Длинные дни в середине лета

Наташка вернулась к столу.

— Да у вас тут мало, — сказала она, — вам ничего не останется.

— А ну-ка давай, опрокинь. Из моего стакана будешь?

— Мне немножко, в крышечку от графина.

— В крышечку? Чего притворяешься? По глазам вижу, что умеешь.

— Наташка выпила. Обтерла рот рукой и улыбнулась — дела, кажется,

шли на лад.

— Повеселела? — спросил мужчина. — А я голову ломаю, понять

не могу.

— А сам отказывался. Проверял, да?

— Проверял. Снимай платье.

— Сначала деньги.

— Деловая. А сколько хочешь?

— По таксе, пять рублем.

— Дорого. А если трояк.

—

2 3 0

За трояк жучку поймай.

— Ладно, — мужчина встал и запер дверь, — раздевайся.

— Деньги сначала.

— Вот они, видишь? Только их заработать надо. Или ты не хочешь?

Может, я тебя не понял опять?

— Понял. Окно занавесь, видно все.

— Ах, ты застенчивая? А ну быстро, разговариваешь много.

— Отвернись.

Мужчина отвернулся, стал копаться в чемодане. Наташка

раздевалась.

— Все снимай, все! — сказал он. — И ложись.

Наташка легла. Ощущение было, как перед уколом в поликлинике.

Мужчина выпрямился, шагнул к кровати и что было сил хлестнул

Наташку проводом от электробритвы. Она вскочила.

— Ты чего?

— Сучка! Сучка поганая! — кричал мужчина. Наташка металась по

комнате, спасаясь от ударов, а он хлестал и хлестал ее. — А может, и

моя Ленка проституткой стала? Я тут по кабинетам бегаю,

оборудование выбиваю, а разве мать-дура уследит? Кто ей комбинацию

с кружевами подарил? Кто ей засос на шею поставил? Говори!

Он бросил шнур, сел на кровать и заплакал. Наташка, всхлипывая,

одевалась.

— Псих ненормальный, — сказала она. — Я-то при чем?

— Тебе мало? — он опять схватил шнур.

Наташка бросилась к двери, ключ заело, и он успел еще пару раз

хлестнуть ее по спине. Дежурная словно караулила у двери, и Наташка,

вывалившись из комнаты, налетела на нее.

— Это что такое? — закричала дежурная. — Что это вы себе

позволяете?

— Босоножки отдай!

Он нагнулся и швырнул их так, что они чуть не пробили стену в

коридоре.

— Только и приезжают безобразничать! — сказала дежурная —

Дома небось тихие.

Наташка, размазывая слезы, пошла к лестнице.

— Подожди, — позвала ее дежурная. — Еще понадобишься. Не все

такие психи. Ты что, глухая?

...Домой Наташка пошла пешком. Идти было неблизко. Она

машинально двигалась по уже шумным вечерним улицам, машинально

сворачивала в нужную сторону. Иногда она вдруг останавливалась и

подолгу стояла на одном месте. Поток оттеснял ее к самым степам

домов, к пестрым витринам и унылым занавескам.

Где-то вдали прогромыхало. Потом пошел дождь. Людей на улице

сразу поубавилось. Наташка разулась и пошла босиком. Ей стало легче,

она остановилась у ширины, увидела себя, мокрую, с всклоченными

волосами, и улыбнулась.

Во дворе своего дома Наташка по привычке посмотрели на окно—с

форточки свисало, как флаг, полотенце. Значит, можно идти. Дверь

открыла мать.

—

Явилась? — сказала она. — Где же ты, паразитка, шляешься?

Я из-за тебя всю ночь не спала. С милицией тебя искать?

Она размахнулась и несильно шлепнула Наташку по щеке.

— Прости! —всхлипнула Наташка и ткнулась матери в плечо. —

Прости меня, мамочка.

— А, теперь мамочка! Ну ладно, тихо. Соседей бы хоть

постеснялась. Катя спрашивает, а я ей что скажу?

— Ничего, — всхлипывая, ответила Наташка, — перебьется. Все

ей знать нужно!

— А ты молчи! Хвост не поднимай, виновата по уши.

— Кто у нас?

— Мишка друга привел — костюм его обмываем. Где же ты была?

Они прошли по длинному, заставленному всяким хламом коридору.

Телевизоры грохотали в каждой комнате— шел какой-то военный

фильм.

— А это мы! — сказала мать, распахивая дверь,— Ну как у меня

доченька?

В узкой комнате у стола, прилепившегося к окну — остальное

место занимали широкая кровать и шкаф с осколком зеркала

посередине, — у стола сидели маленький лысый Мишка и красивый

парень лет двадцати. На кровати был аккуратно разложен костюм.

— Явилась? — спросил Мишка.— Твое счастье, что народу много,

а то бы я тебе сказал!

— Не кричи, — попросила мать. — Я ее сама к подруге отпустила,

а потом забыла.

— Адвокатка! Дай-ка ей стаканчик. А это мой друг Николай,

познакомься. Тоже, видишь, молодой, но собак по улицам не гоняет.

Вот на кого тебе надо равняться.

Мишка уже был заметно пьян. Когда он поворачивался к свету,

лысина блестела, как люстра.

— Пусть портретик принесет, — сказала Наташка,— в новом

костюме. Принесете?

— Правильно, — одобрил Мишка. — А еще, Мань, купи в

магазине парочку каких-нибудь писателей, для воспитания.

— Ну да! Что у меня, красный уголок? А потом они все на.

портретах старые.

— Ишь ты! — восхитился Мишка. — Тебе молоденьких нужно?

— Мам, я есть хочу!— сказала Наташка, на столе, кроме рыжих

рыбных консервов на дне баночки и бутылки водки, ничего не было.

Мать вышла из комнаты. Мишка тоже вылез из-за стола, пощупал

рукав распластавшегося пиджака.

Повезло нам, Коль! —сказал он. — За такой костюм не то что

бутылку — канистру выпить мало. Если бы я продавцу не намекнул,

мы бы с тобой такой не отхватили.

У Николая были широкие темные брови, а на пухлых щеках горел

румянец.

«Чудной какой-то! — подумала Наташка. — Немой он, что ли?»

— Карточку принесете? — спросила она.

— Зачем?

2 3 2

— Правильно, Коля. Не давай себя охмурять. Они, женщины,

знаешь какие?

— Ты, что ли, знаешь? — спросила Наташка.

— А ты далеко пойдешь, если, конечно, мильтон не остановит.

Думаешь, я не понял, откуда у тебя новое платье?

— А ты видал?

— Вот дает! Смотри, Коль, стыда ни капельки. Ну, молодежь

пошла!

_

— Не верьте ему. Мне платье подруга дала.

— Для первого раза не продешевила?

— А ну, тихо! — сказал Николай, брови у него сошлись на

переносице. — Ты чего к ней пристал? Какие у тебя доказательства?

— Наташ! — позвала мать, просовываясь в дверь.

— Вы ему не верьте. Пусть что хочет говорит.

— Наташ, — еще тише сказала мать в коридоре,— Катя сейчас на

кухне. Зайди — как будто руки помыть. А я опосля.

На кухне Катя, здоровенная баба лет сорока пяти, вытирала посуду.

— Здрасте! — сказала Наташка и взялась за кран.

И надо же, чтобы кран, как на грех, вдруг фыркнул, затрясся

мелкой дрожью, а в трубе что-то противно заныло. Тарелка

выскользнула у Кати из рук, ударилась о цементный пол и разлетелась.

— Чтоб тебя разорвало! — сказала Катя. — Вечно от тебя

неприятности.

— Уже и на кухню выйти нельзя?

— А тарелку ты мне купишь?

— Я не виновата, что кран ненормальный.

— Ты очень нормальная. Все шляешься?

Назревал скандал, но мать вошла как ни в чем не бывало, сияя

улыбочкой.

— Видишь, Катя, явилась моя доченька!

— Где же она пропадала? — ехидно спросила Катя.

— У подруги. Я сама разрешила, а потом забыла, потому что голова

болела. Вчера так душно было.

— Видишь, что она устроила? — сказала Катя — Кран повернуть не

умеет. Загремело—я и уронила.

— Она сейчас все соберет. Правда, доченька? Все, до осколочка. А я

тебе новую отдам — ту, что от сервиза.

— Уж от сервиза! Скажи, что приблудная.

— Ну и приблудная. Какая разница? Все равно красивая. Она тебе

нравилась, я видела. Кать, ты не дашь пару котлеток? Наташа совсем