Слияние вод

"Господи, ведь надо ж додуматься до такой чепухи! Вот уж бабий ум, еще хуже, чем куриный... Сравнила колхоз с какой-то утлой лодчонкой, а председателя - с гребцом. Не нахожу в этом ничего мудрого".

И все-таки подогретые Наджафом и Ширзадом парни пришли в восторг, хлопали в ладоши, кричали, буйствовали:

"Правильно-о-о!... Молодец, ханум!..."

Такой же горячий отклик в зале нашло выступление звеньевого Мурадхана,

Нет, Рустам-киши справедлив, признает, что тот говорил серьезно, обоснованно, но допустил в своей речи досадные колкости, а зачастую и оскорбительные выпады против солидных, убеленных сединами бригадиров, которым он, молокосос, и в подметки не годится.

Ага, на трибуне появился Салман... Как-никак верный пес, хоть кое в чем и самовольничает, но не подведет! Держитесь, демагоги и злопыхатели, сейчас он вам задаст жару!...

Но к огорчению Рустама-киши, его заместитель заговорил неуверенно, сбивался, поминутно заглядывал в конспект, согласованный накануне с великодушным своим покровителем. Неужели нельзя было выучить речь наизусть, даже прорепетировать ее дома, перед зеркалом? Ах, дармоеды, ах, лентяи!... Каждый норовит только для себя попользоваться покровительством Рустама, а как ему прийти на выручку, то жила тонка.

Салману все же похлопали, но аплодисменты получились разрозненными, жиденькими, и он сошел с трибуны смущенным.

А едва предоставили слово Ширзаду, в зале воцарилась тишина, полная волнения и горячего ожидания.

Уже это одно укололо Рустама-киши, вызвав в его сердце странное чувство, похожее на ревность.

"Главнейшая, я бы сказал, партийная задача правления нашего колхоза в области хлопководства - облегчить ручной труд людей, и прежде всего женщин и девушек, - начал Ширзад. - Вот об этом-то председатель товарищ Рустамов и не желает думать!"

"Обо всем думаю!" - вспылив, прервал его Рустам-киши, и нервным движением руки смахнул капли пота со лба...

- С сатаной, что ли, подрался? Ишь разметался, весь в поту, - сказала спросонья Сакина, тревожно всматриваясь в искаженное лицо тяжело дышавшего мужа.

Однако Рустам-киши не услышал ее далекого голоса - Ширзад, только Ширзад заслонил ему весь божий свет... Тщетно он прерывал секретаря парторганизации то насмешливым замечанием, то глумливой улыбкой, а раза два, не утерпев, вскакивал и отважно подставлял грудь под его обвинения. Ничего не помогло!... Будто подменили людей: те самые колхозники, которые совсем недавно заискивали перед Рустамом-киши, возносили до небес его добродетели, добивались благосклонных взглядов, - теперь дружно, слитно отзывались с одобрением на каждое слово Ширзада, ему, и лишь ему, аплодировали, его приветствовали согласными возгласами.

Но что это? На трибуне уже не Ширзад, а бойкий рослый петух с огненно-алым гребнем. Захлопал крыльями, надулся и закукарекал, залился во все луженое горло утренним песнопением.

По деревенским дворам тотчас откликнулись другие крылатые стражи времени, и вот уже великое множество петухов зычно горланило, напоминая людям, что ночь прошла.

Сакина взяла Рустама за плечо и сказала:

- Да ты весь в поту, опять метался. Вставай, киши, утро, вставай...

8

Рустам не заставил себя уговаривать, быстро оделся, сунул ноги в мягкие разношенные сапоги, умылся, кидая в лицо полные пригоршни мутной арычной воды, и тут же на дворе, стоя у очага, позавтракал.

То ли потому, что он не побрился и седая щетина торчала на щеках, то ли оттого, что не выспался, но вид у Рустама был утомленный, тоскливый и сердце Саки-ны дрогнуло от жалости.

- Эх, киши, на машине бы ехал, ведь растрясет в седле, - сказала она, увидев, что муж вывел из конюшни серую лошадь.

Рустам упрямо мотнул головою, с кряхтеньем взобрался в седло, пришпорил коня и лихо, по-молодецки вылетел за ворота.

Автомобиль привязывает к шоссейным дорогам, а на верном коне можно заглянуть во все укромные уголки своего хозяйства, самому проверить, как идет работа.

Сперва Рустам-киши решил навестить бригадиров и звеньевых, - он не сомневался, что кое-кто из них еще отлеживается или, в лучшем случае, благодушничает за утренним чайком.

Остановив кобылу у дома Немого Гусейна, он крикнул выскочившей на крыльцо девочке с растрепанными косичками и грязным носом:

- Разбуди-ка отца!

Девочка исподлобья сердито посмотрела на грозного председателя.

- Да он давно в поле!.

Гусейн был лежебокой, с превеликим трудом сползал с засаленной его собственными боками тахты, и Рустам-киши знал этот недостаток Немого, но и не забывал о его преданности и выносливости... В случае необходимости Гусейна можно было нагрузить работой, как верблюда тяжелыми хурджинами, и самому вдобавок взгромоздиться на спину, - повезет, целую неделю будет везти через пустыни и горы, не прося ни пищи, ни воды.

Рустам невольно припомнил, как буквально на днях, когда Кура и Аракс, будто взбесившись от весеннего разлива, подмыли и обрушили дамбу и разъяренные, кипящие потоки ринулись на приготовленную под хлопок делянку, Немой первым кинулся на борьбу, всю ночь трудился как вол, не щадя себя, бесстрашно кидался в водовороты, таскал без устали на плечах мешки с землей.

Не отстала от Немого и его бригада, а минуту спустя прибежали на помощь комсомольцы...

Даже злоязычная тетушка Телли к рассвету признала мужество Гусейна:

- Стоит Немому захотеть - горы своротит!

Председателю только бы радоваться да ликовать при виде такого самоотверженного порыва людей... И ведь в полях дружнее закипела работа! Что за оказия? Значит, собрание расшевелило, зажгло сердца колхозников? Но Рустама-киши томили унылые размышления: кто же так живительно подействовал на людей - он своим докладом, призывами к бережливости, посулами богатого трудодня или Ширзад пламенной речью?

Заехав к Салману, Наджафу, а затем к Ширзаду и прочим бригадирам, Рустам обнаружил, что никого дома нет, все давным-давно, с первыми лучами солнца, отправились в поле.

Лишь в одном дворе он заметил, как заспанный мужчина, заслышав игривое ржанье председательской кобылы, метнулся в сарай, надеясь схорониться там в сене.

Пришлось старику слезать с седла, привязывать кобылу к вбитой в ворота скобе, вытаскивать лентяя из сарая и при жене, при детях срамить;

- Больным прикинулся? Ишь брюхо нажрал! А осенью первым явишься за зерном и деньгами? Живо в поле!... Смотри, на общее собрание вытащу. Да передай своим приятелям, отсиживающимся по чайханам, что им тоже несдобровать!...

За деревней застоявшаяся кобыла, едва Рустам опустил поводья, пошла резвым галопом, взрывая копытами слежавшуюся за ночь в колеях пыль, жадно вбирая трепещущими ноздрями прохладу полей.

Рустам обгонял идущих к полевому стану колхозниц, скрипучие арбы с навозом и семенами. Все его почтительно приветствовали, и он так же вежливо отвечал на поклоны.

Солнце висело еще низко над алой каймою горизонта, а Рустам уже остановил коня около арыка, передал поводья подбежавшему Салману.

В высоких сапогах, в гимнастерке с нагрудными карманами, Салман походил на молодцеватого, дисциплинированного солдата, и, - видимо, это ему нравилось. На вопросы председателя он отвечал подчеркнуто кратко.

Эта преувеличенная исполнительность была вызвана особыми причинами.

Позавчера Наджаф остановил на улице идущих в правление Рустама-киши и его заместителя, рассказал, что опытный хлопковод, бывший колхозный шофер, Аяз Алиев вознамерился один вспахать, посеять, вырастить и убрать урожай хлопка на участке в двадцать гектаров, дабы показать неверующим силу механизации.

- Такого смельчака надо бы поддержать двумя руками, а ему энергично мешают!

- Кто?

- Твой помощник.

Председатель угрожающе посмотрел на Салмана.

- Глупая фантазия! - не смутился тот. - Да где это видано, чтоб один человек справился с двадцатью гектарами? Чепуха!...

Наджаф спокойно - во всяком случае, он не орал на всю деревню объяснил, что комсомольцы уже подробно обсудили план Аяза и признали его правоту... Оказывается, все дело в том, чтобы правильно провести квадратно-гнездовой сев с механическим переносом мерной проволоки. Кроме того, Алиев переставил ножи в культиваторе - теперь можно машиной начисто уничтожить все сорняки, забыв о кетмене.