Яна и Ян

Проснулся я поздно, в голове шумело, то и дело накатывала тошнота. Сейчас бы холодного пива! Недаром наш Ньютон говорит: «Одна хорошо охлажденная бутылка сразу ставит человека на ноги…» Только Ньютона здесь нет, нет и холодного пива. Зато весь подвал заставлен бутылями с малиновым соком.

Я встал, подошел к умывальнику, вылил на голову кувшин воды и почувствовал себя немного лучше. Яна вешала в саду белье — мои рубашки, майки, спортивные трусы, а Гонзик подавал ей прищепки, подбирая их по цвету.

— К красному больше подходит белый цвет, правда, мама?

— И желтый…

— А зеленый нет?

— Нет!

— А почему красные розы и зеленые листья хорошо смотрятся вместе?..

Через окно мансарды я наблюдал за ними: они меня еще не заметили. Оба вышли во двор босиком, Яна была в купальнике, Гонзик — в одних трусиках. Солнце палило совсем по-летнему, хотя было уже последнее сентябрьское воскресенье. Весь месяц стояла великолепная погода, и Гонзик стал бронзовым, как индеец. Яна распустила волосы, еще влажные после душа, и подставляла солнцу то бедра, то грудь. За месяц моего отсутствия она заметно пополнела и похорошела. Поэтому вчера время от обеда до вечера я провел в состоянии, которое трудно описать. А Яна вела себя так, будто мы расстались три дня назад. Ее сдержанность волновала меня еще больше, и я поклялся, что вечером непременно унесу ее к себе наверх…

Но вечером явилась целая делегация, чтобы пригласить меня в трактир, где жители Славьетина отмечали праздник урожая. Я не хотел идти, но Яна сказала: «Папа порадовался бы, как тебя любят в Славьетине» — и тут же начала гладить мне брюки и рубашку. Не помню, когда я возвратился домой, и уж совсем не помню, сколько выпил вина. Интересно, что сегодня скажет Яна о моем участии в славьетинском празднике?

Она продолжала развешивать белье. Веревка была привязана высоко, и она все время поднималась на носках, демонстрируя свои красивые ноги… Я потянулся к пачке с сигаретами, щелкнул зажигалкой.

Яна посмотрела на окно и весело помахала мне:

— Привет! Эта ночная серенада… была посвящена мне?

Какая серенада? У меня был полный провал памяти.

— Папа, сейчас я поднимусь к тебе, — выручил меня Гонзик, но Яна его задержала:

— Папа побреется, чтобы нам понравиться, и сам спустится вниз. А ты иди к дедушке, помнишь, о чем вы договорились? — Она взяла пустую корзину и, обворожительно улыбнувшись, крикнула: — Ян, приходи поскорее! Я приготовила тебе на завтрак нечто сказочное!

Ну что ж, будем надеяться, что это сказочное блюдо не струдель с яблочной начинкой и не кекс. А если еще попить чая с малиновым соком, то завтра в академии я буду чувствовать себя так же прескверно…

Спустившись вниз, я почувствовал дразнящий запах форели, приготовленной на масле и в изобилии сдобренной тмином. На столе стояла охлажденная в подвальчике бутылка пива.

— Ну, Яна!.. — У меня даже дух захватило.

— Форель принес Алеш. Прямо из трактира он пошел к реке. Для меня осталось загадкой, как он не свалился в воду. А пиво?.. Ты же всегда цитируешь своего Ньютона: одна хорошо охлажденная бутылка… — сказала она, подавая мне открывалку.

На ней была цветастая юбка до пят и кофточка без рукавов с глубоким вырезом. На шейке висел медальон на тоненькой цепочке. «Как она хороша!» — подумал я.

— Ну, как прошел праздник? — спросила Яна, усаживаясь напротив меня и положив подбородок на ладони. Она была просто неотразима.

Я уставился в тарелку.

— Впрочем, зачем спрашивать? — засмеялась она. — Если вы возвращались домой с песнями… А пели хорошо.

— Это потому, что я не пел, чтобы им не мешать. Ведь в Славьетине все певцы и музыканты.

— Так уж и не пел? А я вот слышала, что пел, и даже соло.

— Соло?!

— Песенку Лацо, помнишь? — И она тихонечко напела первый куплет. — Но ты не только пел, ты еще и танцевал.

— Не знаю, может быть… Во всяком случае, пани Кржижову я проводил.

— Она уже обо всем мне рассказала. И что ты танцевал с самыми красивыми девушками… Она пришла к выводу, что у тебя хороший вкус…

Ревнует?! Ничего похожего. Сидит себе, положив свою прекрасную головку на ладошки, и насмешливо за мной наблюдает.

— Хочешь еще форели? Я оставила ее в электрогриле, чтобы была горячей.

— Где же ты взяла электрогриль?

— Да это наш свадебный подарок… Написала Йозефу Коларжу, вот он и захватил, когда приезжал сюда…

Никогда бы не поверил, что обычная фраза может пронзить как нож. Но была ли это обычная фраза? Яна произнесла ее так, будто я давно знал, что они с Пепиком переписываются и что он даже был здесь.

«Ты вообще многого не знаешь!» — зазвучал у меня в ушах голос Моники. Я забыл о том разговоре, а вот Иван и Эва его, по-видимому, помнят. Это чувствовалось по их отношению ко мне — как будто они о чем-то знали и боялись, чтобы об этом не догадался я.

Я решил откровенно поговорить с Яной и наверняка поговорил бы, если бы не смерть ее отца. Я знал, как она была к нему привязана, и по сравнению с тем горем, которое постигло ее, мои подозрения казались мелкими, никчемными… Потом Яна сама рассказала, как Йозеф привез ее из санатория, с юмором описала его флирт с тамошней медсестрой, упомянула и о том, как разозлил Йозефа Микадо, который не выполнил его инструкции и брякнул кому-то, что товарищ начальник вместо учений уехал в санаторий. Я от души смеялся, ко мне вновь вернулось спокойствие…

— Когда он тут был? — поинтересовался я, стараясь казаться равнодушным.

— Две недели назад, когда ты не мог приехать. У них в Йиндржихув-Градце намечались какие-то сборы, в которых он должен был участвовать. Он написал мне, что хотел бы у нас остановиться, и я телеграммой попросила его привезти электрогриль…

Выглядело все в общем правдоподобно. Только четырнадцать дней тому назад я был дома, и, когда в санчасти разыскивали Йозефа, Микадо точно в соответствии с инструкцией отвечал: «Товарищ начальник уехал на учения». Мы оба делали серьезный вид, так как нам все было ясно. Но мог ли я подумать, что он уехал к моей жене?!

Я отодвинул тарелку. Форель сразу мне опротивела, да и Славьетин тоже.

— Тебе нехорошо? — испугалась Яна.

— Да… Я бездельничаю в то время, когда должен заниматься. А как тут заниматься, если одна ночь проходит в поезде, другая — в гулянье…

— Я уже думала об этом… — прервала меня Яна. — Конечно, я счастлива, что ты полюбил Славьетин, а славьетинцы полюбили тебя, но вечно мы здесь жить не можем. Тебе необходимы условия для занятий, а мы с Гонзиком соскучились по дому…

Она соскучилась в Славьетине! По ком?

— В следующем месяце Йозеф снова сюда приедет, и я попрошу его отвезти нас домой. Дедушку мама заберет в Прагу. Так что ты уже приедешь домой. Мы будем тебя ждать. А потом…

— А потом? Что будет потом, если у тебя уже все продумано? — Медленно, но неудержимо во мне нарастала ярость: «Йозеф приедет и отвезет их домой! Почему не я? Разве это не моя жена и не мой сын?..»

— А потом… — Яна остановилась и решительно на меня посмотрела: — Я должна тебе кое-что объяснить, Ян. Последствия той автомобильной аварии оказались более серьезными, чем я предполагала. Знаю, как ты мучился, переживал. К счастью, теперь уже все позади и скоро все будет как прежде. Мне кажется, что все это время ты думал, будто я изменилась к тебе…

— Ни о чем таком я не думал… Просто я всегда должен чувствовать, что у меня есть жена. Что она принадлежит мне, только мне. А ты не бойся, тебе ничего не надо объяснять, выдумывать, оправдываться. Я не стану тебя беспокоить — ни здесь, ни дома, нигде… И не надо меня ни о чем просить. Знаю, что я не единственный мужчина, но и ты не единственная женщина!

Только теперь я понял, что кричу на нее. Я оцепенел. Боже мой, я кричал на Яну?! Ярость прошла, чувствовал я себя прескверно и желал только одного — чтобы она на меня тоже кричала или хотя бы заплакала. Но ничего подобного не произошло. Она даже не пошевелилась, не произнесла ни слова. Я наклонился за вилкой, которую швырнул на пол, и положил ее на стол.