Дни испытаний

Усталое молчание.

— «Белочка», «Мишка на севере», «Грильяж»?

— Пожалуй, именно «Грильяж», а можно и «Белочку» или «Мишек». Ах, да впрочем, не все ли равно!

— Может быть, по сто граммов разных сортов?

— Ах, я же вам сказала — все равно, — ворковала покупательница. Она вела себя, как избалованная красавица, которую неотступно приглашают не то в театр, не то на какую то прогулку, а она, хотя и согласилась пойти, но еще чуть колеблется, еще заставляет своих поклонников волноваться, а может быть, и действительно не пойдет.

Нина перешла от слов к делу. Но когда пакетик с четырьмя сортами конфет был готов, услышала:

— Ах, вы сделали смесь. Зачем же смесь? Я не люблю смесей.

Прядка волос выбилась из-под шапочки, растерянно заметалась. «Товар смешан». И тут же решила: «Ничего, разберу по фантикам». Она уже научилась называть конфеты товаром, но еще не разучилась мысленно называть обертки фантиками.

— Какие же вы берете?

— Право, не знаю.

Жилистая шея сделала лебединое движение над прилавком. Потом голова почти легла на костистое плечо.

— Послушайте, а побыстрее нельзя? — загремел вдруг рассерженный бас.

Нина посмотрела на свою мучительницу с мольбой и укоризной. Но та не реагировала на чьи-то неуместные выкрики. Весь ее вид говорил: «Ах, я выше этого, я не обращаю внимания на подобные мелочи».

Нина хотела было обратиться к стоящей за привередливой покупательницей терпеливой старушке, но в уши лез все тот же жеманный голос:

— Может быть, сначала выберем торт, потом конфеты.

— Могу предложить только такой, — Нина указала на витрину, радуясь, что торты не успели подвезти и в продаже был один сорт. «Иначе эта мымра меня бы совсем замучила».

— Ах, пусть будет такой.

Нина сбегала к холодильнику, ловко извлекла из него торт, стала укладывать в коробку. Шея вытянулась над прилавком.

— Ах, он мне что-то не нравится.

— Других сортов нет.

— Пусть будет такой же, но только не этот. Я не хочу этот.

До страсти захотелось Нине показать этой мымре нос или фигу. Но ведь она отвечала не только за себя, а еще и за Гришу, который вырос из своего костюмчика, который утром голодными глазами ел рябые ватрушки. Нина только едва заметно пожала плечами. Схватила торт и понеслась к холодильнику.

— Нина!

Услышала поспешные шаги за спиной.

— Дай-ка мне торт, — Алла Петровна взяла из ее рук коробку. — Я сама выберу. Иди сюда, смотри, как надо выбирать, — громко поучала заведующая.

Она отворила холодильник, наклонилась, но даже не выпустила из рук коробки, только повернула ее другой стороной и молча, с серьезным лицом подала Нине.

— Ах, почти то, но все-таки не то, все-таки еще не то.

Почему эти люди не понимают, что ей нужно. Ах, как мало людей с настоящим утонченным вкусом!

Нина снова бросилась к холодильнику. Алла Петровна спокойно ждала ее там. Теперь коробка приняла первоначальное положение.

— Вот, вот, — обрадованно воскликнула дама. — Это как раз то, что надо!

Длинный костистый стан ее был откинут назад, руки в белых перчатках расставлены ладонями наружу. В эту минуту она любовалась художественным произведением, созданным не без ее участия, не без ее вдохновляющих советов.

— Именно то, именно то! Очаровательно, очаровательно.

И, забыв или сделав вид, что забыла про конфеты, она величественно направилась к кассе.

В очереди неприлично громко хохотали две подружки. Они удерживали друг друга, делая страшные глаза. Но как только одна умолкала, начинала смеяться другая.

Нине было не до смеха. В другое время, может быть, и она только посмеялась бы над этой дурой, но сегодня бессильные слезы еще одной незаслуженной, никак не отомщенной обиды подступили к горлу. Если бы она могла, если бы не Гриша. Эх, как бы она запустила тортом в эту сухую воображавшую воблу, и крем расползся бы пятнами по пальто. Эх… Да что там! Надо развешивать ассорти и мишек, надо предлагать шоколад и торты, надо насыщать этих ненасытных. «Ненасытные!» — точно называет их Алла Петровна.

Впервые Нина с симпатией подумала о заведующей. Если бы не она, сколько бы пришлось перетаскать тортов этой манерной дуре. Нет, она действительно, изучила покупателя, видит, «что у него под кожей». А они все подходят и подходят. Нет им конца. Все выбирают и выбирают — конфеты, печенье, пирожное, кофе… А ватрушек, корявых ватрушек с картошкой не хотите! Ух вы, ненасытные!..

Но Алла Петровна, очевидно, понимала не только покупателя. Алла Петровна, вероятно, вообще была неплохим психологом.

Она подошла к Нине, постояла рядом и, улучив момент, вынула из кармана несколько небольших гирек. Потом оттеснила Нину от весов.

— Дай-ка я немножко поторгую. А ты посмотри, поучись.

Нина растерялась. Она невольно становилась соучастницей преступления, мелкого позорного обмана.

Утяжеленная гирька перетянула чашу не на этих, на каких-то других невидимых весах ее, Нининой, жизни. Сейчас Алла Петровна снимет с этих весов какой-нибудь пакетик и никогда уже не будет прежней Нины, той Нины, какую школьные подруги прозвали Царицей, той Нины, какой оставил ее отец, какой еще утром видел ее Гриша.

Все кончится. Начнется что-то новое, противное и отвратительное.

Покупатели, как нарочно, обращались только за штучными товарами. Алла Петровна отпускала их быстро, щеголяя ловкостью и сноровкой.

— Двести граммов ассорти и полкило печенья.

Нина невольно подняла глаза. «Запомню хоть первого». У прилавка стоял пожилой морщинистый человек в сером, слегка помятом пиджаке.

Алла Петровна быстро свесила конфеты и печенье, Нина перехватила взгляд Аллы Петровны. Это был взгляд сытый, мурлыкающий, ублаготворенный.

И другой взгляд перехватила Нина — из-за соседнего прилавка на нее тревожно смотрела Галя. И кажется, не только тревожно, но и выжидающе.

Исчезла растерянность. Нина словно очнулась от какого-то давящего кошмарного сна.

Нет, зря торжествуешь, кошка, зря мурлычешь!

Она только бегло взглянула на Аллу Петровну. Но Алле Петровне почему-то стало неспокойно от этого взгляда. Нина выскочила из-за прилавка. Пожилой человек в сером пиджаке был уже у дверей.

— Извините, товарищ. Извините, вернитесь на минуточку. Вам неправильно отпустили.

Несколько смущенный общим вниманием мужчина покорно вернулся к прилавку.

— Если лишнее, то, пожалуйста… — начал он.

— Нет, не лишнее… Это вас… Это вам недовесили.

Смело оттеснив Аллу Петровну, Нина проворно пополнила пакетики с конфетами и печеньем.

— Теперь верно!

— Спасибо. Только, право, не стоило из-за такой мелочи.

«Мелочь? — мелькнуло у Нины. — Для кого мелочь, для кого вся жизнь».

Алла Петровна сочла за лучшее поспешно скрыться в своей конторке.

Обеденный перерыв. Исчезают за дверью покупатели, пустеет торговый зал магазина. Нина присела на табуретку. Забыла взять с собой завтрак, а есть очень хотелось. Мысленно улыбнулась — «итог всех переживаний, ничего, перетерплю».

Прошла Алла Петровна, на этот раз и не покосившись в ее сторону. Впервые за время их знакомства Нина не чувствовала противного внутреннего трепета. «Иди, иди, пей свой кофе». Даже по заплывшей жиром спине заведующей было видно, как клокочет в ней бешеная бессильная злоба. «Пей кофе, кулачка».

Обрадовалась, что нашла для Аллы Петровны столь точное определение. Отец не раз говорил ей, нет страшнее, безжалостнее, жаднее кулацкого племени. За копейку поднимут на вилы, пустят в спину отточенный кухонный нож, стукнут по темени ключом от пудового амбарного замка. Вот она кулачка! За копейку растопчет, искалечит, растлит человека. Все равно она, Нина, победила ее. Порвала эту липкую, обволакивающую паутину. И от этого дышалось легко, свободно, как в сосновом бору.

— Чего сидишь одна? Идем к нам.

Галя Воронцова тянула Нину за руку.

— Идем, идем! Чаю попьем.

Нина пошла было за ней, но остановилась. Вспомнила, как они еще недавно посмеивались: «Иди к своей тетушке»…