Утренний бриз

— Закурим перед делом. От табака руки тверже и глаз острее.

Они сидели и в молчании курили.

Собольков, отойдя от Совета на полсотни шагов, с опаской оглянулся и, убедившись, что за ними не следят, попросил Оттыргина:

— Веди меня к самому главному начальнику.

Оттыргин, знавший Соболькова, спросил:

— Хорошие новости привезли?

— Плохие. — И поторопил: — Веди к самому большому начальнику.

Они подошли к дверям домика Чекмарева. Оттыргин, не постучавшись, вошел вместе с Собольковым. В маленькой, но чистой, аккуратно убранной комнатке было тепло. За столом, подперев голову руками, сидел Антон. Чекмарев что-то помешивал в кастрюльке, которая стояла на огне.

— А, Отты! — обернулся на стук двери Чекмарев. — С кем это ты?

— Собольков, с поста.

— Из Ново-Мариинска? — Чекмарев бросил облепленную кашей ложку на стол, сделал шаг к Соболькову, торопливо спросил: — Как там?

— Плохо, — покачал головой Собольков. — Мы прибежали убить тебя, убить советчиков.

— Что-о-о?! — на лице Чекмарева было недоумение. — Ты что, рехнулся?

Антон оторвался от своих тяжелых печальных дум и тоже непонимающе уставился на Соболькова. Мирон не знал, как лучше передать слова Чумакова, и замялся. Ему на выручку пришел Оттыргин:

— В Совете три человека с поста. Плохие люди.

— Чумаков сказал… — начал Собольков, но тут его перебил Антон:

— Чумаков? С большой светлой бородой, синие глаза?

— Ага, — кивнул Собольков и, обрадованный тем, что здесь хорошо знают его хозяина, быстро и точно передал его поручение.

— Та-а-к! — протянул Чекмарев. — Убийц подослали. Спасибо тебе, Собольков.

Чекмарев едва сдерживал обуявший его гнев. Антон, следя за ним, сказал:

— Приехавших надо немедленно арестовать!

— Обед нам испортили, дьяволы, — невесело пошутил Чекмарев…

Торопливо одевшись Чекмарев с Моховым направились к Дьячкову. Собольков и Оттыргин пошли вместе с ними.

Когда человек ждет, то ему кажется, что время начинает идти медленнее. Так было с Губановым и его спутниками. Они уже выкурили по большой самокрутке, а советчики все еще не подходили.

— Может, почуяли что? — высказал опасение Корякин.

— Не-е, — махнул рукой Губанов. — Замешкались! Давай-ка еще по одной курнем.

Они не успели свернуть по новой «козьей ножке», как услышали скрип снега под ногами многих людей. Губанов шагнул к двери, но ее уже открыл Чекмарев. Он громко и весело поздоровался:

— С приездом! — и протянул руку Губанову. — Ну, здравствуйте, гости дорогие!

Вместе с Чекмаревым в Совет вошло человек десять. Губанов растерянно сунул руку Чекмареву. Тот ее сжал крепко, точно был очень рад встрече с Губановым. К Корякину и Косыгину тоже тянулись руки. Марковцы шумно здоровались, засыпали приехавших вопросами. Те растерянно, как и Губанов, протянули руки, отвечая на приветствия. Чекмарев, как только почувствовал, что крепко держит руку Губанова, неожиданно с силой рванул его к себе, и в тот же момент на Губанова навалились Каморный и Оттыргин. Губанов был сбит с ног. Он не успел опомниться, как его револьвер оказался у Чекмарева, а руки были завернуты за спину. Точно так же, правда после короткой борьбы, были обезоружены Косыгин и Корякин. Они матерились и старались вырваться.

— Вы что, обалдели, сволочи! — кричал Губанов. — Мы к вам с добром, а вы руки ломаете. Отпустите!

Марковцы освободили «карателей». Они распрямились, продолжая ругаться и бросать на марковцев испуганные и в то же время злобные взгляды. Чекмарев, держа в руке револьвер Губанова, спросил с усмешкой:

— С этим добром приехали? Сколько же вам обещали заплатить, чтобы вы ухлопали нас?

Тут Губанов увидел, что Собольков о чем-то тихо переговаривается с Оттыргиным. «Мирона же не обыскивали!» — вспомнил Губанов и догадался, кто их выдал. Губанов шумно задышал. Он был готов броситься на Соболькова и смять его, задушить. Губанов сдержался, только в его глазах блеснула неуемная ненависть. Чекмарев снова заговорил:

— Чего же молчишь? Или будешь отказываться?

— Могу ответить, — медленно начал Губанов, заметив, что за его спиной путь к двери свободен. «Бежать! — блеснула у Губанова мысль. — Упряжки у двери. Винчестер на нарте. Отстреляюсь и уйду в тундру». Губанов глубоко вздохнул, точно собираясь начать рассказ, и вдруг, рванувшись вперед, ударом отбросил в сторону Чекмарева, одним прыжком достиг порога и выскочил за дверь, с силой прихлопнув ее за собой. В доме раздались крики, ругань. Ринувшиеся за Губановым марковцы у дверей образовали толчею, мешая друг другу. Кто-то упал, загородив выход. И хотя все это продолжалось несколько секунд, Губанову их хватило на то, чтобы поднять упряжку и погнать ее от Совета. Он отчаянно кричал на собак.

— Хак! Хак! Га! Ра-ра!

Остол свистел в воздухе. Упряжка пошла быстрее. Она была уже шагах в тридцати от Совета, когда на улицу выбежал Оттыргин, а за ним следом повалили остальные. Многие бросились вдогонку за Губановым, кто-то поднимал упряжки. Оттыргин вскинул винчестер и прицелился. Выстрел оборвал многоголосый шум. Люди замолчали, застыли на своих местах. Губанов, бросившийся на нарту, упал с нее и растянулся на снегу. Он дважды пытался подняться, но не смог и, медленно подтянув колени к подбородку, застыл. Его упряжка, пробежав немного, остановилась. Собаки, почувствовав, что их не тревожат, улеглись на снег. Люди осторожно двинулись к Губанову.

— Готов, — сказал кто-то.

— Собаке и смерть собачья, — буркнул Каморный.

Вечером стало известно, что, испугавшись суда, повесился Черепахин.

Глава шестая

Рули раскурил трубку и вышел из дому, Несколько минут он постоял у двери, привыкая к яркому свету полудня.

В воздухе угадывалось приближение весны.

«Скоро очистится залив ото льда, — тревожно подумал Рули. — Не исключена возможность, что первым пароходом прибудет, красногвардейский отряд из Петропавловска, и тогда…» Рули поежился. Растет глухое недовольство шахтеров. В воздухе пахнет опасностью, Вчера стало известно о провале карательной операции в Марково, Это сообщение поколебало обычную выдержку Рули.

Он признался себе, что в этом деле проиграл. «Может быть, был прав Струков, когда напрашивался на поездку в Марково? Впрочем, это еще не поздно сделать».

Вчера, когда к нему пришел Бирич, чтобы сообщить о марковской неудаче, Рули не стал с ним обсуждать случившееся — предложил перенести это на сегодняшний вечер. Надо было все обдумать, дождаться возвращения на пост Струкова, который уехал в какое-то стойбище, а главное, сегодня в три часа пополудни с ним, Рули, будет разговаривать Томас.

При воспоминании о своем командире Рули сделал несколько глубоких затяжек. Опять новые приказы, опять недовольство тем, что он тут делает. «Интересно, какую бы скорчил физиономию Томас, если бы узнал о нашем провале в Марково», — подумал Рули и решил об этом ему не сообщать.

Рули взглянул на часы. На радиостанцию идти еще рано. На всякий случай там с утра сидит Стайн. Если понадобится, то он сразу же пришлет за Рули.

— Гуд дэй! — кто-то окликнул американца.

Он повернул голову и увидел Чумакова. Высокий, гибкий, с аккуратно подстриженной бородой, он весело смотрел на Рули своими синими глазами. Рули не удержался:

— А вы, кажется, не особенно огорчены нашим провалом в Марково?

С лица Чумакова сбежало приветливой выражение. Он сердито прищурил глаза.

— Отдельные неудачи не должны нас обескураживать, — ответил он неопределенно, а про себя подумал: «Суяма окажется неблагодарной свиньей, если не оценит по достоинству эту мою операцию». Соболькова, привезшего весть о гибели Губанова, придется убрать. Мертвый никогда не проговорится, а на живого плохая надежда.

— До вечера в Совете, — Рули хотелось побыть одному, и он зашагал прочь от Чумакова.

Чумаков усмехнулся и, довольный собой, направился к складам, около которых толпились люди. В Ново-Мариинске становилось все шумнее. С приближением весны из тундры возвращались охотники, приезжали чукчи из стойбищ, чтобы обменять шкурки на охотничьи припасы и продукты.