Право на легенду

— Не злословьте, — сказал Варг. — И не намекайте. У меня тоже тесно, девушку я не размещу.

— Да бог с вами, невозможный вы человек! Ни о каком злословил не может быть и речи, эта девушка — совсем иное. У нее все такое возвышенное, тонкое, такое, знаете, времен нашей юности… Молодость! Молодость, Александр Касимович! Порывы, мечтания, а сама, как былинка на ветру, и ручки совсем хрупкие, а дорога такая длинная. Но это ведь и есть жизнь, не правда ли? — Эсфирь Яковлевна вздохнула, потом подъехала с коляской поближе к Варгу и уже совсем земным тоном добавила: — Что же касается размещения, то девушка прекрасно устроена. Передайте это Коростылеву и еще раз кланяйтесь ему.

— Непременно, — пообещал Варг.

А дома его ждал Братишвили. Он сидел на кухне и угрюмо смотрел в окно.

— Ты чего? — спросил Варг. — Почему не на работе? И вид у тебя…

— Какой у меня может быть вид, капитан? У меня может быть только вид человека, над которым смеется судьба! — Он вскочил и стал бегать по кухне. — Там же яблоки, Александр Касимович! Сто, а может, тысяча ящиков, и я их должен грузить, да? Я не могу к ним прикасаться, я их ненавижу! Это для меня издевательство, разве не понятно?

Варг отвернулся, чтобы не рассмеяться. Очень уж нелепо жалок был этот неудавшийся коммерсант, над которым судьба действительно продолжала шутить свои злые шутки, подсунув ему среди неисчислимых грузов злосчастные яблоки. Но смеяться тут вроде нечему.

— Водевиль, — сказал он, присаживаясь к столу. — Оперетта. Ладно, забудем это дело. В конце концов грузчик — тоже не выход. Знаешь, о чем мы подумаем? У нас тут стройка большая намечается, может, слышал?

— Слышал, как же… — Братишвили кисло улыбнулся. — Город строить будете, все только и трезвонят. Чумные какие-то. Мы в школе про Манилова проходили, он тоже собирался мост от Москвы до Ленинграда построить.

— До Петербурга, — машинально поправил Варг, но тут же спохватился: — Как ты говоришь? Манилов? Ну-ка, поди сюда… Видишь, портальный кран стоит? Он весит пятьдесят тонн, а в прошлом году ветер опрокинул его в бухту. Представляешь? Нужно нам от такого безобразия защищаться? Или, по-твоему, это то же, как у Манилова? Ты людей чумными называешь, а эти люди собираются строить город, о котором еще вчера и думать никто не мог.

— А я разве против? Стройте себе на здоровье. Я только считаю, что люди здесь закаленные, вон сколько жили, и ничего.

— Правильно. И в пещерах жили… Экий ты деревянный, Володя, тебя хоть что-нибудь пронять может?

— Я действительность уважаю, капитан. Руками пощупать хочу. А город ваш — когда он еще будет? Вы к тому времени все отсюда разъедетесь. Или это… Мало ли чего.

— Помрем, — подсказал Варг.

— Правильно. Не доживете. И выходит, что и вам, и мне одна польза от этого города — на том свете. А пурга — на этом. Чего радоваться?

— Ох! — сказал Варг. — Извини. Я забыл, что для тебя весь мир с твоими гнилыми яблоками рухнул.

— Нельзя человека неудачами упрекать. Мне в одном деле не повезло, может, я в другом деле что-нибудь осилю.

— Ты домой думаешь ехать?

— Неужели тут припухать буду! У меня станция пересадки. Мне только бы… красиво приехать! Вы меня понимаете, капитан?

— Я как раз про это и говорю. Красиво тебе вернуться надо. На коне.

— Лучше на «Волге», — сострил Братишвили.

— М-да… Трудно с тобой разговаривать. Денег хочешь много заработать? Ничего в этом плохого нет. Вот я опять к старому и возвращаюсь: почему бы тебе на стройку не пойти? Что-нибудь да ты умеешь делать? — Варг кивнул на стоящий под вешалкой чемодан. — Ты наверх еще не поднимался? Товарищ мой приехал, отдыхает сейчас. Он и есть главный строитель, можно поговорить с ним.

Братишвили тоже посмотрел на чемодан, потом перевел взгляд на Варга.

— Я все понял, — сказал он. — С этого бы и начинали. Мне квартиру освободить нужно? Пожалуйста. Я опять к сторожихе попрошусь.

— Ничего ты не понял, — усмехнулся Варг. — Живи. Всем места хватит.

— Спасибо, капитан… Я к вам уже привык, честное слово. Я бы тут без вас загнулся. Только вы не думайте, в тунеядцах не задержусь. Мысль у меня счастливая есть — что, если в старательскую артель пойти? Говорят, при хорошем везении тысяч пять за сезон отхватить можно. Это правда?

— Отчего же… Если повезет, такие деньги и в лотерею выиграть можно. Думай, одним словом. Времени у тебя мало, сам говоришь.

— Лады! Пять дней мне сроку, и — баста! Эх, Александр Касимович, не понять вам мою пламенную душу! — Он уселся верхом на стул, обхватив спинку руками. — На коне, говорите? Я и сам… Есть у меня перед кем покрасоваться! Да вот как? Может, я в артели золотой самородок найду — сто килограммов! Или там десять килограммов, тоже прилично. Слава какая! В «Огоньке» на первой обложке — Владимир Братишвили! Цветное фото. Золото блестит, переливается, лучи от него исходят, а я на фоне чукотских гор в синем костюме, галстук светлый, запонки зеленого камня — это же такой слайд сделать можно!

Братишвили еще немного погарцевал на стуле, как джигит, потом стремительно сорвался, накинул плащ.

— Все! У меня настроение появилось в клуб пойти. Танцы будут. Лезгинку здешним девушкам покажу, как считаете?

Едва за ним захлопнулась дверь, как послышался скрип лестницы. Это спускался разбуженный джигитовкой Коростылев.

— Шумный у вас молодец, — сказал он, потягиваясь. — Девок пошел охмурять?

— Молчал бы… Мне про тебя Эсфирь все рассказала.

— В этом я не сомневался… Слушайте, Александр Касимович, поехали со мной на карьер! Пусть вас хоть немного ветром обдует, а то боюсь пылью вы скоро в своем кабинете покроетесь.

— Дерзишь, Егор. Дерзишь не по чину.

— Мне можно. Я именинник. Разве нет?

— Именинник. Что да, то да. Твой день, Егор Александрович. Точно.

Варг подошел к Коростылеву и неловко обнял его.

— Я за тебя рад…

На карьере Коростылеву делать было нечего. Да и сам карьер пока что существовал только в его воображении; в натуре это была условно обозначенная граница центральной части будущего города, его внутреннее кольцо, образованное узкой лентой стыкованных между собой домов. Еще не скоро начнутся работы на этой отметке: через два дня будет вынут грунт лишь под здание энергоцентрали, с которой, собственно, все и начнется, потом… Много еще надо будет сделать потом, очень многое — пять, а может, и десять лет пройдет, прежде чем отсюда, с высокой террасы, замыкающей долину, можно будет увидеть «Розу ветров».

И все же Коростылев первым делом приехал сюда: приехал, чтобы еще раз увидеть голубой, струящийся воздух над изогнутой кромкой берега, суда, словно впаянные в холодное зеркало бухты, серые камни мыса Кюэль, видневшегося у самого горизонта, — увидеть все теми же глазами, какими увидел он это десять лет назад из окон дома капитана Варга.

— Вы знаете, что мне вдруг вспомнилось, — сказал Коростылев, когда они подошли к краю террасы. — Мой отец во время войны был в партизанском отряде. Когда война кончилась, его разыскал их бывший командир, который стал председателем колхоза. А колхоза того и в помине не было, одни головешки от него остались. И вот отец рассказывал — должно быть, очень ему это в память врезалось — как стояли они, бывшие партизаны, на таком же, наверное, крутояре, смотрели сверху на свою сожженную деревню и рисовали палками на снегу, где чему быть. Отца они призвали к себе как архитектора, строителя, вроде бы снова мобилизовали в свой отряд, только уже по мирному делу. А в хозяйстве — ни топора порядочного, ни пилы, — так, с бору по сосенке. И знаете — построили! Замечательное построили село, я о нем даже в газете читал. Отец об этом часто вспоминал, может, потому, что последняя его работа была, и потому, что трудная работа была, бульдозера, наверное, и в глаза не видели. А я здесь такую технику подниму, что впору пирамиды строить.

Что-то знакомое припомнилось Варгу в этом рассказе, что-то виденное им или слышанное.