Люди на болоте. Дыхание грозы

детях - как они там? Соскучились, видно, по нему, как и он по дому. Месяц,

кажется, не виделся.

"Домой, домой!" - слышалось, выстукивали под вагонами колеса,

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1

Тот, кто хочет избавиться от беды, хватается за соломинку. В поисках

избавленья Ганна ухватилась за почти незнакомую девушку.

Все-таки была какая-то надежда на нее: может, посоветует, куда пойти, к

кому обратиться. У нее ведь в Юровичах и в Мозыре знакомых, видно, много.

Ганна знала, что она работает учительницей в Глинищах.

Однажды случайно столкнулись лицом к лицу в олешницкой лавке; Параска

даже брови подняла удивленно и обрадованно; узнала Ганну с первого

взгляда. Но Ганна тогда отвела глаза в сторону, не подала и вида, что

помнит, нарочно спряталась в толпе.

Почему так поступила тогда, не сказала бы и после. Может, потому, что

все очень уж неожиданно получилось; может, потому, что сказать ничего

хорошего не могла - но, как бы там ни было, Ганна теперь от души пожалела

о своей неприветливости. Мысли ее все время обращались к Параске.

Еще тогда узнала Ганна от Миканора, что Параска учительствует в

Глинищах. Теперь услышала от него же, что часто она бывает и в Олешниках,

на собраниях, в школе.

Тут Ганна и подкараулила ее, когда та вышла на улицу.

Ганне, правда, не очень повезло: с Параской шел старый человек в

свитке, с книгами и тетрадями, но она подошла запросто к девушке,

лоздоровалась.

- Не узнаешь, может? - сказала нарочито весело, поприятельски.

- Узнала... - просто, располагающе ответила Параска.

- Давно было...

- Давно...

Пошли, помолчали. Ганна напомнила:

- Собирались в Курени к нам учительствовать!

- Собиралась! Да не пришлось. Назначили в Березовку, А теперь вот - в

Глинищи...

Только прошли улицу, вышли в поле, как догнал Миканор. Гаина надеялась,

что он свернет или отстанет, но он шел и шел, будто охрана. Ганна

посматривала на него с неприязнью - надо ж, принесло не вовремя.

И без того неловкий, он теперь - рядом с Параской - казался Ганне еще

более неуклюжим, громоздким.

"Как медведь. А кавалером быть хочет..." - подумала Ганна.

Догадывалась, что неспроста Миканор тащится рядом.

То говорили о чем придется, то молчали. День был пасмурный, за

желтоватой куделью туч обозначался немощный кружочек солнца, которое никак

не могло пробиться, залить дорогу, поле светом. Так же пасмурно,

неопределенно было и у Ганны на душе...

- А я тогда, в лавке, подумала, - сказала Параска Ганне с веселой

откровенностью, - что признавать не хочешь меня!

Ганна почувствовала себя виноватой.

- Неожиданно получилось все!.. Да и, можно сказать, забыла уже!..

- Недолго были вместе. И столько времени прошло!

- Много! Как на том свете было!..

- Я вспоминала тебя. Думала - как тебе замужем?

Ганна почувствовала в словах Параски вопрос, нахмурилась.

- Чего там думать... - только и сказала.

От всех этих проводов остались в памяти неприязнь к Миканору и чувство

неопределенности, недосказанности, которое все время жило в душе. Чувство

это усилилось, когда расстались, когда с Миканором пошли назад. Будто и не

было рядом Миканора, шли, жили каждый своим настроением, своими мыслями.

Заметила только мельком, что он очень возбужден, готов захохотать,

закричать от какой-то радости. Идет как захмелевший. Он не захохотал, не

закричал; внимательно глянув на нее, неожиданно спросил:

- Правда ето, что Евхим тебя бьет?

Она недовольно повела бровями, помолчала. Будто озлилась на него за

вопрос.

- Правда не правда - какое кому дело?!

- Нам до всего дело! - важно заявил он. Деловито добавил: - Советская

власть, не секрет, судит за это! Хочешь, скажу ему?

- Не хочу! - отрезала она. Решительно, твердо.

Миканор удивился:

- Почему ето?

- Потому.

- А все-таки - почему?

- Потому... Неправда все! Набрехали!..

Он, чувствовала Ганна, не поверил. Смотрел на нее и как бы не понимал.

Ганна сердито бросила ему:

- Ты ето не ухаживать ли за Параской надумал?

Миканор растерялся. От неожиданности не сразу нашелся что сказать.

- Выдумала!..

- И я говорю - выдумали.

У села они разошлись: Миканор пошел улицей, а Ганна - по загуменью Но

прошла она по загуменью немного: так не хотелось видеть Корчей, что,

миновав уже, вернулась на прежнюю свою усадьбу, подалась к родной хате.

Мачехи дома не было: не надо скрывать, выдумывать что-то. Прижала

ласково Хведьку, который вырезал какие-то узоры на палке, с нежностью

погладила рыжеватую головку.

Тот подождал, терпеливо, с надеждой глянул на Ганну, как бы спрашивая;

она поняла его взгляд, виновато пожалела - нет!

Нет гостинца! Не сердись, не сюда ведь шла. И не до того мне теперь,

братик! Села на лавку, стала расспрашивать, где мать, где отец, говорить о

чем придется; а сама думала: тут и остаться бы, совсем не идти к Корчам!..

Ушла из хаты, только когда вернулась мачеха.

2

Еще со двора заметила: свекровь у окна - коршуном, высматривает, ждет.

Нарочито твердо, решительно ступила на крыльцо, уверенно взялась за

щеколду. Только вошла, Глушачиха мигом ощупала всю глазами, пронизала

взглядом.

- Явилась!.. Думала, пропала уже!..

- Нет, не пропала! Напрасно боялись!..

- Все равно как не в Олешники, а в Юровичи ходила!

- Может, и в Юровичи!

- Носилась опять неведомо где!

- Носилась...

Хорошо, Евхима не было: свекровь побурчала-побурчала злобно и пошла к

себе.

Что б ни делала, Ганна вспоминала встречу, проводы.

Мысли не только не успокаивались со временем, а кружили, волновали все

больше. То, что жило раньше в глубине, как родничок на дне болота, крепло,

поднималось, выбивалось на поверхность.

"Как тебе замужем, думала..." Сама не заметила, когда начала разговор с

Параской... "Как замужем"... Неправду я сказала тебе тогда, в Юровичах.

Без любви и у нас нельзя.

Как для кого, а для меня жизнь без нее - не жизнь! Не жизнь! Не жизнь

это - когда не любишь, когда в душе ненависть одна! Горе это, погибель, а

не жизнь! Правда твоя была! Твоя! Дурная была тогда, не послушалась, не

убереглась! А была ж любовь, была! Одна была и одна осталась!..

Нечего таиться, все Курени теперь знают! Муж, Евхим, каждый вечер

кулаками напоминает!.."

Была любовь .. Как на беду, разошлись, разорвались их дороги! Как ветер

семена с деревьев, разбросала их нескладная жизнь на разные полосы; на

разных полосах пустили корни, разделились, может, навек - невидимой, но

страшно чувствуемой межой; у него теперь - своя крепкая привязь:

жена, хата, хозяйство... Не оторвется... Что будет, как дальше пойдет

ее жизнь, - может быть, и бог не скажет...

Что делать - никак ума не приложишь.

Спохватилась: почему не сказала Параске об этом, когда шли, когда она

спрашивала? "Она ж неспроста бросила:

"Думала, как тебе замужем!" Я ведь почувствовала это сразу. А сделала

вид, что не поняла, ответила что-то, лишь бы не сказать. Конечно, такое

нельзя было при свидетелях рассказывать, но если бы хотела, разве ж не

могла бы от Миканора избавиться как-нибудь Не это помешало... Не захотела

показать боль свою, скрыла. А почему ж и не скрыть - кто мне Параска, если

говорить начистоту! Подруга, приятельница?

А если не подруга, почему же я говорю ей все в мыслях?

Пустое это все - говорить незнакомой, считай!.. - Сама себе возражала:

- Почему же незнакомой, если виделись еще три года назад? Если она не