Дыхание Голгофы

- А за какой, извините, успех? – спрашивает Анюта, принимая бокал у меня.

- Да бегает уже мамаша Главы, - бросил я вскользь.

- Когда я уезжала в командировку, она первые шаги делала, - таращит на меня глаза Анюта.- А теперь бегает. Здорово!

Тут мы дружно чокнулись. Пригубили.

- Может быть и вы что-нибудь скажите о своем мужчине? – обратилась Ария к Анюте, а та от неожиданности проглотила паузу. Как-то зарделась.

- Я не знаю, что сказать. Но, по-моему, он необыкновенный.

- Очень оригинально, - съязвила журналистка. – Ну тогда, ребята, по домам? Едем вместе?

Мы с Анютой переглянулись.

- Понимаю вас. Завтра я вам, Гавриил Алексеевич, пришлю фотокора. Он вас снимет, желательно в форме. И если у вас еще есть какие-нибудь афганские фотографии, пожалуйста. Все верну. И еще: вычитывать будете материал в полосе? Или мне доверите?

- Вам доверю, - переглянулся я с Анютой.

- Ну тогда, еще раз с Наступающим.

- Спасибо, вас также, - сказала Анюта.

Мы проводили ее до машины. Постояли еще, посмотрели удаляющимся огонькам вслед. И пошли в дом.

- Я очень соскучилась, капитан, - сказала уже в доме Анюта. – Я приехала к тебе, а мне сказали, что умёлся с девицей. Догадалась. Пришлось взять такси.

- Правильно сказали. Еще один такой твой взбрык и - развод.

 - Ты сначала женись… Развод… Нет, я все-таки вовремя появилась. Эта журналистка определенно на тебя глаз положила.

Я молчу, только как-то особенно, ново разглядываю Анюту.

- Кажется, догорает камин, - шепчет она и бросается мне не шею.

Как и договаривались, Ариадна прислала мне на следующий день фотокора, предварительно оповестив звонком. Фотокор – эдакий «мальчик с пальчик» с молочными усиками и ужимками пионера-активиста, долго искал ракурс. Извертел меня напрочь. Наконец, у него что-то там получилось. И он сказал то ли мне, то ли себе «о кей». Я хотел напоить его чаем, но он, натягивая вязаную шапочку и принимая стойку ожесточенно-творческой личности, заторопился. Только и сказал: «Все вопросы к Арии».

Но, хоть убей, никаких вопросов к этой Арии на тот момент у меня не обнаружилось. Возникли они через две недели, потому как ожидаемого материала под рубрикой «Помни имя свое» так и не оказалось. Это был шлепок по самолюбию. И я не выдержал, позвонил Арии, попутно и весьма запоздало поздравив ее с наступившим Новым годом. Ответ оставил легкую досаду. Столько усилий? Оказывается «Вечёрка» переходит на новый формат. Теперь это будет толстушка и несрочные материалы переносятся на неопределенное время. В одном я могу быть спокоен, что очерк будет напечатан. Очень может быть в феврале ко дню «вывода войск из Афганистана». Тут я пожалел мамку Главы – она так хотела сделать мне приятное.

Новый год отметил у себя в общаге с Анютой. То есть его самую драматическую часть – подняли бокалы под бой курантов. Потом она уехала на такси продолжать праздник к родителям, а я остался у себя. Рисоваться в паре в семье, когда еще толком ничего не решено, я посчитал для себя невозможным. Анюта не настаивала – хотя нетрудно было найти в ее глазах обиду. Впрочем, она к моим «изыскам души» уже начала привыкать. А под рождество позвонила мне Галина Сергеевна и напросилась в гости. Мне очень хотелось ей отказать, но, как я не пытался найти в себе хоть мало-мальски подходящую причину, так и не смог. Она стала прошлым, но, как мне кажется, не до конца. Ремиссия моей боли еще продолжалась и не потому, что ее барчук-сынок не проявил о «спасителе» должной заботы. Тут было нечто другое, необъяснимое – но всякий раз, когда я вспоминал матушку Галю сердце и душу точили полуболь, полудосада и мне почему-то становилось стыдно.

Я ждал ее у входа. Она приехала ко мне на такси. Дорогая шуба, небрежно наброшенная белая шаль, сапожки, какая-то изящная сумочка в руке. Она идет ко мне навстречу такая жизнерадостная, цветущая – как будто и не было этого мрака. Она легко подставляет мне щечку для поцелуя и берет под руку. Она счастлива, а мне волнение перехватывает горло. «Черт возьми, что с тобой происходит, офицер?!» И тут я вдруг понимаю, что со мной происходит. Да это же моя Галя, только как бы унесенная временем, все осознавшая и такая вот близкая и родная рядом со мной.

Мы проходим ко мне и мою холостяцкую берлогу тотчас наполняют дорогие ароматы Франции, и я ловлю себя на том, что жизнь все-таки чертовски увлекательное путешествие.

Я помогаю ей раздеться. Усаживаю и делаю еще массу ненужных движений. Я уже не помню, когда я в последний раз так волновался. Кажется, у первого брачного ложа.

- Как вы себя чувствуете? – прихожу я в себя и становлюсь доктором.

- Как видите. Хожу нормально. Привыкаю к новой жизни. Это тот случай, когда говорят «Как на свет народилась». Скажите, мой друг, а вы часто думаете обо мне? – вдруг в лоб прямо, без деликатесов, засвечивает мне женщина. Да так, что ни соврать, ни слукавить. Я просто теряюсь.

- Честно?

- Только честно.

- Вы стали частью моей жизни. Вся моя практика теперь только через призму этого банального «до» и «после». Поверите, я и сам не знаю, что это было. Но я так хотел, чтобы вы встали!