Каналья или похождения авантюриста Квачи Квачантирадзе

— Этот человек следит за вами, святой отец, будьте осторож­ны.

Святой отец путался, еще крепче прижимался к Квачи, прямо-таки лип к нему, а Квачи успокаивал его, обнадеживал:

— Не беспокойтесь, отче святый, от моих натасканных ищеек ничто не ускользнет. Только нижайше прошу вас, никуда без моего ведома не ходить и с незнакомыми на улицах не общаться.

Если Григорию случалось проявить строптивость, за дело брал­ся Чипи Чипунтирадзе. Он прохаживался мимо распутинского до­ма, поглядывал на окна, словно выслеживал кого-то; Квачи же подво­дил старца к окну, показывал ему Чипунтирадзе и говорил:

— Вот этот человек выслеживает вас. Не извольте сегодня ни­куда отлучаться, иначе я не гарантирую вашу безопасность...

И святой, как дитя, слушался Квачи и жил по его указке.

Однажды Квачи нашептал Распутину в ухо:

— Дражайший учитель! Я поклялся тебе в верности и потому обязан предупредить: Илиодор, Гермоген и еще кое-кто из церков­ников задумали недоброе, хотят погубить тебя!.. — смел в кучу соб­ранные по сусекам сплетни и россказни, правду и кривду, и поднес.

Григорий взорвался:

— А, стервы! А, подлые! А, окаянные! А, гадина Илиодоришка! Я те дам! А ведь сам пригрел этих гадин, сам вывел в люди и ко двору привел. Сколько им подарков было дарено по моей милости. Дважды хотели сослать каналий в дальнюю пустынь, и оба раза я отговорил. Ох, неблагодарные! Из-за них даже со Столыпиным пов­здорил, в народе недовольство вызвал!

Затем сел и, изошед потом, накарябал:

"Царское село. Царю и царице.

Миленький папа и мама! Вот миленькие владыки как беса-то по­разили. Бунтовчиков помазанека Божьего покарали. Оно и правиль­но — теперича нужна их паласкать. Награду им. Только не сразу всем, а так одному, а опосля другому, а то собаки Гермоген и Илиодорка лаять будут. Да, нужно! Это пишу я, Григорий. Да! За подвиг надо ласкать! Да!"

Квачи понял: Гришка решил наградить послушных членов Си­нода и наказать непокорных.

— Эту "тилиграму" пошли сейчас же! Это первая, а будет еще тыща. Я их всех сгною в пустыни! Они у меня будут так голодать, что о собачине возмечтают и взмолятся! А ты, Аполончик, мотри в оба! Ходи к ним, разговоры заводи, разузнай все... Что ты сказал? Хочешь храм построить? А пять тыщщи будит? Ладно, завтра же и это дело покончим... Приготовься, завтра покажу тебе государя с го­сударыней... Аполончик, мечтал ли ты когда о таком счастье? Нет, конечно!.. Запомни и оцени, не окажись и ты неблагодарным, навроде того Илиодоркй, не то... Мотри у мене!

Квачи благоговейно приложился к его руке, а затем впустил по­сетителей.

И пошли объятия, лобзания, целование рук и преклонение ко­лен, хвала и величание, мольбы и слезы, вопли и пророчества, исце­ление душевнобольных красавиц и изгнание из оных блудных бе­сов...

Затем Квачи вернулся домой.

— Бесо, как дела?

— Все в порядке. Сегодня двести человек пришли за билетами. Гинц говорил по телефону, сказал, чтобы ты позвонил, когда вер­нешься.

— Какие еще новости?

— Из Грузии просят на обновление Гелати.

— Пошли тысячу...

— В "Диле" поместили твой портрет и написали много хвалеб­ных слов.

Эту статью Квачи прочитал. Сердце его забилось и лицо расплылось в горделивой улыбке, хотя за последнее время он привык к восхвалениям в прессе своего имени — "величальные" печатались чуть ли не каждую неделю: в этих статьях щедро были рассыпаны та­кие щекочущие самолюбие слова, как "восходящая звезда", "гени­альный финансист", "просвещенный меценат".

— Пошли в "Дилу" какое-нибудь объявление и тысячу рублей. Автору?.. Что он пишет?.. Хочет поехать учиться в Париж и нуж­дается в деньгах на дорогу? Дешево же он оценил свое itepo... Три­ста. Что еще у тебя, Бесо?

— Твой отец Силибистро пишет, что надоело ему там жить — постоянно в страхе, на люди показаться не смеет...

Квачи вскочил, нахмурился, высокий лоб избороздили морщины.

— Что мне делать, Бесо? Что делать?! Если бы я знал... Если бы мог предвидеть... Я готов вдвойне вернуть "Саламандре" те деньги. Но как предъявить теперь людям живого Силибистро?!

— Людишки что-то пронюхали, поговаривают...

— Знаю, что поговаривают. Но как показать им воскресшего по­койника? Весь мир станет потешаться надо мной. — И задумался, за­думался глубоко; наконец отрезал: — Нет, это невозможно! Возвра­щение в Кутаиси невозможно. Напиши: если хотят — пусть приез­жают сюда. Но Силибистро все равно останется в покойниках, жить он может только по паспорту Шабурянца... Завтра же, Бесо, подыщи им квартиру, где-нибудь в глухом квартале. И еще заведи в "Сала­мандре" шустрого человека, чтобы своевременно сообщил, если там что-нибудь прознают. Надо дело в зародыше удушить... А теперь ос­тавь меня ненадолго...

Он прилег на обитое штофом канапе. Собрался с мыслями: вытя­нул из спутанного клубка одну нить, за ней другую, третью,— и вско­ре перед ним раскинулась целая сеть новых комбинаций.

— Послезавтра получу от Гануса миллион... Выброшу на биржу акции "Англоросса" и сам же их тайно скуплю — пополню контроль­ный пакет... Надо придумать что-нибудь против "Космоса" — вызвать шум в прессе: акции сразу подскочат, тут-то я их и продам... Гриш­ка посодействует, напророчит... и Тане сбагрю тысяч на сто... Заодно попользуюсь Гинцем, Ганусом и Мендельсоном. Они мне счета, а я их акциями — нате вам!..

Комбинации продуманы, пора действовать.

— Алло! Кто говорит? Гинц? Приветствую Абрама Моисеевича! Слушаю вас... Что? Нет, невозможно!.. В таком случае, оставьте мне хотя бы сто акций, взамен устрою вам выгодное дело... Договори­лись... Что? Не может быть! Ха-ха-ха-ха! Выгнал?.. Спустил по лест­нице?.. Аха-ха-ха!.. Что? Вылил ему на голову? Аха-ха-ха! Вот это да-а!.. Завтра в "Аркадии"? Хорошо, буду... Вместе с Еленой? Когда вы состаритесь, когда угомонитесь?! Хорошо, хорошо, приведу, но взамен вы уступите мне Клаву, договорились? Отлично... Абрам Моисеевич, вы не строите церквей?.. Что?! Уже выстроили двад­цать... Еврей, и строите церкви? Аа-ха-ха-ха! Что-о-о? Фабрику по производству икон? Будете торговать иконами?! Тогда уж и мирро начните изготовлять, и духовную академию откройте... Да, нужно построить огромный храм... Кроме того, для армии необходимо два миллиона пар белья, миллион штук одеял и множество всякого дру­гого добра... Всего больше, чем на двадцать миллионов... Ладно, завт­ра поговорим. Кланяйтесь дражайшей Сусанне Марковне, поцелуй­те руку вместо меня. Спокойной ночи, дорогой друг!..

В последнее время Квачи все чаше жалел, что в сутках не сто часов. Отпрыск Силибистро из Самтредии взялся за столько дел, так разрывался на части, что однажды Елена шутя заметила ему:

— Да ты совсем выпотрошен, мой милый, раз в неделю не вспом­нишь обо мне, да и то... Если б не святой Григорий, я бы тебя бро­сила.

— Ладно, давай без глупостей! — цыкнул Квачи.

Однако в словах Елены было зерно истины. От многих хлопот, напряженных трудов и бессонных ночей Квачико и впрямь вымо­тался. Глаза его не горели прежним огнем, и молодая кровь не так шумела по жилам. Он сознавал это, но не мог ослабить натянутых нитей.

Несколько часов ежедневно он расходовал на святого учителя; затем принимал у себя "клиентов" покрупнее, потом — на биржу, повидать Гануса и Гинца; иногда возникала необходимость навес­тить их дома и утешить их жен; хотя бы дважды в неделю — выпол­нить братский долг перед Таней; и Eлену не следовало забывать...

Но Квачи не сдавался и, как упрямый конь, галопом несся за путеводной звездой, издали сверкавшей своему избраннику и зама­нивавшей все дальше и дальше.

Сказ о спасении святого

В этой погоне за звездой своего счастья Квачи неожиданно на­ткнулся на невидимую стену: Туркестанская концессия плюхнулась в бюрократическое болото, дело о храме святого Григория заплесне­вело в архиве, снабжение армии кто-то перехватил, да и все прочие начинания заморозились и заржавели.