепахин ехидно улыбнулся, но тревога не покидала его, хотя он и посмеивался над Чекмаревым. «Дурак ты, дурак, да кто же так делает? Налетел бы сразу и взял бы тепленьких, а то еще переговоры!»

— Кажется, едут, — Парфентьев прислушался и подтвердил: — Много упряжек едет. Отовсюду едут. Надо бежать.

— Ты будешь на первой нарте, я за тобой, — наставлял Черепахин. — Гони что есть духу. Гони дальше. Уйдем!

— Уйдем! — согласился Парфентьев. — Наши упряжки свежие!

Парфентьев и Черепахин осторожно отвели свои упряжки от яранги Аренкау, поставили их за чужой, с краю стойбища, Напряжение людей передалось животным. Собаки нервно позевывали, что-то ждали. Парфентьев шепнул:

— Близко уже!

— Гони! — приказал Черепахин и взмахнул остолом: — Хак!

Его крик, как удар бича, подействовал на собак. Они дружно взяли с места и понеслись за упряжкой Парфентьева, которая ринулась в темноту. Черепахин, пробежав несколько шагов, упал на нарту, судорожно ухватился за баран. Казалось, теперь никакая сила не могла бы его остановить.

— Стой! — послышался крик. — Стой!

Хлестнул выстрел, за ним второй, третий. Поднялась ружейная стрельба. Пули взвизгивали над головой, но Черепахин, не обращая на них внимания, кричал диким голосом:

— Хак! Хак! Хак!

Это был не крик, а вопль. Черепахин не заметил, как его и Парфентьева упряжки пронеслись мимо упряжек марковцев, которые двигались им навстречу. Появление Парфентьева и Черепахина было столь неожиданным, что марковцы не успели преградить им путь, и, пока товарищи Чекмарева, который двигался к стойбищу с другой стороны, сообразили, что произошло, было упущено время. Черепахин и Парфентьев оказались далеко впереди. Марковцы открыли огонь. Несколько человек повернули свои упряжки и стали преследовать беглецов.

— Хак! Хак! Хак! — продолжал гнать собак Черепахин. Лицо его заледенело от встречного ветра и снежной пыли. Мохнатые от инея лайки изо всех сил неслись за упряжкой Парфентьева, который умело вел своих собак. Он время от времени оборачивался, чтобы проверить, не отстал ли Черепахин. Теперь Парфентьев очень боялся этого. Он знал, что в тундре одному гибель.

Вечер быстро перешел в ночь. Густой мрак лежал на земле, и в этом мраке мчались две упряжки. Давно затихли выстрелы, давно отстали преследователи. Их усталые собаки не могли тягаться с упряжками Черепахина и Парфентьева. Парфентьев улыбнулся. Он взял у Аренкау лучших собак.

Не слыша голоса Черепахина, Парфентьев встревожился: неужели он убит или ранен? Проехав еще версту и убедившись, что никто их не преследует, Парфентьев остановил свою упряжку, и почти сразу же рядом оказалась упряжка Черепахина. Парфентьев бросился к лежащему хозяину, схватил его за плечо:

— Жив?

— Жив… — хриплым шепотом отозвался Черепахин и заторопил: — Поехали, поехали… Нельзя стоять…