Листопад

Буравлев пристально посмотрел ей в лицо:

- Ты что, дома, что ли, не ночевала?

- Выдумаешь еще, папа, - скрывая смущение, поджала губы Наташа. - Где же я еще могла ночевать?

- Кто тебя знает, - удрученно вздохнул Буравлев. - От вас теперь всего можно ожидать... - Он помолчал. - Лицо у тебя больно помято. Будто всю ночь воду возила.

Наташа прошла на кухню, сняла с самовара трубу и заварила чай. Слезы застилали глаза.

- Ты чем-то расстроена? - спросил Буравлев, когда она зашла в столовую.

Наташа не могла говорить. Плечи ее вздрагивали.

Они молча позавтракали, и Буравлев, накинув плащ, заторопился... Его лицо было бледным.

Убирая со стола посуду, Наташа все время думала о Маковееве. Нежность к нему вновь захлестнула ее. Как он там один? Что скажет, когда проснется? "Милый, милый!.." - шептала она.

Наташа, сбросив туфли, прошла в спальню и, обессиленная, растянулась на кровати. Мысли в ее усталом мозгу начали путаться. Вскоре она уже не слышала, как за окном на ветру позванивали хвоей елки, как над крышей дома мяукала иволга.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

1

Из больницы Костю выписали через месяц. Домой он возвращался полями. По обе стороны дороги стеной стояли хлеба. Южный ветер теребил темно-зеленую пшеницу, нагоняя волны. Аромат цветущих трав ударял в лицо. После затхлого больничного воздуха Костя дышал всей грудью. Было приятно от того, что он жил на земле, видел все, что окружало его сейчас... И грудь распирало от ощущения силы и молодости, от нахлынувшего счастья...

Кончились поля, и Костя стал углубляться в лес. Деревья словно нашептывали ему неведомую сказку. И этот тихий шелест листьев заставил вспомнить все то, о чем не хотелось думать. Вон на той лужайке он когда-то сидел с Наташей. Она плела из подснежников букет, а он от нечего делать мастерил из ивы свисток. В детстве он тоже мастерил различные дудки, даже плел корзины, выжигал на очищенных от коры ореховых палках узоры... Когда свисток был сделан, Костя прижал к губам и подул в него. Наташа закрыла уши и вскрикнула: "Ой, оглушил!.."

Грустные воспоминания... Костя вглядывался в высокую стеблистую траву, которая, путаясь под ногами, мешала идти, в позеленевшие от времени пни, в маленькие деревца. Кто-то жалобно пискнул. Костя бесшумно подошел к кустам, наклонился. У земли прижалась, притаившись, маленькая птичка. По синим взъерошенным перышкам и по черной головке он узнал синичку-гаечку. Распутав траву, Костя взял птичку на ладонь.

- Ну, лети, - сказал он и подбросил гаечку вверх.

Птичка расправила крылышки и, не пролетев двух метров, упала на землю, затрепетала в траве.

- Не умеешь летать!.. - догадался Костя. - Вот они, дела-то... Придется спасать тебя.

Он легонько зажал птенца в ладони. Гаечка вертела головкой и, раскрыв клюв, пыталась клюнуть его в руку.

- Да ты не брыкайся, - уговаривал Костя. - Там тебе будет веселей, чем сидеть в траве и ждать, пока лиса или ворона сцапает.

Обойдя Черное озеро, Костя берегом Жерелки поднялся к безымянному ключу и свернул к сторожке Прокудина. На крыльце лежал Барбос. Пес лениво вильнул хвостом и тяжело поднялся навстречу.

Костя толкнул дверь, вошел в сени. В доме никого не было. Заслышав шаги, в клетках закричали птицы.

- Что, проголодались?

Он отыскал картонную коробку, посадил туда птенца-гаечку и пошел искать хозяина сторожки. По открытой двери можно было думать, что он должен быть где-то поблизости. Костя обошел дом, повернул по тропке к ключу и тут у сосны, в черемуховых зарослях, он увидел устланный цветами свежий холмик и небольшую дубовую пирамидку с надписью и сразу все понял.

Костя обошел могилу, еще раз внимательно прочитал надпись. Вернувшись в дом, он отыскал кусок толстой проволоки и, набрав в лесу сушняка, разжег костер. В костре накалил докрасна проволоку и ею выжег на обратной стороне пирамиды: "П а р т и з а н - Б о л ь ш о е с е р д ц е".

Костя уже собирался покинуть это печальное место, когда со стороны ручья послышались торопливые шаги. Это были Митя Зырянов и Коля Дымарев.

- Что вы здесь делаете? - спросил Костя.

- Обход охраняем, - с серьезностью пояснил Коля.

- А я вам нового жильца принес. Птенца гаечки. В лесу подобрал. Он уже оперился, а летать еще не может. - И строго посмотрел на ребят: - А птиц что же не кормите?

- Как же, кормим! Попрошайки такие.

2

В то время когда Костя шел домой, в кабинет Маковеева позвонили из больницы. Главный врач сообщил, что Шевлюгин выздоровел и может приступать к работе. На клочке бумажки Маковеев написал приказ и, вызвав Лилю, попросил:

- Перепечатайте. Копию завтра же надо переслать в Приокское лесничество.

Лиля, прочитав приказ, недоумевающе взглянула на директора.

- Как же так? - спросила она. - Шевлюгин лучший наш тракторист.

- Был лучшим, да сплыл, - Маковеев углубился в бумаги, давая этим понять, что разговор закончен.

На другой день Буравлев пригласил к себе Костю и подал копию приказа о его увольнении.

- Честно говоря, жаль мне отпускать тебя. Да ничего не поделаешь. Зол на тебя Маковеев. Сколько ни уговаривал - ни в какую. Уперся, как баран... Чем ты его так допек? Не пойму.

Костя побледнел. Шагнул к двери.

- Куда ты теперь? - остановил его Буравлев.

Костя с обидой выпалил:

- Недавно один человек мне сказал: хотя земля круглая, а зацепиться есть за что...

- Ты не кипятись, - волновался Буравлев. - Ты же знаешь, я тут ни при чем. У меня есть одно предложение. Послушайся меня. Вот тебе записка. Иди к Дымареву в Сосновку. Он тебе даст дело. Они купили новый трактор, а хорошего водителя нет. Я ему говорил о тебе. Иди, жалеть не будешь.

3

Прямо из лесничества, не заходя домой, Костя направился в Сосновку. Утреннее солнце затопило поселок, раскрасило зубцы сосен и узкую полоску речного тумана.

Костя отыскал взглядом дом, а затем окно Наташиной комнаты и почувствовал щемящее, еще до конца не осознанное чувство утраты. Он достал из кармана папироску и закурил.

Что ему этот неласковый, с трудом обжитый людьми клочок земли? Пройдет месяц-два, позарастут тропинки муравой, позабудут и о нем, Косте.

А у него навеки сохранится память о тоненькой белокурой девушке с синими глазами, боль в сердце и неприязнь к человеку, который обокрал его.