Ясный берег

аппарат большой, должностей много, найдется нашему

кабинетчику штатное сидячее местечко — просиживай

стул в полное свое удовольствие. Будет статистиком,

и, кроме учета, с него ничего не спросится,— и от него

польза, и ему хорошо, так? А мы человека найдем, Бе-

кишев, не сомневайтесь, пусть не с таким стажем, да

помоторнее, подходящего,— живого человека, Бекишев,

найдем!

— Ну,— сказал Бекишев Нюше,— и что дальше?

Она притворилась, ,что не понимает:

— Вы про что именно, товарищ Бекишев?

Он смотрел на нее любопытными глазами и молчал.

Занятная девушка. Подняла тоненькие брови, лицо

невинное и серьезное, а ведь прекрасно знаег, что он имеет

в виду. Кокетка. Уверенности набралась... В работе

неутомима. Большое будущее у нее. Сколько раз он это

видел: живет-живет человек незаметно, будто

особенного от него и проку нет, и вдруг сверкнет и удивит.

Наши люди —они такие.

— Учиться вам надо, вот что,— сказал Бекишев.

— Учиться?—повторила Нюша.—Вы считаете?

— А вы сами разве не считаете? Мне комсорг

говорила — у вас целый план.

Они стояли во дворе. Подняв брови, задумчиво

улыбаясь, она водила по земле хворостинкой. Пусть

поманежится около нее парторг товарищ Бекишев. Пусть по-

уговаривает.

— Я думаю так,— сказал Бекишев.— Нет вам смысла

возвращаться в школу. В области есть краткосрочные

курсы по подготовке .в техникум. За лето пройдете курсы

и сразу в студенты. Через три года — зоотехник. Чем

плохо?

— Да, конечно, не плохо,— протяжно-тоненько

сказала Нюша.—Но только я еще не знаю. Может быть, я

еще надумаю в ветеринарный. И потом, могут быть

планы личной жизни, как вы считаете?

— Замуж, что ли, собрались?

— Все может быть,—сказала Нюша и белыми зуба-

ми откусила кончик хворостинки.

— Слушайте, не стоит,—сказал Бекишев огорченно.—

Доучитесь сперва. Рано вам еще.

— А если чувство с одной и с другой стороны?

— Чувство никуда не денется.

— А если условие есть?

— Подождет!

— Подождет?

— А не подождет — куда же о« после этого-, Нюша,

годится?

— Вот вы какого мнения. Вы, значит, верите в

вечное чувство?

— Верю!—серьезно сказал Бекишев.—И верю в то,

что вы очень стоящий человек и вам учиться нужно. Да

вам и самой хочется. Чего ради вам отказываться от

образования?

Она подняла глаза и смотрела мимо его плеча, в

зеленеющие, солнечные, весенние дали.

— Думайте скорей и пишите заявление!

— Без меня Стрелка снизит удои. Никто за ней не

будет ухаживать так, как я.

— Уж это просто обидно слушать. Я вам слово даю,

что за Стрелкой будет тот уход, к которому она

привыкла.

— А Дмитрий Корнеевич меня отпустит? — спросила

Нюша.

— Отпустит. Я говорил.

«Легко отпускает»,— подумала Нюша.

— Конечно, ему не хочется вас отпускать, — сказал

Бекишев, угадав ее мысль по омрачившемуся взгляду и

краске, выступившей на лице,—ясно. Но я это устроил.

Я убедил его, что это для производства нужно. 'Вы

вернетесь работать сюда, в «Ясный берег». Мы вас никому

не отдадим.

Она закинула голову и засмеялась от удовольствия.

— Еще захочу ли вернуться, вы спросите.

— И спрашивать не буду. Вернетесь. Так пишем,

Нюша, заявление?—Бекишев протянул руку.

— Ну, что мне с вами делать, пишем? — ответила она

и положила свои тонкие огрубевшие пальцы в его

большую спокойную' руку.

У Лукьяныча лучезарное настроение.

Вторая ферма, состоящая на хозрасчете, досрочно

закончила сев. Перевод фермы на хозрасчет — инициатива

Лукьяныча; даже Данилов, любитель хозрасчета,

сомневался^ говорил — рановато. Вот вам и рановато, Иван

Егорыч! Лукьяныч знает, что делает! Первую и третью

я вам не предлагал переводить на хозрасчет!

С кредиторами расплатились, счет в банке свободен

от претензий, директор банка всегда лично выходит к

Лукьянычу и здоровается с ним за руку... А какая

погода! Праздник. Поднимешь глаза от счетов — в

распахнутом окне синь, золото, блеск, медвяный дух льется в

бухгалтерию. Только прижимай бумаги прессом, чтобы

не унес сквозняк, когда откроют дверь.

Хорошо Лукьяяычу. Приплыви к нему золотая рыбка

и спроси, как в сказке: «Чего тебе надобно, старче?» —

А то самое, скажет, и надобно, что у меня есть: жить

на Ясном берегу, царить над финансами совхоза, и чтоб

Пашенька мне варила и пекла своими ручками, и чтоб

люди меня почитали и кланялись мне: придите, Павел

Лукьяныч, проверьте наши балансы, оформите наши

отчеты, а мы вам за это гонорарчик — то, се...

А на берегу стоит новый челн. Лукьяныч его уже

опробовал — хороший челн, устойчивый, нетяжелый,

красота челн. О встрече с ним Лукьяныч мечтает с

нежным томлением. Сегодня он позволит себе уйти с

работы раньше обычного, использовать, так сказать, пару

отгульных часов (у него этих часов тысячи; ввек не

отгулять), сегодня он обещал покатать на челне детвору.

Желающих мноко. Собственно говоря, когда дела

улучшатся, годика через два, почему бы не купить

совхозу моторную лодку — этакий речной автомобиль —

катать детишек, пусть радуются; ну, и для служебных

надобностей... Всё, товарищи, впереди и всё в ваших

руках, а пока что, детвора, вас много, челн один, и

покатаю я тех, кому давно обещано.

Сережа мне вроде внука. Сколько лет просится —

покатай. Марьяша запрещала, а сей год разрешила.

Сергей на седьмом небе, ждет не дождется. Никак

невозможно его не взять... Васька, сосед: ему катанье

обещано за то, что героическим усилием перешел из

третьего класса в четвертый. Мамаша не ждала,

прослезилась от умиления; необходимо наградить Ваську.

Еще есть у меня одна знакомая рыжая красавица.

На полотенце ее водил, когда она ходить училась,—

некая Фимочка, помбухгалтера Марьи Васильевны дочка

и марьяшина ученица. Марья Васильевна давеча

спрашивает: «Павел Лукьяныч, вы же возьмете мою

рыжую?» Какой может быть разговор. Рыжая, да не

поедет?

С другой барышней имею честь быть знакомым

недавно, но она произвела на меня сильное впечатление.

В доме культуры демонстрировалась школьная

самодеятельность, и данная барышня всех затмила как

совершенством техники, так и неутомимостью: танцевала

семь, не то восемь раз, и с шарфиком, и без шарфика,

и на каблучках, и в одних носочках. Надя зовут.

Исключительный успех имела. И что же оказывается —

дочка Тоси Алмазовой, член нашего коллектива. В знак

восхищения вручил шоколадку и обещал покатать на

челне.

Часа за полтора до назначенного времени на берегу

около лукьянычева челна сошлись Сережа, Васька и

Фима.

— Вот эта девочка,—сказал Сережа Ваське по

секрету,— была на елке в совхозной школе, ее зовут Фима.

— Плевал я на девчонок! — сказал Васька довольно

громко.

Сережа не осмелился при нем поздороваться с Фимой;

присел на корточки и занялся мокрым песком. Но он

чувствовал, что поступает подло, и терзался муками

совести. Он придумал хитрость: стал рыть траншею по

направлению к челну, на борту которого, вызывающе

свесив крепкие загорелые ножки, сидела Фима. Сережа,

энергично копая песок, подползал к ней все ближе;

когда подошвы ее сандалий были над его головой, он

сказал:

— Здравствуй.

— Здравствуй,—ответила Фима со своей высоты.—•

Ты что-то совсем не вырос; какой был маленький, такой

и остался.

Сережа понял, что она -оскорблена его подлостью и

мстит ему. Он смиренно пополз обратно вдоль траншеи,