Листопад

Может быть, завтра сюда придут новые люди, у кого-нибудь из них возникнет мысль, что здесь и до них работали, радовались и горевали такие же, как и они.

Но что же произошло в его жизни? Разве не было с ним рядом хороших людей?

Костя бросил окурок, затоптал его подошвой.

- Костя-я!..

Голос знакомый.

Он обернулся... По густой росной траве, высоко поднимая платье, бежала Наташа.

- Костя-я! Погоди!..

Да, он не ошибся - это была она. Да и мог ли он ошибиться? Сердце его билось часто и гулко. И какой же он дурак, даже не зашел проститься.

Наташа долго не могла отдышаться. Сорвала стебелек тимофеевки и, перекусив его пополам, едва переводя дыхание, сказала:

- Значит, уходишь совсем.

- Совсем, - Костя опустил голову. Это прозвучало как окончательный приговор.

- А почему ты не по той дороге? Здесь дальше.

- Не хотел ни с кем встречаться.

- И со мной?! - в глазах Наташи застыл упрек. - Что ж я тебе плохого сделала? Вроде друзьями считались.

- И с тобой.

Костя неожиданно взял ее влажную теплую руку и с сожалением проговорил:

- Я тебя, Наташа... - он на минуту замялся: - Я тебя, Наташа, любил... Но это все прошлое.

Она высвободила руку и смотрела на него, как бы обдумывая все сказанное им.

Молчание затянулось.

- Ты хотела что-то сказать? - спросил Костя.

- Нет, просто так... увидела и решила догнать. Не забывай, заходи. Мы будем очень рады видеть тебя. До свидания, - и Наташа протянула ему руку.

С чувством обиды Костя все глубже уходил в лес. Зачем она просила его заходить? Зачем?..

4

Бригада работу кончила до обеда. Кто-то из девушек предложил съездить в город и посмотреть кинокартину. Все согласились.

Наташа спешила домой переодеться. Отец сидел в кабинете, разглаживал исчерченную красным и синим карандашами карту лесничества.

- Итак, мы закончили новый участок, - будто ничего между ними не произошло, сказала Наташа.

Отец что-то буркнул и уткнулся в какие-то бумаги.

"Сидит, как сыч, и глаз не оторвет!" - с досадой подумала она.

Переодевшись в новое, голубое, подаренное отцом в день рождения платье, в котором она так нравилась Маковееву, Наташа снова зашла в кабинет.

- Я уезжаю, - коротко сообщила она.

Буравлев грубовато спросил:

- Это куда же?

- В город. Решили в кино с девчонками.

- Так-так...

- Ты думаешь, я на свидание? Правда, с девчонками...

- Хотя бы и на свидание, - бесстрастно и суховато заметил отец. - Мне все равно.

Значит, обида не прошла.

Она любила Маковеева. И понимала, что любовь эта связывала ее по рукам. Не было от нее радости. Горькая неудовлетворенность. Но как от нее избавиться, если рассудок говорит одно, а сердце другое?..

- Почему ты так не любишь Маковеева, папа? - твердо спросила Наташа. - Он все же из людей настоящих...

- Кого ты имеешь в виду? Маковеева, что ли? - губы Буравлева дрогнули в недоброй усмешке. - Настоящий!.. Мало ты еще смыслишь в этом деле. Присмотрись, тогда увидишь, кто настоящий, а кто нет. - И он углубился в бумаги.

Наташа присела сбоку стола.

- А кто же тогда настоящий?

Буравлев вскинул на дочь насмешливый взгляд.

- Вот он, твой настоящий, приказ подписал о Косте Шевлюгине. Так запросто уволили лучшего трелевщика... Даже не поговорили с человеком, а выкинули, можно сказать, на улицу.

Наташа смущенно опустила голову.

- А ты бы в таком случае не увольнял. В первую очередь он тебе подчинен!..

- Подчинен мне, а зарплату ассигнует твой Маковеев - человек настоящий... С душой, как видишь! Я бы не уволил. А куда податься парню? повысил голос Буравлев. - Кто посмотрел, что у него там на сердце... Бумагу подписать нетрудно, а бродить по лесу, сманивая вот таких, как ты, дурочек, еще легче... А вот понять человека, в душу рабочего заглянуть для этого, видимо, мало быть директором... Мало!..

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

1

Дождь был забойным, барабанил по бревенчатой стене и стеклам Милючихиной избы. По дорогам плясали, подпрыгивая, прозрачные водяные шарики, лопались на лету и мутными потоками сбегали по пустынной улице к реке.

- Вон как зарядил!.. - с досадой заметил Шевлюгин, прислушиваясь к шуму дождя.

- Пусть помочит, пересохло все, - отозвалась Милючиха, чистившая большого серебристого осетра. Она подняла голову, покосилась на окно.

В небе медведями громоздились бурые мохнатые тучи. Над Ольховкой, приостановившись, сбросили на крыши домов и на огороды свой благодатный груз.

- Напилась зелень! - с облегчением вздохнула Милючиха.

- Теперь заладил - окороту не жди, - проворчал Шевлюгин. - Переметы не порвало бы...

- Из-за твоих переметов хоть весь свет сгори.

- Зла у тебя, как у пойманной лисицы... И чего кипишь?..

- С радости, ублажил ты меня, рабу грешную.

- Ну и язва!.. - Шевлюгин сощурился, покачал головой. И чего быть недовольной? После того как началась линька у зверей и он перешел на запретный лов осетра, в доме ее стал частым гостем. Благо, для переметов нашел укромное местечко под Ольховкой. Да и прибылей она получала немало. Осетрина - рыба сейчас редкая. В любое время с нее можно "сорвать" красную цену, а Милючихе-то он ее отдавал задарма.

Милючиха, склонясь над столом, усердно скребла ножом осетра.

Шевлюгин подошел к ней и потрепал ее по плечу.

- Не терпится? - покосилась она на него. - Вот рыбу выпотрошу... А бородищу-то отрастил! Хоть бы наполовину остриг. С таким неприятно и рядом сидеть. У нас вон старики каждую неделю бреются.

- Зато в кармане у них пусто. А ты загляни в свою кубышку: сколько там червонцев? И все благодаря вот этой бороде. Много ли ты в колхозе-то наработала?

- Ну, ну, утихомирься, - примирительно сказала Милючиха. - Но при чем тут твоя борода? Зимой-то обходился без нее.

- Мало ты смыслишь в нашем деле. Зимой-то я был егерем. Все зверье мне подвластно. Если и сшибу незаконного, так на то причину найду. А рыба другого хозяина имеет. Недавно меня накрыл какой-то начальник их, а я бац на колени и за бороду: пощадите старика христа ради. Больше ни-ни... ей-богу. И ну моргать глазами, аж слеза побежала. "Ну, смотри, браконьер, попадешься еще раз - не помилуем", - пригрозил он. "Какой я, говорю, браконьер? Человек я, как и все..." Он махнул рукой и повернул лодку обратно. А я в то время на кукане с пяток осетров держал, что жеребцов на привязи. Вот тебе и борода! А будь я бы бритый...