Поклон старикам

Если бы сказали, что перед концом я стану думать о таких делах, вот бы я посмеялся! Впрочем, чего там… выросла достойная смена, умные, знающие ребята. Энергичные. Ничего, и без меня все сделают.

Собрался было подумать о более веселых делах, но тут послышался шум грузовой машины. Она, кажется, подъезжала к его дому. Кто бы мог быть?

Тут со скрипом отворились ворота, послышался чей-то вроде бы знакомый голос:

— Тише, тише… Чуть левее… Осторожненько… Вот так.

«Кто же это? — попытался вспомнить Жамсаран Галданович. — Кто мог приехать?»

За окном опять послышался тот голос:

— Открывай борт!

«Э-э, — протянул про себя больной. — Да это же Дэлгэр Шойдонов! Подумать только: ко мне заявился Дэлгэр Шойдонов, да еще и с каким-то грузом! Что он привез?»

Изумленный Жамсаран Галданович широко открыл глаза. Но ничего не успел сообразить, услышал: за окном шумно сгружали дрова. «Дэлгэр привез дрова… Этого еще не хватало…» Больной зажал руками уши, отвернулся к стене. Было обидно и горько…

В комнату заглянула Сэжэдма, радостно проговорила:

— Хороший человек, говорят, догадлив. То, что делает, это всегда к месту, ко времени… Смотри-ка, я робела, стеснялась напомнить председателю, что надо бы дровишек, а Дэлгэр Шойдонов — пожалуйста, полную машину…

Обессиленный Жамсаран Галданович вдруг почувствовал, как у него сжалось сердце, перед глазами поплыли темные круги. Он дрожащей рукой с трудом поднес к голове полотенце, которое лежало здесь же, на кровати, утер вспотевший лоб, снова закрыл глаза…

— Заходи, Дэлгэр, заходи, — приглашала между тем Сэжэдма, — как раз чайник вскипел, стакан горячего чая выпьешь… Садись, вот… — Она расчувствовалась. — Спасибо, Дэлгэр… Верно говорят, что друзья познаются в беде… Соседский парень вечером придет, своей электропилой «Дружбой» живо все бревна на чурки разрежет.

«Что она городит, глупая баба, — сердито подумал Жамсаран Галданович. — Когда это Дэлгэр был моим другом?» Он с трудом повернулся, устроился удобнее… Дэлгэр между тем расселся на кухне за столом, проговорил густым, важным голосом, растягивая слова:

— Что ж, можно и перекусить… И стакан горячего чая тоже… А потом и с другом Галдановичем словом-двумя можно перекинуться.

Было слышно, как он сопит, с шумом втягивает из кружки горячий, обжигающий чай.

— На днях, — разглагольствовал Дэлгэр, — проезжаю, значит, мимо вас, гляжу — маловато во дворе дровишек. Да, думаю, надо подбросить старому другу… Ну и наказал сыну Галсану…

— Сынок-то ваш в Хуретэе, кажется с овцами? — Сэжэдма знала, что Галсан в Хуретэе, спросила так, чтобы сделать гостю приятное.

— Ага… — довольно кивнул головой Дэлгэр. — Все там, на моей бывшей стоянке. У меня сын знаете какой? — В его голосе звучала гордость. — Весь в отца. Да. Слышала, как говорят: от худого — худое, от дерева — сажа. — Дэлгэр рассмеялся. — Не понимаешь? Эх, ты… В общем, не желает мой чертенок оставлять занятие предков. В нашем роду — все овцеводы. Все мы, значит, потомственные чабаны-животноводы. Вот тебе и объяснение, почему говорят, что от дерева — сажа… Нынче мой Галсан вышел в колхозе на первое место. Видала как?

Жамсаран Галданович слышал каждое его слово… «Хорошо бы мне сейчас выйти на кухню, — думал он с ненавистью, — выйти и… хряснуть его кулаком в поганую рожу…» Он попробовал сжать пальцы в кулаки, но где там… не хватило сил.

— Если голова болит, — совсем расчувствовалась Сэжэдма, — найдется, чем поправить… Только скажите, я сразу…

Дэлгэр не ответил, погладил лысину, тихо спросил:

— Жамсаран спит?

— Отдыхает вроде… Утром, в семь часов приходила фельдшерица, сделала укол… В одиннадцать опять придет… Пускай до этого вздремнет. Устал же… Если проснется, подаст голос, окликнет.

Дэлгэр притворно вздохнул, спросил вроде бы участливо:

— Боли, однако, невыносимые? Как терпит, не могу понять…

Он снова громко вздохнул.

— Желудок пищу не принимает, да? Видит еду, а есть не может, да? О бурхан, какое мученье… Русские говорят, — в голосе у него вроде зазвучали веселые нотки, — око, мол, видит, а зуб неймет…

«Вот сволота, — с ненавистью подумал Жамсаран, — Головой, наверное, киваешь… Желтую рожу свою морщишь… Меня не проведешь, понимаю: ты пришел не за тем, чтобы посочувствовать, помочь… Нет, знаю я тебя, мне добра не пожелаешь… Да и на кой черт мне твоя жалость, твое поганое сочувствие?..»

— Насчет чарочки-то как скажешь, а? — ласково напомнила Сэжэдма.

— Как одному выпить, просто не знаю, — ворчливо проговорил Дэлгэр. — Не пьяница я, не алкоголик… В одиночку глотать ее вроде не того…

— Знаешь ведь, я эту беду не терплю. А ты — давай, чего уж… — ободряюще улыбнулась Сэжэдма. — Давай один. Пить-то — один глоток, — она протянула ему полный до краев стакан.

Дэлгэр принял стакан, побрызгал из него пальцем в стороны по капле, закрыл и разом опрокинул его в рот.

- Ахх, — он шумно выдохнул воздух. — До чего горькая, брр… Да и нагрелась… Надо бы в холодке держать…

— Откуда мне знать, когда она нагревается, когда становится горькой?

Некоторое время на кухне было тихо, Дэлгэр старательно жевал, заедал водку холодным мясом. Утерся рукой, спросил:

— Сколько же наш Галданович теперь получает, а? Какую пенсию назначили?

— Восемьдесят рублей. Потом еще разные льготы полагаются. За электричество совсем мало платим… Лекарство ему дешевое…

— Неужели всего восемьдесят? — Вид у Дэлгэра был удивленный. — Всего восемьдесят? Это как же так? Гляди-ка, у меня никакого хорошего образования, ни на какой важной должности не был, на такой, где надо умом шевелить… Всю жизнь на самой черной работе… а когда пошел на бессрочный заслуженный отдых, пожалуйста, товарищ Шойдонов, вот вам пенсия, сто двадцать рублей… Живу теперь со спокойной душой, никаких забот, никаких тревог. — Он вроде пригорюнился, опять завздыхал, подпер рукой голову.

— До чего интересно, а? Мой сверстник Жамсаран с самой юности, не знаю уж, с каких малых лет в комсомоле, до сих пор то парторгом в колхозе, то председателем… Всегда в начальниках… А ему нате, на старости лет всего восемьдесят рублей, каково это? До чего же интересно, Сэжэдма, правда?

— Нам и восьмидесяти хватает, — не очень уверенно ответила Сэжэдма.

— Как же так? — продолжал возмущаться Дэлгэр. — По моему тупому соображению наш Жамсаран должен получать не меньше… ну, не меньше ста пятидесяти рублей… Так? Или, может быть, наше государство, всячески заботясь о простых рабочих, не очень думает о руководящих товарищах? Интересно, правда? — Он пощелкал языком.

Разговор надолго оборвался. Сэжэдма, наконец, сообразила, что Дэлгэр появился у них неспроста, сидит здесь не зря… Она возмутилась, хотела резко оборвать его, отчитать, но не вспомнила сразу путных, достойных слов. Да она и вообще не любит и не умеет ссориться. И в семье, и с чужими одинаковая… Привыкла во всем слушаться мужа, и жила его умом, поставила на ноги сына Ревомира и дочь Энгельсину. Никогда не утомляла себя размышлениями, не занималась сплетнями, с самого начала семейной жизни твердо уверовала в то, что нет ничего лучшего, чем кормить и одевать детей, заботиться о муже, держать дом в чистоте и порядке. Так и жила… Когда ужасная болезнь нашла Жамсарана Галдановича, сбила его с ног, уложила в постель, заботы о заболевшем муже ни на минуту не оставляли ее ни днем ни ночью.

Не все замечают, как она сдала за последнее время. Да и как заметишь, когда она по-прежнему радуется каждому, кто заходит в их дом, нет у нее никакого другого чувства, кроме доброты, и не всегда она может отличить хитрую ложь от чистой правды. Вот и этого Дэлгэра, сына Шойдона, того самого богача Шойдона, который когда-то весь улус держал в страхе, каждому приказывал все, что хотел, она встретила так же горячо, словно родного старшего брата…

— Может, еще выпьешь, а? Перед горячей едой? Ну, налей себе сам, вот бутылка, вот стакан.

—  Что ж… — словно неохотно ответил Дэлгэр. — Можно, конечно… Кто осудит пенсионера? Ни забот у меня, ни спешки… — Дэлгэр вылил водку в стакан, сгреб с тэбшэ тарелки жирную баранью лопатку.