Право на легенду

Так он посидел немного, потом встал и быстро пошел вверх по реке. «Это ничего, — говорил он себе. — Ничего… Это не страшно. Я найду перекат, где торчат из воды камни, я перейду. Вон за теми увалами обязательно большой перекат, не может там переката не быть, хоть какая вода. Я доберусь. Торопиться теперь надо. Очень торопиться — вдруг плохой перекат, глубокий, дальше идти придется. Много придется идти. Длинные реки в тундре. Очень длинные реки…»

11

Пряхин, едва добравшись до дома, позвонил Варгу.

— А, утопленник! — весело сказал Варг. — Поздравляю, что живой. Да нет, особенно не беспокоились, ты ведь верткий. Егора я тебе позвать не могу, потому как он на карьере. Все понимаю, как же… Он тобой в первую голову интересовался.

«Порядок, — удовлетворенно подумал Пряхин. Все идет по расписанию. График выдерживается строго».

Он уже знал, что взрыв назначен на субботу, то есть на послезавтра. Так что хоть и не впритык, с запасом добрался, но как раз вовремя.

Оглядевшись немного, помывшись и перекусив, решил, что надо сразу что-то делать, врубать себя в работу, потому что за последние дни пружина в нем закрутилась до отказа, разнесет его по частям, если напряжение не снять. И, чтобы снять это напряжение, он пошел в гараж, где в отдельном боксе, им самим отгороженном, стоял его бульдозер. Напарник, конечно, все сделал, как надо, но взглянуть лишний раз никогда не мешает. Тем более что машина новая, до конца еще не обкатанная.

Ребята в гараже встретили его восторженно, только что на руках не носили. Все они были хоть и опытными механизаторами, но до Пряхина, понятное дело, им далеко. А тут еще — такое событие! Уже по всему управлению прошел слух о героическом переходе их бригадира, который ничего не побоялся, только бы со своими ребятами быть вместе.

Рассказывать о своем путешествии, однако, он пока ничего не стал — некогда; тут же, по-деловому, собрав всех у себя в боксе, провел небольшую планерку, каждого выслушал и каждому дал совет, потом, переодевшись, принялся за осмотр машины. Ни о чем постороннем думать он сейчас не мог и не хотел. Он готовился к работе. К штурму. Нечего тут громких слов бояться — это и есть штурм, потому что дело, которое им предстоит, требует от каждого полной отдачи сил в короткое время, требует рывка. А на штурм, как известно, всегда идут отборные части, идет гвардия. Вот и он тоже… Ничего, Даниил Романович, мы с тобой одни, кого стесняться? Гвардия и есть. И машина у него гвардейская, персональная, на радиаторе табличка висит: «Лучшему механизатору области, победителю в социалистическом соревновании».

В это время позади послышался громкий говор, смех, и Пряхин, обернувшись, увидел в дверях начальника цеха, а рядом с ним невысокого мужчину, в котором, судя по дорогому «кодаку», висевшему через плечо, можно было признать фотокорреспондента: сейчас самое время корреспондентам тут появляться.

Морозов прямо от порога зарокотал:

— Ну, ты даешь! Пешком, а? Нет, видали? — Он широким жестом как бы соединил Пряхина и его машину в единое целое и, обращаясь к корреспонденту, добавил: — Видали Молодцов? Такие до полюса дойдут, если того дело потребует! Дойдут и не поморщатся. — Морозов дружески потрепал Пряхина по плечу. — Поволновались мы, правда, немного, ну да ничего. Вольный ты нынче казак, а как заслышал зов трубы, так и в седло. Правильно, Даниил Романович, так и живи. Вот, кстати, товарищ корреспондент тобой интересуется.

«Смотри, оратор какой», — беззлобно подумал Пряхин, а вслух сказал:

— Да вроде бы рано еще интересоваться. Вроде бы мы ничего пока не сделали, обождать надо.

Но корреспондента, как Пряхин тут же понял, ничего пока и не интересовало, кроме его собственных приключений.

— Похвально! — темпераментно сказал он. — Конечно! Человек должен быть целеустремленным, в этом его девиз. Да! Вы знаете, год назад я был в Антарктиде — снега, морозы, пингвины, дороги никакой, но кадр может пропасть, и я пошел. Или, помню, в Кара-Кумах — тоже отнюдь не сахар, песок под ногами плавится. Думаете, жару легче переносить, чем мороз? Заблуждение! Дилетантские штучки… А лет пять назад я фотографировал алмазы — вы поверите? — целое ведро алмазов, у меня в глазах все переливалось, никакие светофильтры не помогали.

Он еще довольно долго рассказывал о себе, выкурив за это время две сигареты, потом все-таки вспомнил, зачем он сюда пришел, и снисходительно кивнул на бульдозер.

— Эффектная машина! Я думаю, на ней можно возить пушку.

— На ней можно возить танки, — обиделся Пряхин. — Или доменную печь, если не очень большая. Пойдемте, лучше я вас с ребятами познакомлю.

— Это еще успеется. Сейчас, знаете, всего лишь прикидка. — Он обернулся к Морозову. — Вы отвезете меня в порт? Мне нужно повидать капитана Варга, мы с ним условились. А вы… — Корреспондент посмотрел на Пряхина и вроде бы только сейчас как следует его увидел. — Послушайте, какой вы, оказывается, большой! Я буду снимать вас на широкую пленку, иначе не поместитесь. Нет, правда, только на широкую!

Ему стало смешно от собственной шутки, он энергично пожал Пряхину руку и сел с Морозовым в машину. Пряхин тоже рассмеялся. Шебутной парень, трепливый — это ничего. Такая у них работа — разъезды всякие, дорожное житье, байки да прибаутки. Эффекты любит. Только если он Варга снимать поехал, его ни цветная пленка не спасет, ни широкая — не тянет капитан на героический тип, тут хоть что.

К этому времени рабочий день как раз закончился, товарищи потребовали, чтобы Пряхин непременно пошел с ними в столовую. Должен он в конце-то концов с ребятами посидеть, поговорить по-человечески — столько не виделись! Пряхин согласился, что должен, и обещал прийти.

Жизнь набирает обороты. Летом, а скорее всего, ближе к осени, он свой отпуск все-таки использует, так что журиться нечего. Половит еще гольца за милую душу.

Проходя мимо инструменталки, Пряхин увидел сгорбившегося за столом Смыкина, старого приятеля, с которым еще в совхозе работал. Смыкин поднял голову, молча кивнул Пряхину и снова уткнулся в ведомости.

— Здорово! — сказал Пряхин. — Ты чего такой смурной? Забился в куток, на люди не выходишь. Пойдем с нами в столовую, ужинать будем.

— Никуда я не пойду, — пробурчал Смыкин. — И без меня есть кому тебе в ладоши хлопать. — Он оторвался от бумаг, колюче посмотрел на Пряхина. — Сукин ты сын, Даниил, вот тебе все мое приветствие.

Пряхин опешил.

— Ты чего, Смыкин? Ты с похмелья, что ли?

— Я сто лет не пью, Даня, мог бы запомнить. Язва у меня. Ты хоть знаешь, что за тобой два вездехода посылали, вертолет целый день тебя искал, людей гоняли, технику. А ты…

— А я не просил! — вспылил Пряхин. — Я не к теще на блины шел, я на работу добирался, это ты понять можешь? А насчет того, что искали, так этим попрекать нечего: у нас такой закон, чтобы искать, если человек в беде. Брось ты, Василий, мелочиться — отработаю я людям за их обо мне заботу. Знаешь ведь — отработаю.

— Это верно. Отработаешь. Только вот на Южный по твоей милости муку не завезли — не на чем было.

— Ну, это уж знаешь… Это не по моей вине, а по вине перестраховщиков — испугались, как бы Пряхин не загнулся. А я жилистый! И я не просил — опять тебе говорю!

— Ты не кричи, Даня. Не кричи… Мука — это опять же не главное. Я тебе вот что скажу. Когда ты свои диваны да шкафы на вездеходе через тундру пер — помнишь? — ты тогда даже юридически виноватый был, а никто о тебе плохо не подумал. Почему? Потому что озорство, и только. Знал, да нарушил. А сейчас тебя и обвинить ни в чем нельзя, даже на вид не поставишь. Захотел — пошел, сам себе хозяин. Где тебе было думать, что от этого людям беспокойство. Ты об этом думать уже не привык.

— Но я-то в чем виноват? Убей меня бог, не понимаю!

— А я знаю. Ты и не поймешь. Совесть у тебя чиста, Даня, так что иди, веселись. Только я с тобой не пойду.

— Ну и сиди тут, злобствуй на весь белый свет!