Утренний бриз

— Вы — один?

— А с кем же я должен быть? — Струков увидел. Что старый коммерсант очень взволнован.

— До сих пор Трифона нет, — сообщил Бирич. — Ушел давно прогуляться, и нет до сих пор. Уж не случилось ли что-нибудь?

— Напрасно тревожитесь, — сказал дружелюбно Струков. — Трифон молод. Одиночество во время болезни осточертело ему, вот он и решил наверстать упущенное.

— Может быть, — согласился Бирич, но успокоение к нему не пришло. Он пригласил Струкова в комнату, прислушиваясь, не раздадутся ли шаги сына за окном.

— Я на минутку, — предупредил Струков.

— Рыбина жду с минуты на минуту, — сообщил Бирич, но Струков покачал головой:

— Я по другому поводу, — и, устремив на Бирича пристальный взгляд, сообщил: — А Клещин бежал из Ново-Мариинска…

— Что-о-о?! — Бирич приподнялся в кресле, и его лицо залила бледность. — Что вы сказали?

— Клещин бежал, — повторил Струков.

— Куда? — пальцы Бирича впились в подлокотники кресла. Поняв, что Струков не шутит, он прошептал: — Не может быть…

— Бежал в тундру, — Струков удивился той перемене, которая произошла с Биричем. Он сидел, точно придавленный непосильной тяжестью. Лицо его набрякло. Голова опустилась на грудь. Слишком сильным был удар, нанесенный Струковым.

— Как же мне теперь быть? — тихо спросил Бирич. Он в эти минуты забыл даже о сыне.

Струков был доволен произведенным впечатлением. «Готов, — с внутренней усмешкой определил он. — Можно переходить к главному».

— Я готов вас выручить.

Бирич поднял голову, встретился взглядом со Струковым. В глазах коммерсанта трудно было что-нибудь прочитать. Тень от бровей падала на них, и Струков только чувствовал, что на него устремлен пристальный, вопросительно-подозрительный взгляд. Бирич молчал. Он ждал, что дальше скажет Струков. Но Струков не торопился открывать сразу все свои карты и тоже молчал. Бирич был вынужден спросить:

— Что я должен для этого сделать?

— Я сообщу, что отправил Клещина под лед, — Струков точно не слышал вопроса Бирича. — Я рискую, но… готов вам помочь.

— Как же я отблагодарю вас? — Биричу с трудом дались эти слова. Он привык вымогать сам, и это был первый случай, когда вымогали у него.

— Поделитесь немного пушниной. Не откажусь и от… — Струков потер большим и указательным пальцами, усмехнулся.

— Сколько? — голос у Бирича был сухой, без всякого выражения. Он сидел не меняя позы.

— На ваше усмотрение.

Бирич поднялся с кресла. Струков подумал, что коммерсант намеревается немедленно с ним рассчитаться, и поторопился сказать:

— Потом, потом. Я сейчас спешу.

— Хорошо, — Бирич проводил Струкова до порога и, прощаясь с ним, крепко пожал ему руку.

— Я не забуду вас.

Струков, довольный собой, быстро дошел до дома Свенсона. Там веселье было в разгаре. Еще с улицы Струков услышал громкие голоса, смех, выкрики. За ярко освещенными окнами мелькали силуэты людей. В предвкушении обильной выпивки Струков вошел в дом.

В лицо ему ударил смешанный запах жаркого, вина, табачного дыма. Появление Струкова на пороге столовой вызвало бурю восторга.

— Вам штрафная! — протянула ему бокал Елена Дмитриевна. Она заметно была навеселе. Лицо ее пылало, а глаза поблескивали, точно подсвеченные изнутри. Она сейчас казалась особенно привлекательной.

Свенсон сидел рядом с ней во главе стола и самодовольно улыбался. Он кивнул Струкову и жестом пригласил его к столу. Пчелинцев потеснился, и Струков уселся рядом с ним. Ему передали от Елены Дмитриевны большой хрустальный бокал, наполненный ромом. Женщина не спускала с него зеленых глаз, улыбалась и ждала, когда он выпьет. Струков с опасением взглянул на бокал. Рому было слишком много, Елена Дмитриевна закричала:

— Пейте! Пейте!

К ней присоединились остальные. Даже Рули и Стайн хлопали в ладоши и что-то выкрикивали. Струков отчаянно махнул рукой и осушил бокал. Дом дрогнул от одобрительных криков. Струков еще не успел прийти в себя и закусить, как о нем уже забыли. Чумаков тронул струны гитары и запел:

Все замолкли. Чумаков пел хорошо, с чувством, Голос у него был приятный, трогающий за душу, К нему присоединилась Елена Дмитриевна:

Чумаков заиграл и запел тише, а женщина повысила голос;

Струков, чувствуя, как от выпитого рома по всему телу разливается тепло, поочередно оглядывал собравшихся. Лампе непрерывно жевал и, казалось, не только не слышал пения, но и вообще не замечал никого. Он огромной тушей возвышался около Учватова, который, расплывшись в подобострастной улыбке, по-собачьи преданно смотрел на Свенсона. Струков обратил внимание на Рули. Американец искоса посматривал на Елену Дмитриевну. «Жалеет, что такой лакомый кусочек у него перехватил Свенсон. Небось не прочь бы снова с ней улечься. Вижу по морде». Струкову казалось, что он прекрасно, безошибочно понимает всех сидящих за столом, знает, у кого что за душой. Струкову стало смешно от мысли, что он знает их всех как облупленных, тогда как они о нем ничего толком не знают. Ром давал себя знать все сильнее, и Струков присоединился к хору:

Свенсон не сводил глаз с Елены Дмитриевны. Сегодня он открыл для себя новую Элен — сильную и страшную, беспощадную и мстительную. Это не испугало его, не оттолкнуло. С такой женщиной можно было идти в огонь и в воду.

Рули пил мало, осторожно. Вошла кухарка Свенсона и тронула Рули за плечо. Он обернулся. Она жестом приглашала его за собой в кухню. Рули последовал за ней и увидел Еремеева. Посыльный Бирича протянул ему клочок бумаги. Рули развернул его и прочитал:

«Рыбин у меня. Б».

Никого не предупреждая, Рули покинул гостей, направился в дом Бирича, где, судя по записке, находился сейчас Рыбин, которого привез с копей Еремеев.

Рули увидел Рыбина на табуретке у двери, съежившегося, втянувшего в плечи голову, словно он ожидал, что его сейчас ударят. Лицо серое от страха.

Рыбин действительно был уверен, что сейчас с ним начнут расправу. Для того его и привезли на пост. Как же он не подумал о засаде? За ним приехал Еремеев, работник Бирича, и привез записку от жены. Рыбин поверил, что дети опасно больны, и ринулся домой. Но в Ново-Мариинске Еремеев прежде затащил его к Биричу. Коммерсант встретил его руганью.

— Сбежать задумал, подлец? Забыл, что я для тебя сделал? Если что случится, то помни — на твоих глазах я сам передушу твоих щенят, жинку пьяным мужикам отдам, а тебя… по кусочкам буду резать! — и, не удержавшись, Бирич ударил Рыбина по лицу. Старый коммерсант вымещал на нем свое унижение и страх перед Струковым, беспокойство за. Трифона, который все еще не возвращался, за потерю склада Малкова, за рухнувшую надежду стать компаньоном Свенсона. Все его расчеты оказались ошибочными.

Рыбин оцепенел от страха. Он понял, что его обманом завлекли в Ново-Мариинск и теперь сделают с ним, что хотят. Конечно, ему не простят сопротивление Струкову и защиту шахтеров. Холодно, пусто стало на душе Рыбина. Коммерсант больше не разговаривал с ним. Он, приказав Рыбину сесть на табуретку, послал к кому-то с запиской Еремеева. «За Струковым», — тоскливо подумал Рыбин и чуть не упал с табуретки. У него закружилась голова. Время тянулось медленно. Наконец заскрипела дверь. Рыбин жадно глотнул воздух, и ему стало очень страшно, а в глазах замелькала какая-то цветная пороша. Рыбин, потряс головой, и зрение прояснилось. Он увидел перед собой Рули и закрыл глаза. Это была его смерть.