Годы испытаний. Книга 1

А в директиве главнокомандующего группы говорилось: «Сложившаяся обстановка свидетельствует об усилении активности русских армий, о попытке их создать на пути движения нашей группы оборонительные рубежи в целях изматывания наших войск. Приказываю…» Далее перечислялись номера корпусов и дивизий, в том числе и дивизии Мильдера, которым предлагалось ускорить наступление, с тем чтобы в ближайшие дни выйти к рубежу Днепра и попытаться форсировать его с ходу.

Мильдер вызвал к себе Дикса, дал ознакомиться с директивой.

- Готовьте приказ о наступлении.

- Но, господин генерал, я не имею пока достаточных сведений о противнике.

- А что делает Кауфман?

- Пока сделано мало, Сейчас обрабатывают данные аэрофоторазведки, и, как доложил майор Беккер, Кауфман сам отправился с разведгруппой. Разведчики переодеты в форму русской армии…

- Мне приятно слышать, что у Кауфмана есть еще кое-какие качества разведчика. - А сам подумал: «Едва ли будет толк». - Прошу принести мне обработанные данные воздушной разведки… И еще на всякий случай подготовьте, подполковник Дикс, распоряжение об отдаче Кауфмана под суд за опоздание с выполнением моего приказа. Нам нельзя медлить… Приступайте немедленно к разработке приказа о наступлении. Надо как можно скорее перейти Днепр.

Неделю назад Мильдер получил письмо от жены. Она сообщала: «У Гафнеров - траур. Самолет Эльзы сбит, а сама она пропала без вести. Твой брат настолько потрясен, что отказался от посмертного пособия…»

Мильдер отдал приказ своим танкистам: «Русских в плен не брать…»

2

С утра, назначенного для наступления дивизии Мильдера, на нее внезапно обрушились удары русских бомбардировщиков. После нескольких мощных налетов Мильдер вынужден был просить командующего задержать наступление дивизии еще на день. Командующий, обеспокоенный срывом наступления, пообещал приехать в дивизию Мильдера. Под вечер он прибыл к Мильдеру на командный пункт рассерженный: по пути он попал под бомбежку своих же самолетов, находясь в одной из пехотных дивизий. Там он побывал с целью согласования действий пехотной дивизии с танковой группой. Вышло все весьма неудачно. Свежая пехотная дивизия, прибывшая только что на фронт и не встретившаяся еще с противником, понесла потери от ударов своей же авиации. Командующий танковой группой сообщил об этом «прискорбном инциденте» главнокомандующему сухопутных войск, и оттуда передали, что в дивизию вылетает срочно комиссия для расследования этого скандального случая.

- Представьте себе, генерал,- возмущался командующий, рассказывая Мильдеру,- сижу я с командиром пехотной дивизии в своей машине и вдруг вижу: разворачиваются над нашими головами десятка два наших самолетов и давай нас бомбить… Я сразу же подумал, что это схитрили русские летчики, используя опознавательные знаки нашей авиации. Мы выскочили из машины и спрятались в овраге. Первая бомба упала так близко от моей машины, что ее сплющило, как скорлупу яйца. Затем они принялись бомбить каши пехотные части, зенитная артиллерия открыла по ним огонь, и один самолет был подбит. Но каково было наше изумление, генерал, когда приземлившийся летчик оказался самым настоящим немецким офицером…

- Чем же объяснить такую непростительную ошибку? - спросил сочувственно Мильдер.

- Их ведущий перепутал координаты. Кругом леса и леса. Трудно ориентироваться. Но дело, конечно, не в этом, генерал. Разгадка оказалась более простой: летчик еще совсем молод - ему не более восемнадцати лет, - и мне непонятны действия командующего авиацией. Зачем посылать на Восточный фронт эту зеленую, неподготовленную молодежь?

- Командование, по-видимому, желает дать боевую практику этим юнцам, - предположил Мильдер.

- Но, позвольте, господин генерал, какая же это практика, когда они бросают бомбы на головы своих войск! И это, заметьте, происходит, когда наши войска имеют опознавательные знаки. Ну, а что, если бы их не было? Нет, я отношу все это только за счет недостаточной подготовки летчиков.

Пришедший подполковник Дикс доложил Мильдеру о том, что начальник разведки майор Кауфман попал в плен к русским при неизвестных обстоятельствах. Мильдер догадался, что это, по-видимому, и дало возможность авиации противника нанести чувствительный удар по его дивизии. Командующий, немного было успокоившийся, опять стал возмущаться. Мильдер негодовал на Дикса за его поспешность с докладом о Кауфмане. «Разве нельзя было сделать это после отъезда командующего?»

- Вот оно, с чем связан бомбардировочный удар русской авиации по вашей дивизии. Меня удивляет, господин генерал, как вы терпели в своем штабе такого разведчика. Я не уверен теперь в том, что на нашу голову не свалятся еще какие-либо неприятности в связи с этим позорным взятием в плен Кауфмана. Скажите, генерал, а он не имел пристрастия к спиртному?

- Нет, не имел… Но этот офицер довольно часто доставлял мне неприятности плохой службой…

- А почему же вы за него держались? Вы надеялись, что осел может стать когда-либо лошадью?

- У меня давно уже лежит рапорт, в котором я просил командование о снятии его с должности. Подполковник Дикс, дайте мне приказ об отдаче Кауфмана под суд.

Дик протянул ему бумагу.

- Мне непонятны ваши колебания, господин генерал Мильдер. К офицерам, которые не хотят честно служить фюреру, нельзя проявлять никакого снисхождения. Вы ослабили внимание к вопросам дисциплины.

Мильдер краснел, белел и вновь краснел, слушая наставления рассерженного командующего.

…Осмотрев дивизию, командующий приказал подготовить ее к наступлению и лично доложить ему. К удивлению Мильдера, командующий охотно согласился остаться у него и даже задержался на отдых после весьма удачного, по его словам, обеда. После отдыха он намеревался побывать еще в двух дивизиях. Но планы его были нарушены.

Вечером прилетел на самолете с группой штабных офицеров сам Герман Геринг.

Молодежный бомбардировочный полк был его гордостью. Гитлер упрекнул Геринга в том, что его любимцы сбросили бомбы на немецкую пехотную дивизию. Но Геринг упорно защищал летчиков и утверждал, что все это маловероятная версия.

Впервые Мильдер видел Геринга близко на одном из совещаний перед началом войны с Францией. Совещание проводил Гитлер. Мильдер сидел тогда недалеко от Геринга и хорошо рассмотрел его. Геринг был в летной форме, выполненной для воздушных сил Германии по его рисунку. Летный мундир был плотно пригнан к его неимоверно тучной фигуре. Спереди чрезмерно широкий вырез, а сзади мундир плотно облегал спину, будто приклеенный, оставляя мощные ягодицы не закрытыми мундиром.

Вблизи Геринг был просто страшен своей тучностью. Он представлял собой бесформенную мясную тушу и мог бы с успехом стать чемпионом среди толстяков. Лицо его заплыло жиром, щеки свисали подушками из-под широко расставленных мутновато-голубых холодных глаз.

Мильдер знал, что фигура Геринга была предметом шуток среди немцев. Его считали образцом чистопородного арийца, и когда надо было определить, насколько тот или иной немец отвечает этим требованиям, то говорили: «Ты должен быть худым, как Геринг».

Рейхсмаршал был, видимо, в хорошем настроении. Он весело улыбался всем и, не теряя ни секунды, тут же дал задание прибывшим с ним офицерам начать расследование «прискорбного недоразумения», а сам удалился с командующим танковой группой.

В этот вечер Мильдер записал в своем дневнике:

«Если в этой войне я не вытравлю из своей души остатки гуманизма, мне нельзя ждать ничего хорошего от самой блестящей военной кампании. Если солдат имеет сердце - он уже не солдат. Сегодня я убедился в этом на собственном горьком опыте. Я проявил человечность по отношению к Кауфману, зная его плохую службу, и чуть было не поплатился за это, уронив честь своего мундира. Никому никакой пощады во имя великой Германии! Этому учит наш фюрер. Только так можно приблизить день желанной победы нации, призванной управлять всеми народами мира».