Серебряный блеск Лысой горы

Бабакулу до слез было жаль собаку.

— За что вы убили эту несчастную? — спросил он.

— Ты забыл, что она виновата передо мной, — с угрозой ответил всадник.

Ночь была темная, но Бабакул легко узнал его: это был тот вор, который украл у него ягненка, а потом попал в зубы к собаке.

— Вы отомстили бессловесному животному. Как вам не стыдно! — сказал Бабакул, глядя на свою издыхающую собаку.

— Будь благодарен, что я и тебя не застрелил! — услышал он в ответ.

Всадник, стоявший позади всех, выехал вперед и вмешался:

— Курбаши, родной, не унижайтесь до этого пастуха. Если его застрелить, стадо Максума останется без присмотра.

Бабакул узнал и своего защитника: это же лавочник Абдулазиз, а те два всадника, что позади, — его сыновья.

Всадники взвалили на лошадей четырех жирных баранов, сказав Бабакулу:

— Деньги мы заплатили Максуму. Если кто-нибудь будет спрашивать, не видел ли ты нас, скажи «нет». Понял?..

Когда они уехали, Бабакул с горечью подумал:

«Странные времена настали. Безбожнику говорят: ты неверующий, что с тебя взять, а верующие вон какие дела творят. Люди испортились, что чисто, что погано они не разбирают. Максум говорил, что это признаки конца света. О аллах, прости меня! Все точно так, как он говорил! Чего не хватает Абдулазизу-лавочнику? Ведь люди говорят, что он богаче Максума, только очень скупой, поэтому даже мало ест и плохо одевается. Все, что зарабатывает, он обменивает на серебро и золото. И такой благочестивый мусульманин и почтенный, богатый человек вместе с бродягой-вором крадет у своего наставника баранов. О аллах, какое настало время!»

В то время как Бабакул, сидя в своем шалаше, сокрушался об испорченности нравов, Разык-курбаши, кружась около пика Каракуш, ругал себя за то, что не застрелил пастуха. Что изменилось бы, если одним босоногим на свете стало меньше? «Как бы это милосердие не стоило мне головы», — думал он.

Абдулазиз настороженно смотрел на огромные, как горы, плечи Разык-курбаши, ехавшего впереди.

В этом взгляде были ненависть и страх. Теперь он связан с этим рыжим головорезом. Курбаши завел его в тупик, и только он может спасти.

Наконец они добрались до пещеры в горах, которая служила приютом для Разыка после побега из тюрьмы. Разык и сыновья Абдулазиза, войдя в пещеру, бросились на сухую землю и сразу уснули. Только Абдулазиз не мог заснуть. От долгой езды у него болело в паху, спину ломило.

— Трудность пути — трудность могилы, — шептал он, потирая спину. — Разык говорит, что, если ткани, украденные из кооператива, сшить, как канары, и набить соломой, будут легкие матрасы. Вранье! Легко будет только в могиле.

Тоска не давала уснуть Абдулазизу. Он бросил свой родной дом и нашел себе приют там, где живут дикие звери. Под ним вместо постели камни и песок, вместо подушки под головой седло. Будь проклята такая жизнь! Кому он оставил полную лавку товара?

А золото, серебро и украшения жены, спрятанные в железном сундуке под помойкой? Неужели он собирал их для того, чтобы теперь бросить все и бродить по горам? Сын почтенного Ишана-бобо Максум сейчас спокойно лежит в своем доме. А брат его Фазлиддин-кары устроился секретарем сельсовета. Оба они вошли в доверие советской власти. Ох, и хитрый этот Максум.

Даже застонал от злости и постучал себе по лбу ладонью: «Живешь столько лет на свете, а в голове пусто». Перед его глазами мелькали недавние события: вот он ломает плуг, убивает волов, сбрасывает в уборную зерно. Теперь он понял, что только разоблачил себя этими поступками. Потом Абдулазиз вспомнил, как ругался с председателем комиссии по земельной реформе Кучкаром-коммунистом, как обманул его, сказав, что земли у него меньше, чем сорок танапов. А когда измерили землю, то разоблачили его ложь и отняли землю. Этой ложью он добился лишь того, что Кучкар стал его ненавидеть. И вот тогда-то как снег на голову свалился этот рыжий головорез и потребовал, чтобы он, Абдулазиз, показал ему дом Кучкара, а потом дом Турдыкула,

А что было дальше! Абдулазизу кажется, что он сходит с ума, когда вспоминает эту кровавую бойню. Крик проснувшейся маленькой дочери Турдыкула... Надо было совсем потерять разум, чтобы сбежать с этим проклятым палачом. Если бы остался в кишлаке, кто бы узнал, что он сподвижник Разыка? А теперь все будут подозревать его. Кто убийца? Скажут: Абдулазиз и его сыновья. А настоящего убийцу Разыка они разве во сне видели, откуда им знать! Уважаемый человек, лавочник, стал изгнанником, бродягой. Может быть, и с женой они увидятся лишь на том свете. Ладно, он согласен с тем, что не пойдет в кишлак и никогда не увидится со своей женой, но что будет с зарытыми сокровищами? Серебро и золото так и останется под помойкой? Абдулазиз повернулся с одного бока на другой и застонал. Через некоторое время он постарался успокоить себя: ведь командующий войсками ислама, собирая армию, хочет взять Аксай, и центр района, и даже большие города, и вот тогда...

Когда в предрассветной дымке показались синеватые вершины Кашка-тава, Абдулазиз почти совсем успокоился. Он хотел совершить утренний намаз, но боль в пояснице не позволила ему это сделать, и он уснул.

Так прошла первая ночь в пещере. Весь следующий день они по очереди вылезали из пещеры, ждали, не появится ли подкрепление. Ведь Максум обещал посылать к ним джигитов, которые решат посвятить свою жизнь борьбе с неверными. Но за весь день в «штаб-квартиру» курбаши пришли только двое: зять Максума Баки и его брат.

Разык-курбаши поздоровался с Баки, обнявшись. Они были односельчане. Во время обеда, когда пили украденную в лавке водку, Баки рассказал о своих приключениях. Он вместе с братом избил членов комиссии по распределению земли, которые пришли в их дом, чтобы описывать имущество. Один из членов комиссии получил тяжелые ранения и спустя день умер. Поняв, что им не миновать тюрьмы, братья скрылись.

— В ту ночь, когда я вышел от Максума, постовой преградил мне путь, я его тоже уничтожил! — Морщинистые щеки Баки были красные, как селезенка. Он ударил себя рукой в грудь. — Наше дело такое! Или мы их, или они нас.

Абдулазиз посмотрел на этих опьяневших игроков, которые без конца повторяли «все равно умирать...», и пришел к убеждению, что войско ислама не умножится и не только город, но и Аксай они не возьмут в свои руки. А если выдать Разыка и Баки?! И, подумав так, Абдулазиз поспешил опустить голову, чтобы сидящие напротив не догадались о его мыслях.

Разык-курбаши, с жадностью раздиравший баранью грудинку, вдруг сказал:

— Тебя трясет малярия, лавочник?

— Да, да... это у меня давно...

Сыновья не поняли хитрости и стали уговаривать отца:

— Съешьте горячей шурпы, может быть пройдет.

Абдулазиз заставил себя есть, хотя пища застревала в горле. От этих усилий он вспотел и перестал дрожать, а потом осмелел до того, что бросил взгляд на курбаши, который лежал в глубине пещеры, подложив вместо подушки седло.

Поедая мясо баранов, которых взяли из загона Максума, и запивая его бульоном, поглаживая свои животы, они долго беседовали. Курбаши рассказывал, как он уничтожал красноармейцев, как нападал со своей бандой на кишлаки и, взвалив на лошадей девушек, увозил их в горы, а там устраивал пиршества... Этими разговорами он старался внушить племянникам: «Если будете послушны, вас ждет много приятных и сладких минут».

Абдулазиз, глядя, как жадно слушают курбаши его сыновья, облизывая пересыхающие губы, подумал про себя: «Они еще совсем мальчишки».

Когда все легли спать, курбаши сказал:

— Лавочник, ты иди на дежурство.

Абдулазиза очень обижало то, что свояк презрительно называет его лавочником. «Ладно, унижай, пусть большевики дадут тебе по заслугам», — злобно сказал он про себя. Взяв винтовку, он вышел из пещеры и сел на камень, лежавший перед входом. В голову лезли разные мысли. Но о чем бы он ни думал, перед его глазами стоял железный сундук, зарытый под помойкой. Из пещеры доносился голос старшего сына, он бредил во сне, с кем-то ссорился. «И во сне торгует», — с гордостью прошептал Абдулазиз.