Между нами только ночь

Москвина Марина

Между нами только ночь

Марина Москвина

Между нами только ночь

Повесть

От автора

Недавно мне позвонили из Союза писателей и спросили:

- Вы извините, пожалуйста, какого вы года рождения? У нас тут записано - 1854-го...

- И в чем проблема? - я спросила.

Иногда мне кажется, так оно и есть.

"Друзья мои, где вы? И зачем мне теперь телефон?" - спрашивал Виктор Шкловский и не находил ответа.

Я чувствую себя Робинзоном, выброшенным на берег вечности.

Хочется удержать прошлое, запечатлеть бывшее. Мне близка федоровская идея Музея предков - как собирания, хранения, изучения поглощенных временем феноменов - по тающим следам, исчезающим отпечаткам, письмам, дневникам, вещам, документам, фотографиям, меркнущему сиянию, стихающим отголоскам. Близка его вера в то, что мы в силах отыскать утраченное - не в пространстве земли, так в толще времени.

Вдруг в конце апреля пошел снег.

- Как же так? - удивлялся мой брат Юрик. - Такой холод? Ведь могут цветы замерзнуть!

Апрель, новая весна - снежная, холодная, - а все равно - весна есть весна, и ты дожил до нее! Почему-то весной мне всегда приходит это в голову.

В тот день я уговорила Юрика вместе сходить в театр "Эрмитаж" на спектакль швейцарца Петера Риндеркнехта - "с музыкой и куклами (так было написано в афише), для любопытных зрителей от 8 лет и старше...".

Мы-то с Юриком гораздо старше. Юрик вообще уже весь седой. Мы с ним так редко видимся. Юрик - военный геодезист, майор, все время командировки, живет он один с двумя попугаями: желтенький Петька и зелененький Чапай.

Еще у него есть рыбки.

- Это моя большая холоднокровная семья! - с гордостью говорит о них Юрик.

Уезжая в командировку, брат оставляет мне червей в холодильнике и записку:

"Машка! Не клади продукты на червяков, а то им душно". Юрик соорудил такой большой аквариум - во всю стену, что пол не выдержал тяжести, и аквариум провалился в нижнюю квартиру. Все остались живы, к немалому своему удивлению - и соседи, и братец, и огненные барбусики, даже золотые вуалехвосты и нежные полосатые скалярии почти не пострадали, а сом Алешка отделался легким испугом.

Билеты я упросила по телефону забронировать нам заранее, и очень благодарила кассира, что Юрику не понравилось.

- Почему ты заискиваешь перед кассиром? - спросил он строго. - Кассир должен благодарить покупателя, а не покупатель - кассира.

В театр "Эрмитаж" он пошел со мной только потому, что я пообещала ему обалденный концерт на контрабасе. Мол, Петер Риндеркнехт - великий швейцарский контрабасист. И показала ему на афише - издалека - лохматого великана черноволосого, тот в красном бархатном фраке и "бабочке" самозабвенно играет на контрабасе.

Когда оказалось, что контрабас Петеру служит "волшебным ящиком", вертепом, весь свой театр он упрятал в контрабас! - Юрик не мог скрыть разочарования.

- Ой, какой у него пыльный бархатный фрак, - недовольно зашептал Юрик. - Вообще, театральные люди мне кажутся очень пыльными. Театр - это скопище пыли. Мы не замечаем пыли в обычной жизни, - шептал он, - а в театре - то ли оттого, что свет слишком яркий? - одна только пыль.

Он ворчал и ворчал, но я не жалела, что завлекла его сюда, хотя бы и обманом.

Мне так хорошо с ним всегда, я в детстве от него не отставала. Куда он, туда и я. Я и за пивом им бегала, только бы не прогоняли.

Юрик мне брат по маме. Отец Юрика - военный. Мама говорит: "Он вернулся с войны - такой герой, тяжелое ранение, и все показывал какой-то необычайный орден, который, как потом оказалось, он не заслужил, а просто нашел в Румынии...".

Но все равно Юрик для меня роднее родного брата. Я иногда размышляю, с чего началась моя божественная удача в этой жизни? И понимаю - с того, что все мое детство длиною в жизнь я провела за его широкой, надежной спиной.

Если б кто-нибудь спросил у меня, чего я ищу, что я больше всего ценю в этом мире, я бы ответила: не любовь (она вечно оканчивается скандалом), не дружбу (дружба тает с годами, рассеивается, превращается в воспоминание), а братство - братство я ставлю превыше и дружбы, и любви, потому что это единственное, мне кажется, на что можно положиться.

Но был момент - даже Юрик закайфовал: когда сам артист наконец-то расслабился, сел на стул, открыл в контрабасе дверку, а там - настоящая кофеварка. Он стал варить себе кофе, чудесный запах распространился на целый зрительный зал, и вот он лениво извлек из контрабаса открытку с изображением, может быть, южной Италии, и прочитал: "Дорогая мама! У нас все хорошо! Микелле в полном порядке, он в тюрьме...".

Петер Риндеркнехт сидел на сцене и наслаждался чашечкой кофе, а мне этот эпизод понравился больше всего, потому что я сама очень люблю сесть где-нибудь в хорошем месте - немноголюдном, с Юриком, в тепле и тишине, пускай даже в "Макдоналдсе", пить капуччино с жареным картофелем, есть ванильное мороженое, ну, можно взять еще по слоеному пирожку с ежевикой...

Юрик что-то рассказывает из своих путешествий по Уралу, Сибири и Дальнему Востоку. Эти истории обычно связаны с каким-нибудь подвигом, который он совершил. То на Севере из ледяной воды вытащил стопудовых мужиков утопающих, то в сибирской деревне вытянул из горящего коровника коров. А однажды на даче в Кратово он меня спас от неминуемой гибели, когда я в лодке на пруду подавилась огурцом. Другой бы растерялся, а Юрик - нет. Он схватил меня за ноги и так стал трясти, что огурец вылетел и упал в воду!

После чего брат всегда интересуется, как мои дела на издательском фронте.

- Если никто не издаст твою книжку, - он всякий раз говорит мне, - ты только не расстраивайся. Я ее опубликую за свои деньги. Да, армия сейчас не в почете, наука в загоне, - ничего, подкоплю, затяну ремень потуже - и твоя книга найдет своего читателя! Иначе зачем ты ее написала?!.

С книжкой вот какие дела: книжки пока нету. Только публикации в журналах - главы, отрывки, фрагменты... Но у меня все полностью готово чтобы она появилась. В зеленой картонной папке лежит эта повесть - я назвала ее "Загогулина" - о моем босоногом интернатском детстве ("Как??? Вы учились в интернате??? - воскликнули в одном издательстве, возвращая мне эту папку. - Ни за что бы не подумали! У вас такой взлелеянный вид...")

А что такого? Родители уезжали на полгода за границу, бабушка отказалась остаться с двумя детьми, тем более Юрик был трудный подросток, и меня уговорили пойти учиться в интернат, хотели ненадолго, а я пообжилась, привыкла и отмотала там четыре года.

Но с книжкой пока не вытанцовывалось. Раз как-то позвонили из очень странного издательства (сами позвонили!). Издательство "Восход". Бывший "Спутник".

- Алло! - произнес мужской голос, после чего этот человек - то ли глубоко вздохнул, то ли зевнул. - Ну, что вы там? Детская писательница?

- ...Да, - говорю, немного удивленная началом нашего разговора.

- А есть у вас, - спрашивает, - какой-нибудь "готовый романс"?

- ???

- Ну, что-то готовое, - он объяснил. - Так у нас дед говорил: "готовый романс" или "неготовый"...

- Есть-есть! - говорю я обрадованно. - Абсолютно "готовый романс"!

- Тогда соберите что у вас есть и позвоните Владимиру Абрамычу. На детскую литературу сейчас льготы, ее выгодно печатать. Только лапшу ему на уши не вешайте, а то некоторые "классики" рассядутся в кабинете и тюльку гонят часами о своих достижениях. Он там чуть в обморок не падает. Чтобы словам было тесно, а мыслям просторно. Надеюсь, вы меня поняли. Вот семь его телефонов. Он возьмет рукопись и отнесет в типографию.

- А вы кто?!! - я спрашиваю.

Он - лениво:

- Да какая разница?

- Так вы что-нибудь читали - мое? - растерянно спрашиваю.

- Ну, знаете! - воскликнул он возмущенно. - Я уже вышел из этого возраста. У вас там что - проза или стихи?..