Свадебные колокола

Веня пошёл через тайгу. Но он скоро сбился с дороги. Да какай это дорога, если на ней одни лужи? А потом кругом стало столько луж, что уже было невозможно отличить, какие лужи были на дороге, а какие сами по себе.

Вене не хотелось бродить по лужам, у него давно промок один сапог, и он обходил все лужи, которые ему попадались на пути. Обходил, обходил и заблудился. Дороги не было видно.

И, как нарочно, пошёл дождь.

Чтобы вконец не испортить себе настроения, Веня надел плащ с капюшоном, который достал из рюкзака, потом переложил в него фисташки из карманов плаща и принялся учиться играть на губной гармошке.

Сначала у него ничего не получалось, но часа через три он уже освоил нехитрую технику. Играть на губной гармошке — плёвое дело. Вдыхай и выдыхай в отверстия гармошки воздух, больше ничего не нужно. И будет музыка, какая кому нравится.

Веня шёл совсем в другую сторону от узловой станции, не зная об этом. Он шёл вперёд, чтобы не идти назад. Очёнь уж Веня не любил идти назад.

Он играл на губной гармошке все песни, которые знал. Оказалось, что песен он знал очень много.

Вот так походить с губной гармошкой месяц по тайге, думал Веня, и можно записываться в музыкальные критики. Нет, всё это очень несерьёзно. Я верхолаз-высотник. Я тяну провода на химкомбинаты. Я сейчас самый модный парень на свете.

ТАЁЖНЫЙ МЁД

Шёл и шёл ленивый осенний дождь.

Крупные капли дождя неохотно пузырили воду в лужах. Мутным потоком вода сбегала в ручьи. Сквозь кроны сосен проникал слабый лунный свет.

Была полночь.

Веня в плаще с капюшоном шёл через тайгу и играл на губной гармошке. Потом ему играть надоело, и он шёл молча, изредка поправляя то трубу на одном плече, то рюкзак на другом.

Веня вышел на большую поляну и посмотрел на небо. Дождь кончался. Ноябрьская луна была в своей первой четверти — ночи наступили длинные. Лунный свет освещал почерневшую от времени и непогоды охотничью заимку.

Таких старых, но крепких заимок много разбросано по тайге. Кто их строил, никто не знает, и каждой избушке полсотни лет, если не больше. В таких заимках можно укрыться от летней жары и осенней непогоды, скоротать ночь, а иной раз — это, конечно, на любителя — и провести весь отпуск. А такие любители встречаются — сбежать из города, месячишко побродить с ружьём по тайге. Красота!

Веня улыбнулся и поднялся на крыльцо избушки. Дверь с тихим и коротким скрипом закрылась за ним.

В первой комнате на полу лежала карта с бесконечным множеством всяких отметок, на ней два карандаша. В углу на тонком проводе коробились два подсыхающих плаща.

Веня прошёл дальше.

В другой комнате у окна стояли двое. Обнявшись, они смотрели в окно. Могли ли они услышать, как вошёл Веня?

На столе горели две короткие толстые свечки и стояли пустые консервные банки, а на полу у стола валялась походная палатка и разложенные вещевые мешки.

Скорее всего, эта пара, глядевшая на луну, проводила здесь свой медовый месяц, решил Веня. Чудачества разные бывают. А такое чудачество на всю жизнь запомнится. Это не Сочи и не Гурзуф, не дом отдыха на Селигере и не поездка в Финляндию. Кто проведёт свой медовый месяц в тайге, разводиться не станет. Это доказано практикой.

— Добрый вечер, работяги! — весело сказал Веня и снял трубу. — Примите на постой духовного сына Лаперуза.

Двое вздрогнули и оглянулись.

Маленькая стройная девушка нерешительно кивнула головой, а высокий чернобородый парень почесал в задумчивости бороду: мол, откуда ты, дьявол, свалился среди ночи на нашу шею, и вдруг заорал:

— Венька! Чёрт!

Калашников тоже узнал бородатого Женьку и засмеялся. Они не обнялись, возможно, постеснялись девушки, а может, и не считали друг друга друзьями, просто хлопнули и потрясли ручищами. Каждый из них счёл нужным ткнуть другого в бок.

— Ну отмахал!

— Вот подумал бы!

— Похудел ты, что ли? — спросил Веня. Он осмотрел Женьку с ног до головы и кивнул головой: — Похудел.

Потом они сидели вдвоём над картой и ужинали.

Веня проголодался и, держа в руках банку тушёнки, ел из неё перочинным ножом.

Бородатый больше изучал карту, чем ел. Он не был голоден.

— Через пару дней мне надо быть в городе как из пушки. Вот так! — И Веня провёл перочинным ножом по горлу.

— Ну?

— Точно. В партию принимают.

— Что? — весело спросил Женя, оторвавшись от карты, и захохотал, как молодой жеребёнок. Борода его затряслась. — Ну и отмочил ты, чёрт. Ненормальный ты, ей-богу. И ты топаешь по тайге?

— Хватит гудеть, как паровоз. Свечи потушишь, — сказал сердито Веня. Он поставил банку с тушёнкой. Есть ему расхотелось.

— Но как ты попал сюда?

Калашников хмуро отозвался:

— Я заблудился по пути на узловую. И понесло меня в другую сторону. На губной гармошке, правда, играть научился. — Веня вздохнул и добавил: — В среду мне нужно быть в городе.

— В среду? — удивился бородатый.

— В среду, — повторил Веня.

— Что ты, Венька! — испуганно сказал Женя, часто мигая длинными ресницами и разводя руками. — Дня три надо. Это точно. Ты знаешь, Лена! — вдруг несдержанно закричал он. — Мы ведь с Венькой вместе поступали в институт. Я у него сочинение о Пушкине списывал.

Веня взял в руки карту, на которой было проставлено много отметок разными карандашами, и поправил:

— О Некрасове.

— Да это всё равно теперь, — отмахнулся Женя и прошёлся по комнате. Он остановился между тенями, которые падали от стола, и сказал: — Дело не в этом. Я вот поступил, а он нет. — Бородатый обращался к Лёне, которая была в соседней комнате. — Чудовищная несправедливость, скажи?

Женя не соврал.

Три года назад они вместе сдавали экзамены в Московский геологический институт, который около Манежа. Тогда дядя Саша убедил его сдавать экзамены.

И Веня сдавал. Сдавал неплохо.

По списку они с Женей были рядом, поэтому часто сталкивались и один вечер провели вместе в кафе.

Но потом случилось несчастье с дядей Сашей, и всё пошло кувырком — было совсем не до экзаменов.

А у Женьки всё было хорошо. У него всегда всё было хорошо. Он был заметен среди абитуриентов своей уверенностью. Его звали по имени, тогда как всех остальных по фамилиям.

Женя работал в институте лаборантом. Все студенты и преподаватели знали его, и он знал всех. Когда они сидели с бородатым в кафе, Женя признался Вене, что это самый верный и беспроигрышный способ поступления в институт. Что ни говори, а свой он для них человек. Своего скорее примут. Может, он был и прав. Каждый рассуждает по-своему.

Девчонки, по-видимому, считали его красивым. В таких вот ребят они влюбляются с первого взгляда и грезят о них по ночам.

Говорят, что пьяному море по колено. Веня никогда не видел Женю пьяным, но то, что море-то было ему по колено, не вызывало у него сомнений, и в душе Веня считал бородатого фамильным отпрыском Василия Тёркина.

В дверях комнаты появилась маленькая Лена! Она была стройная и такая лёгкая, что казалось, дунь на неё посильнее — и она улетит. В руках у неё был плащ.

— Может, это и к лучшему, — сказала она, роясь в вещевом мешке. — Где записная книжка?

— Не помню, — ответил Женя, и, когда Лена вышла, он подошёл к Вене и кивнул на дверь: — Как она тебе?

Калашников ничего не ответил.

— Ты можешь за ней приударить, если хочешь. Я не возражаю. Только у тебя ничего не получится. Мы с ней здесь на преддипломной практике и ещё не освоились. Нам надо обязательно пройти всю будущую трассу, облазить каждый кустик, чтобы отметить на карте, где лучше строить дорогу, куда возить опоры и ставить лежнёвку.

— Кто будет тянуть трассу? — спросил Веня.

— Тридцатая колонна, — сказал Женя.

Тридцатая колонна была их соперником. Но у них там было много друзей. А Гуревич когда-то работал главным инженером в тридцатой колонне.

Веня молчал и смотрел на карту. Он ушёл далеко от узловой. Он находился теперь между городом и станцией. В какую сторону ему идти — налево или направо, в город или на узловую?