Люди на болоте. Дыхание грозы

- Ето не так просто: всю Расею, фактически, на новые рельсы

переставить!..

- Расею-то переставят! - звонко заявил Хоня. - Вот Курени удастся ли

повернуть - это не ясно!

- Нет тут ничего смешного! - заметил ему Василь.

- Весь народ двинулся, понял, где его спасение, - рвался в бой Миканор.

- А мы видеть ничего не хочем! Не хочем, хотя каждому, и слепому, видно,

где вся выгода!..

Апейка почувствовал: тишина стала настороженной. Люди беспокойно

зашевелились, отводили глаза, мужчины стали сосредоточенней дымить

самокрутками. Василь Дятел хмуро кусал травинку, затаившийся, неприступный.

Подавляя волнение и как бы стараясь снова вернуться на высоту

образованного, передового человека, Андрей Рудой философски напомнил:

- Ето еще Карл Маркс учил: пролетарам нечего терять, а приобретут они

целый свет!..

- Карп! Карп тот - одно, а тут - другое! - прорвало Сороку. Рудому не

дали разоблачить необразованность Сороки:

забурлила снова разноголосица.

- Дак и иди! Приобретай! А мы посидим, поглядим - как оно! - выделил

Апейка напряженный Василев голос.

- Ну и сиди! А за других не говори! - будто приказал ему Миканор.

- А я за себя! - не поддался Василь. - Каждый сам знает!

"Крепкий орешек!" - невольно подумал Апейка, видя, каким упорством

горят разные Василевы глаза.

Когда выговорились, Миканор снова бросился в атаку - призывал не

отрываться от всего народа, организовать колхоз в Куренях, но его уже

почти не слушали. Те, что были сзади, начали быстро и тихо исчезать в

темноте, расходиться. Вроде Игнат перебил Миканора, напомнил, что время

позднее, Сорока добавила, что о таком важном деле теперь и говорить не

время; их дружно поддержали, и Миканору, видели все, не оставалось ничего

другого, как сесть и замолчать. Но он не сел, невнимание людей его не

только не охладило, а разожгло еще больше; перекрывая шум, наперекор тем,

кто хотел ни с чем разойтись, врезал.

- Дак я заявляю, что хватит уже нам стоять в стороне.

Чтоб с сегодняшнего дня колхоз был и в Куренях! И кто сегодня готов

вступить - пусть тут останется и запишется!

А кто не хочет, кто, - Миканоров пыл жаждал особенных, сильных слов, -

кто против народа и мероприятий советской власти - может идти домой

спать!..

Он тут же сам почувствовал, что перегнул, погорячился излишне, но не

подал виду. Все могли не сомневаться: он сказал то, что надо, и именно

так, как надо. Разве этих людей прошибешь вежливыми, городскими

словечками! Не обращая внимания на то, что в его словах, да и в самой его

фигуре была явная угроза, большинство из тех" что сидели еще вокруг, стали

дружно расходиться, как бы получив разрешение.

Надев кепку, Андрей Рудой не выдержал, под возгласы нескольких

куреневцев заметил Миканору, что угрожать народу, фактически, неправильно.

Миканор увидел среди йих тихого, довольного Андреевым замечанием старого

Глушака, разозлился:

- Дядько, хватит уже вашей болтовни! Или пишитесь с нами, или уходите с

дороги!

- Я-то уйду. Только это ж, так сказать, не по-большевицкому.

Андрей быстро, но походкой победителя подался за мужиками. Уже в

темноте он снова заговорил с ними. Однако Миканор не смог разобрать

ничего. Сорока еще раз хотела убедиться - узнать от Апейки, что загонять в

колхозы не будут. За Сорокой ушел и Василь, следивший до конца издали, как

и прежде, внимательно, недоверчиво.

Наконец остались у огня шестеро хозяев: Хоня, Алеша, Зайчик, Грибок,

Миканоров отец, Хведор Хромой - да несколько любопытных баб; среди них

особенно бросалась в глаза какая-то торжественная и виноватая Зайчиха с

малышом на руках. Мать Миканора смотрела с вечной тревогой, но спокойствие

сестры, Хведоровой жены, для Миканора было утешением.

Сначала больше молчали. Было что-то новое в том, что чувствовали друг к

другу, было какое-то непривычное единомыслие, близость. Эта близость

чувствовалась сильнее оттого, что с радужными надеждами входила в душу, в

мысли забота, тревожившая многих неизвестностью: а как оно там будет

потом, что выйдет из всего этого, что начинается здесь душной ночью?

Неспроста так задумчиво сидел хромой Хведор, обхватив скользкий костыль,

неспроста так сжаты были бескровные губы у Зайчихи. Да и Зайчик не был

таким веселым, каким хотел казаться.

Не один трезво ощущал: их, что здесь остались, было очень уж мало,

можно по пальцам сосчитать, - почти все село не вокруг костра, не с ними.

Если Миканора особенно терзало то, что столько людей не послушалось его,

не поверило ему, то Зайчиху и Даметиху, самого Даметика тревожило иное: из

тех, что следили теперь из темноты, не все смотрели доброжелательно, даже

не с обычным соседским любопытством.

Были там и такие - знали они, - кто проклинал молча, кто плясал бы от

радости, если б их молнией испепелило, ветром развеяло, как заразу.

- Не много, - вслух подумал Апейка, обводя всех таким взглядом, будто

хотел увидеть, кто чего стоит.

- С нашим народом разве сделаешь что! - не стал скрывать Миканор

разочарования и даже неприязни. - Говоришь все равно как не людям живым, а

пням в лесу! Да и пней, кажется, уговорить уже можно было б!

- Ето правда, - поддержал охотно Зайчик. - Семь раз напугаются перед

тем, как осмелиться!

- Да и не так себе сто! - не одобрила Миканорова мать Зайчиковой

игривости. - Не абы что. Разорить все сразу, да еще самому, своим

согласием.

- Ничего, - будто довольный всем, будто другого и ждать было нечего,

сказал Апейка. - Для одного вечера, может, и не мало! - Он взглянул на

Миканора, на других, улыбнулся. - И важно не только количество солдат, а и

какие они!

Качество важно, вот что! Здесь же - твердые, надежные каждый!

- Надежные! - поддержал Хоня. - Каждый десяти стоит.

Хромой Хведор, что все обнимал свой костыль, отозвался:

- Ето все равно что разведка.

- Не мало, ей-бо, не мало! - подхватил Зайчик. - Вся хитрость,

браточки, в том - как считать! Если только хозяев, то и правда - не густо!

А если всех с детьми, то с моими да Хоневыми - полсела, не меньше, будет!

Хоня захохотал:

- Ето правда! Будет!

- Хватит уже, - прервал шутки Миканор, с лица которого не сходила

озабоченность. - Не раннее время. Вставать скоро надо будет... Про дело

давайте подумаем. С чего и как начинать будем... Сразу ж, не секрет,

обобществить скотину и инвентарь надо: дак куда сводить и ставить все

будем, надо решить... Надо выбрать лучшие хлева для коров и коней, повети

- для телят... Я тут подумал уже, наметил, дак давайте обсудим,

постановим...

- А как с курями, не сказано? - перебила его вдруг Грибчиха. - Курей

оставить надо!

- И курей, как и всякую живность, будем обобществлять, - спокойно,

непререкаемо заявил Миканор; однако вернуться к прежнему разговору ему не

удалось: поднялся беспорядочный и горячий женский галдеж. К нему

примешалось и несколько мужских голосов.

Галдеж смолк только тогда, когда Апейка сказал, что с курами пока что

повременить можно. Миканор собрался деликатно возразить Апейке, пристыдить

женщин за отсталость, но Грибчиха, разгоряченная спором, крикнула:

- И когда ето будет, то обобществление? Говорит так, будто завтра

собирается все делать.

- Завтра и сделаем! А когда ж? - Миканор ответил так, как отвечают на

неразумное замечание. Но Грибчиха будто только этого и ждала:

- Завтра! Как же ты начнешь, если все на болоте! Если хозяйство в селе

- черт знает где!

- Ага, не ехать же в село, кинувши все тут! - поддержал жену Грибок.