В гольцах светает

— Ха! Гасан и царь — одно и то же!

Павел расхохотался, да так весело, что не удержался Дагба, заулыбались стражники.

— Елки-палки, и веселый же ты человек! «Гасан и царь — одно и то же». Да кто ты? Листок на этой березине. Царь чуток дунет и ты затрепыхаешься, дунет похлеще — и нет тебя. Нету Гасана! Чуешь?

— И пропал Гасан, подох, как травка под косой, — подытожил Дагба.

Гасан ошалело смотрел на Павла. Смотреть приходилось снизу вверх, потому что тот был почти на голову выше.

— Твоя борода зачем здесь? — наконец воскликнул он.

Павел, скрестив руки на груди, улыбнулся.

— Да вот пришел поглядеть, как ты будешь мочить портки в этой речонке. Погляжу, не понапрасну ли ты носишь штаны...

— Сто чертей Нифошки! Смотреть лучше, чем делать! Но твоя борода увидит, что у Гасана сердце сильнее, чем у всего стада длинноухих!

Шуленга с достоинством повернулся и грузно зашагал к берегу.

— Собака-человек, — прошептал ему вслед Дагба.

— Да. Но в нем есть что-то от этой стремнины, — тихо ответил Павел...

Гасан остановился на прежнем месте, обвел тяжелым взглядом берег.

— Сгинем, хозяин. Чует моя душа. Не к добру это воронье каркает, — обронил старшой, хмуро глянув на ворона, который по-прежнему кружил в лазоревом небе, рассыпая нудный скрип. Гасан обдал его насмешливым взглядом, властно махнул рукой.

— Назар! Лук!

— Хозяину-Гасану нет равных по стрелам! — громко крикнул Назар, подбегая к хозяину и протягивая лук.

Лук перегнулся вдвое в могучих руках. Почерневшее, отшлифованное ладонями дерево, казалось, испустило гулкий вздох, который на миг заглушил рокот реки. Тетива не выдержала. Скрученные жилы лопнули со звуком перетянутой струны. Дерево спружинило, хлестнуло по воздуху. Рука Гасана отлетела назад. Он дернулся всем телом, однако удержался на ногах. Пока люди успели осмыслить, что произошло, злополучный лук и стрела полетели в волны. Гасан взревел.

— Будяр! Сто чертей Нифошки и лихорадка Гантимура! Ружье!

Однако в толпе мешкали. Тогда Гасан подскочил к молодому кряжистому стражнику, что стоял ближе всех, опираясь на карабин, и выхватил из его рук ружье.

Все произошло молниеносно. Лязгнул затвор. Грохнул выстрел.

Последний крик ворона застрял в глотке, крылья надломились, и он растрепанным комком плюхнулся в воду.

Над толпой раздался торжествующий возглас.

— Первый по стрелам хозяин-Гасан!..

Старшина сунул в руки опешившего парня ружье.

— Назар сказал не все. В сопках есть один, кто не боится Гуликана. Это сам Гасан! За ним пойдут все...

Люди снова молча, выжидательно смотрели на старшого, на него набросился и Гасан:

— Может, ты здесь хозяин?! Может, ты не должен делать, что говорит Гасан?!

Старшой нахмурился.

— Вот что, братва,— нерешительно начал он, бросая взгляды из-под кустистых бровей. — У меня тоже дома детишки, мальки. Я, как старшой, за вас в ответе. Все может случиться, все под богом ходим. Однако ж наказ есть. Предписывает следовать за хозяином в огонь и в воду...

— Это так, — оборвал Гасан. — Гасан здесь хозяин! И он знает, что делать. Назар пойдет моим следом. За ним — начальник длинноухих и остальные. Люди Гасана пойдут в хвосте. Каждого, у кого волны Гуликана отнимут сердце, проткнут стрелы.

Последние фразы он выкликнул зычно. Охранники мрачно оглянулись на воинственных туземцев, которые были готовы хоть сейчас выполнить приказание хозяина. У одного в руках был карабин, у двоих за спинами висели луки и берестяные сумки со стрелами. Охранники в глубоком молчании ждали, что скажет старшой. На него были устремлены шесть пар угрюмых глаз. От одного его слова зависело, примут ли они с миром условия шуленги или на берегу вспыхнет схватка. И это слово последовало.

— Перечить не волен.

— Будет так, как сказал Гасан!

— А ты сам наперед попробуй, паря, — снова раздался спокойный голос Силина. — Разузнай, разведай дорогу. Зачем же лезти всем в воду, не зная броду...

— Тогда царю скажешь, что ты самый смелый: первый замочил унты в сердитой реке, — как всегда, подключился Дагба.

— Верно. Ты ведь хозяин. Вот и укажи путь...

Гасан гордо поднял голову.

— То, что узнает царь, ты увидишь.

Старшина подошел к оленю, вскочил в седло.

Белый, без единой марашки, олень, гордо вскинув к спине темно-бурые рога, размашисто шел навстречу рокочущим волнам. Берег притих. Пощелкивали копыта, со звоном брызгала галька.

Неподалеку ухнуло подмытое дерево. Олень шарахнулся в сторону, но, осаженный сильной рукой, застыл на месте, с опаской кося глаз на рухнувшую сосну. Зеленая макушка, зарывшись в свинцовые волны, судорожно билась. Волны с разбегу кидались на препятствие, вскипали, рвали его, расшатывали, но дерево продолжало цепляться за берег.

Гасан хлестнул оленя. Животное, задрав морду, кинулось в реку. Гасан оказался по колено в воде. Течение напирало плотной лавиной, стремясь вырвать почву из-под ног, бросить пластом. Олень стоял на месте, напрягая все силы. Люди на берегу бестолково засуетились.

— Пропадет этот Гасашка. Помогать надо.

— Бичеву. Сгинет! — зычно крикнул старшой и шагнул в воду. — Гасан, хозяин!

Старшой застыл с открытым ртом. Грузное тело Гасана вдруг свалилось на левый бок. Повисло над самой водой. Зад оленя круто вильнул в сторону, провалился в пучину, будто животному внезапно подрубили задние ноги. Одна мысль обожгла мозг людей: «Конец!» На мгновение люди оцепенели. Но вот олень выправился, встал против течения. Волны разбивались о его широкую костистую грудь. Вытянув морду навстречу волнам, олень шумно дышал. Гасан усмехнулся. В критический момент он нашел верное решение: падая всем корпусом на бок, круто развернул оленя против течения.

Гасан дал животному небольшую передышку, осмотрелся и снова продолжал борьбу со стремниной. Упорно держась против течения, осторожно пробирался к противоположному берегу.

Глубина осталась позади. Дальше река мелела, и Гасан повернул обратно. Мокрый от унтов до собольей шапки, он подошел к Силину, остановился, широко расставив ноги:

— Еще что хочет сказать борода? Ха!

— То, что ты силен, паря, — это верно. Но все же царь растопчет тебя и следа не оставит.

Тело Гасана всколыхнулось, как от толчка. Он метнул взгляд на Герасима, который ответил откровенной ненавистью, на Дагбу, лицо которого выражало два противоположных чувства — искреннее восхищение и неприязнь, и громко заявил:

— Гасан сам станет царем в сопках!

— Ишь ты, царем, — улыбнулся Павел. — Нет, паря, царем ты не станешь. Одного-то народ больше не хочет тащить на своем загорбке. Чуешь, мужики дадут ему скоро под зад. Отошла коту масленица, а от поста взвоет... Мужики...

— Эти длинноухие?! Ха!

— Эти мужики будут царствовать на земле. Ты доживешь до того дня или нет, а они-то доживут верно. Им страсть хочется посмотреть, как будут выть их кровопийцы. А тебе на чо глядеть, на свои слезы? Не шибко радостно...

— Ха! Сопки не видели, чтобы Гасан мочил глаза! Они всегда будут слышать его смех. Ха-ха-ха...

Смех Гасана прозвучал как-то неуверенно, тревожно...

На берегу начались приготовления к переправе. Оленей потяжили друг к другу за поводья длинной живой цепочкой. Ее возглавлял белоснежный олень Гасана. За ним на коротких ременных поводьях, привязанных к седлам, шли два вьючных. Потом олень Назара. За ним следовал олень старшого... В хвосте каравана двигались ездовые Гасана. За каждым из них шел запасной олень. Шествие замыкала долговязая фигура Шмеля...

Солнце замешкалось, жарко отпыхиваясь, когда цепочка людей и животных двинулась с места...

У самой воды Гасан оглянулся. Караван вытягивался по зеленому распадку длинной пестрой нитью. Дальше распадок карабкался вверх, упирался в подошву небольшого гольца, шапка которого всегда напоминала ему шкурку горностая, брошенную на яркой лужайке. Много раз случалось проходить ему здесь, и он всегда любовался им. Может, потому, что обожженный солнцем голец блистал ярче других? Но сейчас... Гасан отвел взгляд от гольца и встретился с ясными, как небо над головой, глазами. На бугорке стоял Павел и смотрел на него. Он казался большим и сильным. Может, потому, что рядом с ним стоял Дагба? Колечки бороды, русый чуб его шевелились под легким ветерком, шевелилась и серая просторная рубаха, выпущенная поверх брюк. Казалось, он стремительно шагает вперед, приближается к нему, Гасану. Гасан слышит его голос... «Ты здесь листок... Ты никогда не станешь царем. В сопках будут царствовать мужики. А тебе придется мочить глаза!..»