Слияние вод

- Скорее говори, а то спешу, - попросил Рустам.

- Раз спешишь, одно скажу: следи, дядюшка, за сыном! - храбро выпалила тетушка.

При этих словах Гызетар слабо вскрикнула и так покраснела, что слезы выступили на глазах. Рустам тоже почувствовал, что кровь бросилась ему в лицо, стало трудно дышать.

Он ожидал всего: и заступничества за Керема, и жалобы, что Гараш где-то плохо прокультивировал хлопок, но тон тетушки Телли, смущение Гызетар подсказали ему, что тут речь зашла вовсе о ином, куда более страшном.

Опасаясь, что услышат в соседней комнате, Рустам вполголоса сказал:

- Не кричи! Объясни толком, ничего не понимаю...

- А чего ж понимать? - Телли пожала плечами. - Твой сын опозорил всю деревню. Если девушка пришла, круглая сирота, детдомовская, значит, ее можно топтать? Подумай, дядюшка, разве после этого хоть одна горожанка согласится выйти за нашего парня? Почему ты разрешил ему губить девушку, прекрасную, как цветок?

Рустам замахал руками, будто отгоняя курицу.

- Видно, тебя солнечный удар сегодня сразил, ишь распалилась!. Доченька, хоть ты объясни, - повернулся он к Гызетар. - Чего ей от меня нужно? Мало она мне анонимками крови попортила!

- Несправедливо сказал, дядя Рустам, - возразила Гызетар. - Телли прямой человек: что на уме - то на языке! Она и за своей подписью напишет, если понадобится. А пришли мы потому, что Майю до слез жалко. На кого твой сынок законную жену променял? На кого? Не нарочно ли Салман ему свою сестрицу подсунул?

- Ш-шш!... Вон отсюда!... - прошипел Рустам, потрясая кулаками. - Мою семью решили чернить? Не выйдет!

Тетушка Телли вдруг успокоилась, взяла за руку Гызетар.

- Пошли, пошли. Слушать не захотел - сам же станет раскаиваться...

На крыльце женщины столкнулись с Салманом, Немым Гусейном и Ярмамедом, которые направлялись к председателю.

По багровому лицу Телли они смекнули, что между нею и председателем только что вышла солидная перепалка, и тревожно переглянулись: "В удачное ж время пришли!... Да если он разъярится, так родного сынка не пощадит зарежет!"

Рустам, оставшись один, ходил по кабинету, дергая себя за ус. Сердце отца подсказывало ему, что Телли сказала правду.

Самолюбие его было уязвлено. Он не мог примириться с тем, что эту черную весть принесла ставшая ему ненавистной тетушка Телли. "Клевета, грязная, низкая клевета! - уговаривал себя Рустам. - Это она нарочно, чтобы спасти своего сына от позора, бросила тень на Гараша".

- Можно, дядюшка? - послышался спокойный голос Салмана.

- Заходите! Что на ферме? Тетушка сейчас клялась, что ее сын не человек - ангел, - сказал Рустам.

Салман взглядом приказал приятелям садиться на диван, а сам, стоя у письменного стола, вынул из полевой сумки ворох бумажек и заглянул в акт ревизии.

- Если ее сына послушать, так придется поверить, что на ферме волки с овцами мирно пасутся. А что ей еще говорить? Признаться, что сынок - наглый вор?

- Да не тяни душу, - взмолился председатель, - Были хищения?

- Хищения! - Салман презрительно хмыкнул. - Грабеж, самый настоящий грабеж среди бела дня...

А вы чего притихли? - неожиданно обратился он к Гусейну и Ярмамеду. Выкладывайте, что узнали.

Немой Гусейн кротко, в упор взглянул на председателя, сделал губами "лырч" и этим ограничился.

За него сказал Ярмамед. Содрогаясь всем тощим телом от возмущения, он бил себя кулачками в грудь, брызгал слюною, то вскрикивал, то бормотал в изнеможении. Он поклялся головою высокочтимого Рустама-киши, что все чабаны удивлялись, откуда у Керема появилась такая жадность: жрет, жрет и не нажрется... Ярмамед потрясал перед Рустамом актами: вот ягнята померзли, вот три барана в реку сорвались с крутого берега, вот чума на отару напала. Только в январе подохло восемьдесят овечек. И все акты составлены со слов Керема, чабаны ни одной шкурки в глаза не видели... Пятьдесят ягнят якобы замерзли и наказали Керему долго жить. По тонким, извилистым губам Ярмамеда скользнула хитрая улыбка.

Заметив ее, Рустам разбушевался:

- Ах, бессовестный, да разве сейчас время скоморошничать? Плакать надо...

Ярмамед, сделав постное лицо, вздохнул.

- Ты прав, как всегда. Действительно, плакать хочется, глядя на такой разнузданный грабеж... До того дело дошло, что зарезали тридцатикилограммового барана и устроили банкет в честь завобразованием.

- Го-шат-ха-на? - спросил Рустам.

- Ну да, - вмешался Салман. - И составили, наглецы, акт, будто волк забрался в загон, вырвал этому барану курдюк... Не потеха ли? А чабаны теперь оправдываются: Керему поверили и подписали...

Немой Гусейн при этих словах опять сделал губами "лырч", да так громко, что все вздрогнули.

- Я Керему сказал: "На что надеялся, несчастный? Гошатхан нажрался и уехал, а теперь тебя посадят на вертел и поджарят, как шашлык", - продолжал Салман. - Если хочешь прислушаться к нашему мнению, дядюшка, то мы одно говорим: так дальше продолжаться не может. Керема нужно немедленно отстранить от работы и послать на ферму надежного человека, которому мы бы доверяли, как себе.

- Кого? - спросил Рустам, просматривая подсунутые Ярмамедом акты.

- Конечно, Гусейна, - после некоторого колебания предложил Салман и покосился на председателя.

Рустам ткнул пальцем в чью-то подпись на замызганном, будто изжеванном акте о нападении волка на отару.

- Подожди, подожди... Это кто расписался? Старик Баба? Я его хорошо знаю, он не осквернит свои седины лживым словом.

- Да ведь мы проверяли. - Салман обиделся. - С ума сошел, что ли, этот волк, чтобы вечером лезть в загон? Собак полно.

- Не мудри. Голодный волк и на человека бросается, - повысил голос Рустам и еще раз перечитал акт. На лице его появилось недоверие.

Видя, что председатель колеблется, Салман подмигнул Гусейну, и тот, сделав губами "лырч", сказал с умоляющим видом:

- Дядюшка, если ты прикажешь: "Умри!" - умру, а с фермой я на старости лет не справлюсь. У меня и сейчас одна забота; вечером до дому добраться и спокойно уснуть.

- Ты не о себе - о колхозе думай, - укоризненно сказал Салман. - Что за люди! - пожаловался он Рустаму. - Речь идет о тысячах голов скота, а этот лежебока не стыдится признаться, что хочет спокойно спать. Погоди, вот отправит тебя дядюшка на ферму растрясти жир по яйлагам,

- И в самом деле, Гусейн, как тебе не стыдно, - сказал Рустам и погрозил бригадиру потухшей трубкой. - Все о своих удобствах беспокоитесь, только бы себе урвать. Завтра же принимай ферму! - неожиданно приказал он.

Рустам не заметил, как самодовольно посмотрел на приятелей Салман.

- На бригаду выдвинем Гызетар, а на ее звено тетушку Телли, предложил Салман. - Вот мы критиканам рты-то и заткнем. А не справятся пусть на себя пеняют. В райкоме тоже будут довольны смелым выдвижением на ответственные посты женщин, - как бы мимоходом добавил он.

Это предложение Рустаму понравилось. Немой Гусейн, жалобно моргая, сказал:

- За тебя, дядюшка, умереть готов, но уж если мне приходится принимать ферму, забирай оттуда Керема. Этот воришка под меня подкапываться станет. Сам украдет, а мне отвечать. Нет, я не согласен.

- Тебя не спрашивают, согласен или не согласен, - прикрикнул Рустам, но тотчас сжалился. - Ладно, переведем Керема на хлопок, пусть с кетменем попотеет. Там он узнает, как зариться на колхозное добро. - И, приказав акт ревизии послать прокурору, не попрощавшись, вышел из правления.

Через минуту он уже мчался на серой кобыле в поле.

2

С виду в доме Рустамовых ничего не изменилось. Как и прежде, все сияло чистотою, к обеду семья собиралась в столовой, по вечерам долго и мирно пили чай у пыхтящего самовара, а потом расходились по своим комнатам, вежливо пожелав друг другу спокойной ночи. А на самом деле злая печаль поселилась в семье, все чувствовали себя подавленными, даже Першан присмирела, и не слышно было ее веселых песенок. На улице стояла жаркая погода, а в комнатах как будто гулял сквозняк, и все зябли, ежились, жаловались на головные боли, а Майю трепала лихорадка.