Право на легенду

Он опять развернул телеграмму. Штемпель на ней вчерашний. Значит, завтра может и прилететь. В крайнем случае — послезавтра. Что же ему теперь — разорваться? Шофер обещал на обратном пути заехать. Говорит: завтра к обеду. А какой толк? Что он к завтрашнему дню успеет? Даже, думать смешно. На два дня работы — это если спать наложиться. А с ребят какой спрос? Крутить только и научились, а дизеля не знают.

Сергей посидел немного в бараке, потом сполоснулся под рукомойником и пошел к станку. Главную мысль он от себя гнал. А как ее отгонишь, черт возьми, если Вера уже летит где-нибудь в синем небе, торопится, ждет не дождется, когда Сереженьку своего увидит. Вот дуреха, ну, дуреха и есть! Когда приспичит, она вроде ледокола, все разворотит. Случилось что? Да ничего не случилось, он-то знает.

Дима Кочубей сидел у станка на корточках и покуривал.

— Чего делать-то будешь? — спросил он, не поднимая голову. — Если завтра не уедешь, больше не на чем. Ребята говорят: ехать тебе надо. Может, поднажмем мы, соберемся. Может, успеем, а?

— Сопляк ты, Дима, — беззлобно сказал Сергей. — Что ты «поднажмешь»? Ты мотор перебрать можешь? Не можешь. Кишка у тебя тонка. Сяду я на машину, уеду. А дальше что?

Что будет дальше, они оба хорошо знали. Будет невыполнение плана. Этого допустить нельзя, хоть наизнанку вывернись.

— Девчонка же одна летит, — снова сказал Кочубей. — Куда она там денется? Кто встретит?

— Да не причитай ты! — вспылил Сергей. — Это мне причитать надо. Куда-нибудь денется. Знала, что не к маменьке летит. Ребят в конце концов попрошу, записку с шофером отправлю. Встретят ее. И обратно отправят. Будет знать, как без спросу в гости летать.

Сергей загасил окурок и снова принялся за работу. На душе у него было погано. Что говорить. Дуреха она хоть и дуреха, только летит она все-таки к нему, а не в Ялту. Когда перед свадьбой он на мотоцикле каждый день ездил к ней за сто километров, только, бы встретить перед работой, постоять где-нибудь тихонько — это она понимала… И, когда в армии его в госпиталь положили после неудачного форсирования водной преграды — она все бросила, две недели от него не отходила — он тогда не возмущался, дурехой не обзывал. Красовался перед ребятами: «Вот у меня невеста какая…»

Подошел водитель.

— Так я заеду?

— Заезжай. Тебе все равно по дороге. Вдруг чего-нибудь случится. Идем, я тебе путевку на всякий случай отмечу.

Возвращаясь со склада, он заметил на тропе большую черную собаку. Она стояла понуро, тяжело дыша. «Что за чепуха? — подумал Сергей. — Не слышал вроде, чтобы собаки одни по тундре бегали. Хозяин должен быть. Он поднял голову и увидел выходящего из густых зарослей кедровника человека.

Пряхин был в пути уже три дня. И к исходу второго дня понял, что вовремя не успеет. Все оказалось сложнее, чем ему представлялось. Спуститься в долину он не рискнул: именно сейчас там особенно много воды. Идти к избушке Малкова и добираться оттуда берегом — слишком большой крюк. Оставался один путь к заброшенной дороге от прииска Глухариный — эти места ему были знакомы, он надеялся, что по наезженной колее идти будет куда легче. Но прежде надо было миновать два перевала, о которых он знал понаслышке, а если бы знал не понаслышке, то никогда бы не решился на такую авантюру. Даже его бычье сердце не выдерживало. Мартын сигал, как козел, а Пряхин карабкался по крутым, как пожарная лестница, склонам и чертыхался. Дойти он, конечно, дойдет, но будет это через неделю.

Еще час назад, выйдя к ручью, он окончательно примирился с мыслью, что опоздал. Подумал он об этом как-то легко, не ощутив ни горечи, ни обиды. Напротив, все показалось таким настоящим, невыдуманным. Чего он всполошился? Честолюбие в нем взыграло или многолетняя привычка быть впереди, делить все сделанное на главное и неглавное, оглядываться на вехи, которые оставил после себя? Так их уже достаточно, этих вех. Первый тракторный поезд на Амгуэму у него никто не отберет. И первый отвал на первом горном участке. Все это по делу получалось, само собой, сообразуясь с интересами производства, а теперь он бежит сломя голову, чтобы перед собой покрасоваться, постоять рядом с Коростылевым, вроде как ленточку перерезать при торжественном открытии. Не в его это правилах так себя вести.

Рассуждая таким образом, он продолжал идти, потому что идти было надо. Теперь уже все равно. Он поднялся на сопку, за которой, по его расчетам, лежала сухая низина, тянувшаяся до Глухариного, и сразу же услышал стук мотора. «Дизель гоняют на холостом ходу», — подумал он и, присмотревшись, — ему хорошо было видно с уклона, — разглядел буровой станок и рядом с ним вездеход. Вездеход он увидел, пожалуй, раньше, чем станок, и уже потом, когда, спотыкаясь, бежал вниз по сопке, увидел еще и людей.

— Вы кто такой? — настороженно спросил Сергей, когда Пряхин вышел на поляну.

— Ты погоди, — Пряхин, задыхаясь, смотрел через плечо Сергея. — Погоди! Машина куда идет? — И тут увидел, что вездеход тронулся. Он сорвался было с места, но понял, что ему не догнать, слишком далеко. И кричать тоже далеко, не услышит.

— Вездеход еще вернется, — сказал Сергей. — Вы откуда? Что-нибудь случилось?

— Мне нужен начальник партии. — Пряхин уже собрался, взял себя в руки, хотя каждый мускул в нем еще подрагивал: слишком неожиданно все это получилось, как из-под земли. — Начальник партии у вас далеко?

— Я пока за начальника, — сказал Сергей, признавая в Пряхине бульдозериста, с которым они вместе работали на Хатырке. — Что-то вы, товарищ Пряхин, в странном виде сегодня?

— Ты меня знаешь?

— Я Сергей Грачев. Бурильщик. Мы с вами Суровую в живом виде перетаскивали. Помните? Когда еще на Хатырке знаки пошли.

— Правильно, Грачев. Смотри-ка ты! Слушай, Грачев, веди меня куда-нибудь. Устал я очень.

Через полчаса, блаженно потягиваясь на тюфяке, Пряхин рассказал Сергею все, как было. И про то, как много лет назад Егор Коростылев рисовал им с капитаном Варгом занятные картинки на клочках бумаги, про то, как увидел он в Москве придуманный Коростылевым город, как решили они, что будут начинать вместе, и он, Пряхин, по праву старой дружбы и давнего причастия к делу, первым вынет из котлована первые кубометры грунта.

Он говорил горячо, сумбурно, как уже давно ни о чем не говорил, и ему было приятно, что Сергей с таким вниманием слушает его, поддакивает. Ему было стыдно за ту минутную слабость, что охватила его в дороге. Не честолюбие вовсе, а желание рабочего человека быть первым там, где он может быть первым, — вот что определяет его поступки, и пусть его осудят, если кто имеет на это право, но он действительно хочет, чтобы, когда подойдет время на все обернуться, не надо было зрение напрягать, разглядывая, где был и что сделал. И что после себя оставил.

— А что? — сказал Сергей. — Все по закону. Я вас понимаю. — Он зажмурился, передвигая руками воображаемые рычаги бульдозера, развернул машину к только что осевшему после взрыва грунту и медленно тронулся вперед. — Я вас вполне понимаю. Опаздывать никак нельзя. Вездеход завтра наверняка будет. Я сам ехать собирался, жена у меня прилетает, да вот, понимаете, дизель развалился. — Он посмотрел на Пряхина и подумал, что еще не все потеряно. — Слушайте, Даниил Романович, вы ведь в этом деле волокете?

Теперь уже Сергей пожаловался Пряхину, какая у них беда. План они заваливают со страшной силой. Впервые так получается, все годы партия лучшей по управлению считалась. Обидно ребятам. Ну и, конечно, хотелось бы успеть к завтрашнему дню, может, встретит он все-таки Веру.

Пряхин и дослушать не успел, поднялся.

— О чем ты говоришь? Давай собирай ребят, мы из них чернорабочих сделаем. Пусть вертятся под нашим руководством. Завтра к обеду, говоришь? Да к этому времени мы два паровоза перебрать сумеем.

Ребята и впрямь завертелись. Пряхин живо создал атмосферу: он умел и сам работать и другим показать, как это делается. Смущало, правда, что «атмосфера» немного смахивала на суету, потому что ребята, кроме как «подай» и «принеси», ничего толком не умели, зато настроение у всех было отличное, а это уже кое-что.