Длинные дни в середине лета

порядке — будут знать. Глотай, Максимчик, не вертись. А еще мы с дядей Валей

график составим — наденут ветераны труда красные повязки и будут вечером по

улицам ходить, людям пример показывать и преступления предупреждать. У

бабушки уже черновичок готов. Дядя Валя его утвердит, красным карандашиком

распишется. А в магазин Максимчик пойдет? Молочка купим?

— Каса, каса! — закричал Максим, он взмахнул рукой и выбил у Ольги

Владимировны ложку. Каша попала ей за ворот, она вскочила, принялась вы-

тряхивать.

— Болтун! — сказала она со злостью. — Никогда ты мне поесть не дашь!

Теперь со вторым морока будет. Иди гуляй, если вести себя не умеешь. Не даст те-

бе дядя Валя красный карандашик.

Максим, кряхтя, сполз со ступенек, чем-то загремел около крыльца.

Одного им мало! — сказала Ольга Владимировна, - снова усаживаясь. —

Второго завели. Им это просто, только о себе думают. Не подходи к бочке!

Наташка подчистила тарелку и теперь намазывала хлеб маслом.

— Хороший у тебя аппетит, — сказала Ольга Владимировна,— мне бы такой!

Сколько еще полезного можно было бы сделать. А сил у ветеранов немного. Ве-

чером даже телевизор смотреть не хочется. Поэтому молодежь у нас и

безнадзорная.

— Вот и хорошо!

— Ты голос не повышай. Лучше объясни, почему по ночам бегаешь? И куда

только твоя мать смотрит?

— А у меня нет матери.

. — С кем же ты живешь?

— С бабушкой.

— А на бабушку наплевать — пускай волнуется?

— Она старая совсем. Все время спит, не заметит.

— Врешь ты что-то. Это вы, молодые, много спите.

— А она вот такая — все время спит.

— А живете на что?

— Она пенсию получает, персональную. Ей пенсию на легковой машине

привозят. И путевки разные.

— Заслуженный, значит, человек.

— А как же! Она шпионкой была, у американцев томную бомбу украла.

Только вы никому не говорите. Это секрет.

— А сейчас спит. Вот ведь как устала!

— Ну да. Очень смешно получается — ей пенсию несут, а она проснется и

говорит: «Идите вон! Я уже все получила!»

— Врешь ты что-то. Не может персональный пенсионер говорить — «идите

вон». Это так на Западе господа разные говорят. А у нас господ нет.

— Что я, свою бабку не знаю?

— Вот и не знаешь. Тебе бы сидеть около нее и каждое слово ловить, а ты

собак гоняешь.

— У меня секретное задание.

— Да? А Кудинова тебе зачем?

— Не скажу, это тоже секрет.

— Ну, хватит. Я в своем доме секретов не люблю. И вообще я думаю, что

здесь что-то нечистое. Ну-ка скажи, что ты здесь высматривала?

— Подумаешь! А я к вам не просилась. Меня ваш сын послал.

— А он, дурак, не разглядел в темноте, что ты за птица.

— Сами вы птица, ворона старая.

— Убирайся прочь! Я сейчас милицию позову.

— Беги-беги в свою лягавку!

Наташка спустилась с крыльца, пошла к калитке. Из будки вылез Майор, он

потянулся и встал, загородив Наташке дорогу.

— Ну, уйди! — Наташка махнула рукой, но пес только приподнял губу,

показывая желтые, как прокуренные, клыки. — Эй, кобеля своего убери!

— Погоди. Тебя правда дома не ждут?

— А вам-то что?

— Посиди у меня до обеда. Кудинова твоя все равно небось на работе. А у

меня дела. Посиди с Максимом. Не может общественное ради личного страдать.

Наташка согласилась, потому что идти ей в этот час все равно было некуда.

Ольга Владимировна включила утюг, разложила гладить цветастое платье.

— Только о себе думают, — говорила она. — А у меня дела — то дежурства,

то заседания. Посмотри в той комнате грамоты. Думаешь, их за так дают?

Наташка посмотрела — на больших листах, украшенных лентами и знаменами,

сообщалось, что Ольга Владимировна ведет большую общественную работу.

Перед уходом Ольга Владимировна проверила, все ли заперто. У калитки она

обернулась и крикнула:

— Убежать и не думай! Майор все равно не пустит.

Было еще не жарко. Солнце стояло за деревьями и теплыми пятнами

просачивалось сквозь листву. День собирался хороший. Наташка стянула платье и

осталась в лифчике и коротких трусах.

— Ну, что там – крикнула она Максиму, который присел перед длинной

доской и вцепился в нее изо всех сил. — Каса, Каса! — передразнила его Наташка

и, отвернувшись, сняла лифчик.

Оглядываясь по сторонам и прикрывая грудь рукой, как будто кто-то мог

увидеть ее за глухим, с проволокой наверху забором, она вытащила раскладушку

на солнце и легла загорать. Максим крикнул еще несколько раз свое непонятное

слово и затих. Наташка задремала.

— ...Каса! Каса! — вдруг закричал Максим.

Наташка открыла глаза. Максим бежал к ней расставив руки, что-то висело у

него на пальцах. Наташка подумала, что это какой-то шнурок, но, когда Максим

подбежал, увидела, что он держит длинного желтого червя, вз 2в 2

и 6

згнула и

вскочила.

— Каса! — кричал Максим и растягивал червя, как гармошку, а Наташка

пятилась от его рук.

— Брось! Брось эту гадость!

Максим ее не слушал, тогда Наташка, зажмурившись, бросилась на него и

замахала руками. Максим вдруг заплакал. Наташка обняла его, но он отбивался и

кричал так, что было слышно, наверное, на станции.

— Ну и ори. Мало еще получил.

Максим покричал у нее за спиной и успокоился.

— Давно бы так. А то распустил сопли. Не стыдно, каса?

Максим молчал. Наташка обернулась и увидела, что он идет мимо Майора к

калитке. Майор приоткрыл глаз и даже не шевельнулся.

— Стой! Стой! — закричала Наташка и побежала к калитке.

Максим потянул ручку вниз, а Майор встал и зарычал. Максим уже повис на

ручке, калитка вот-вот могла открыться, и Наташка рванулась к нему,

почувствовала, как ударилась коленкой о что-то твердое, а потом как будто

горячий утюг приложили к ноге. Майор отпрыгнул, оскалив зубы. Наташка

схватила Максима за руку и замерла. Но Майор больше не нападал, и тогда она, не

выпуская руку Максима, бросилась к дому. Майор помчался за ней. Максим упал.

Наташка остановилась. Майор прыгнул и повис почти над ней, натянув цепь.

Рыча, он бросился снова и снопа повис.

— Дурак! Сволочь зубастая!

Максим поднялся и пошел к ней, протягивая руки. Майор успокоился,

вернулся к будке и сел, приложил уши и тяжело дыша.

...Вымыв Максиму руки и коленки, Наташка посадила его за стол, поставила

разогревать кашу. Максим капризничал. Наташка бегала от плитки к столу, ей на

хотелось есть, и несколько раз она поднимала ложку, чтобы черпануть как

следует, но каши было мало, и даже для пробы она брала чуть-чуть, на самый

кончик ложки.

Ел Максим плохо, весь измазался. Каша летела по всей террасе. Наташка

посадила его на колени. Дело пошло лучше. Нужно было только вовремя

вытирать рот и следить, чтобы глотал.

— Ну и молодец! Хорошо ешь! Скоро вырастешь, за братиком маленьким

ухаживать будешь. Ты кого хочешь — сестру или брата?

Наташка вытерла ему рот, покачала. Он прижался к ней, притих. Тогда она

подчистила тарелку, но каши было совсем мало, только еще больше есть

захотелось. Она хотела положить Максима в кровать, но он вцепился в грудь и

заныл.

— Ты чего? Спать надо, глазки закрыть. Вот дурачок. Чего же ты хочешь?

Она освободила из его пальцев грудь, осторожно подвалила ко рту. Он взял