Яна и Ян

В больнице меня к ней не пустили. Сказали, что положение серьезное, что ей необходим абсолютный покой. Дома у Яны никто не открывал.

Потом в коридор вышла квартирная хозяйка и сказала:

— Янина мама недавно уехала с Иркой к мужу. Такой удар! Вы не знаете, почему Яничка это сделала?

Она спрашивала меня! Я вернулся в магазин. Он уже закрылся, но я попробовал пройти через заднюю дверь. Мне открыл заведующий и холодно пригласил войти. Я остановился у двери, держа в руках чемодан и цветы: он не предложил мне сесть.

Вытащив из нагрудного кармана письмо, он спросил меня:

— Вы знаете, что в нем написано?

Я кивнул, узнав собственное письмо, которое переслал Яне с Мелишеком.

— Так зачем же вы сюда пришли? — поинтересовался он ледяным тоном. — Как вы осмелились?!

Я не понимал, в чем дело. В том письме я сообщал лишь о том, что приеду сегодня, что с нетерпением жду встречи и что мы сразу же поедем в отпуск к Лацо.

Заикаясь, я рассказал ему об этом. Он молча вынул из конверта листок и протянул его мне. Я пробежал глазами первую фразу: «Ваш Ян уже давно мой любовник…» Лида! «Ты еще заплатишь за это!» — бросила она тогда. Но заплатила за это ни в чем не повинная Яна.

Заведующий вырвал письмо у меня из рук:

— Мне позвонили из больницы: она хотела поговорить со мной. Об этом письме… Я поклялся ей, что уничтожу его и никому, даже ее родителям, не скажу об этом ни слова. Оно лежало в сумке, которую она засунула в печь. Для вас я сделал исключение, чтобы впредь вы не разыгрывали из себя невинного младенца. И не смейте здесь больше появляться! Оставьте Яну в покое, она достаточно настрадалась. Она забудет вас, уж поверьте, я об этом позабочусь. Уходите, иначе я за себя не ручаюсь!

Чувство вины жгло меня. Я обвинял себя, Лиду, друзей. Ведь если бы я проявил твердость, ничего бы не случилось. Но как Лида узнала фамилию Яны и ее адрес? Что произошло с моим письмом? Почему Яна сразу поверила Лидиному посланию и не дождалась меня?..

Я пребывал в каком-то лихорадочном состоянии — разговаривал сам с собой, стараясь уяснить все, что произошло, обвинял себя и тут же подыскивал оправдания и все-таки вынужден был признать, что виноват я, один я…

Вечером в субботу позвонил Вашек. Когда я рассказал ему о случившемся, он сразу же приехал. Между нами состоялся нелицеприятный разговор, и Вашек все мне высказал: что я отдалился от ребят, стал каким-то другим и потом… спутался с этой красоткой, когда дома меня ждала такая девушка!

Я узнал адрес Мелишека — он пребывал в краткосрочном отпуске — и поехал к нему. Он загорал на даче с какой-то девицей. Сначала он сказал, что сразу отправил письмо и знать ничего не знает, но потом, когда я его хорошенько прижал, попросил свою подругу удалиться и выложил мне всю правду. Оказывается, он был страшно зол на меня за то, что я не рекомендовал командиру батальона отпускать его в первую очередь. Я-де расстроил все его планы. И вот он специально не отправлял мое письмо. В среду, получив увольнительную, он встретился в «Андалузии» с Лидой и рассказал ей о письме и о своей мести. Та попросила у него это письмо, уверив, что потом, попозже, сама его отошлет.

Я еле сдержался, чтобы не ударить Мелишека. Так вот она, разгадка! Да и какого черта обвинять судьбу, обстоятельства, когда сам виноват, во всем виноват сам. Мне хотелось искупить свою великую вину, исправить все-все. Но как?

Весь отпуск я пребывал в трансе. Почти безвылазно сидел в пражской квартире и по нескольку раз на дню звонил в больницу, справлялся о Яне. А в ответ слышал одно и то же: положение все еще серьезное. Наконец появились незначительные улучшения. Потом ей стало гораздо лучше, но посещения были запрещены.

А если бы и не были запрещены, мне все равно нельзя ее навещать, чтобы она не волновалась: это могло ей повредить. Зайти к ним домой я тоже не решался. Лацо я послал телеграмму, чтобы он не ждал нас, не сообщив о случившемся. Не хотелось портить ему отпуск, тем более что он был с Верой. Он бы, конечно, приехал.

Как я мечтал вернуться обратно в часть! К душевным терзаниям прибавилось одиночество. Папа все еще работал на строительстве автострады, Иван с Эвой отдыхали на Балатоне, а мама лежала в больнице, но ей уже было лучше. Я навещал ее, и мне каждый раз становилось не по себе, когда она спрашивала о Яне, интересовалась, не терзает ли меня что-нибудь, потому что уж очень я худой и бледный.

С Лацо я не встретился даже в части. Сразу после отпуска его откомандировали на политучебу. Мне поручили командование первым взводом, Поспишилу — вторым. Капитана Рихту повысили в звании и должности: он стал майором и командиром батальона. Работы у нас заметно прибавилось, и потому не оставалось времени на мучительные размышления. Но все же через день я регулярно звонил в больницу. Однажды в конце августа мне сказали, что Яна уже дома, однако на душе у меня не полегчало…

Целую неделю я писал Яне письмо, накидав полную корзину черновиков. Поспишил рассказывал всем, что я стал графоманом и рвусь участвовать в литературном конкурсе. Плевать мне было на то, что обо мне говорят. Весь ужас заключался в том, что письмо вернулось нераспечатанным. Адрес перечеркнули, а сверху Яниной рукой был написан мой…

Я посылал ей письмо за письмом, но все они возвращались обратно. Я буквально сходил с ума, потерял аппетит и сон, и конца моим мучениям не предвиделось.

В тот вечер, когда я решил все-таки сходить в санчасть за снотворным, до меня донесся знакомый голос:

— Янко!

До полуночи мы сидели у реки. Говорил больше я, а Лацо слушал и молчал. Потом сделал вывод:

— Нет смысла писать письма, если она их не читает. И правильно, между прочим, делает. А ты ждал другого? Тебе нужно с нею обязательно встретиться. Но сейчас ты увольнительной не получишь, дел по горло, приближается принятие присяги новобранцами. А сразу после этого ты пойдешь к Рихте и расскажешь ему обо всем. Ясно? Он тебя поймет, к тому же ты у него на хорошем счету. Одним словом, я думаю, он даст тебе увольнительную, и ты возьмешь курс на Прагу! Конечно, тебе будет нелегко, но ты же мужчина…

Присягу новобранцы будут принимать через две недели.

— «…Ах, это время ветром унесло…» — грустно подпевают они Захариашу после ужина, и кажется, что унылое настроение навевает сама природа: с деревьев дождем падают листья, а от реки, из тумана, неслышно подкрадываются сумерки.

— Унести-то унесло, — как бы невзначай замечает Лацо, — а вот что принесет? — И он лукаво подмигивает мне.

Иногда мне кажется, будто я уже прожила сто лет. Не знаю, может быть, у меня такие ощущения от лекарств, которые я принимаю? Не знаю, право, но теперь я стала совсем другой. Спокойной, уравновешенной и — старой. Как деревья на Петршине. Я ходила туда на прогулку с Михалом и его отцом. Михал такой непоседа, словно никогда и не ломал ногу. Он постоянно крутился возле нас, бегал по склону, топал по кучам листьев и то и дело кричал: «Яна, догоняй!» — а потом залез на дерево в погоне за белкой. За это ему, конечно, досталось, и в наказание он должен был ходить с отцом за руку. Бедный мальчик, он так скучал, что мне стало его от души жаль. Однако заведующий Калта был неумолим…

— Вы еще не устали, Яничка? Не хотите присесть? — обратился он ко мне.

— Не беспокойтесь, пожалуйста, обо мне, това…

— Яна, опять?

Мне трудно называть его по имени — Иржи, а уж уменьшительное Ирка ему вообще не подходит. Как его называть? Он спас мне жизнь, окружает таким вниманием, каким меня никогда в жизни не баловали. Все это я понимаю, но называть его по имени, как он того хочет… Нет, не могу.

Наверное, он считает меня неблагодарной. А может, я такая и есть? Не знаю, как появляются чувства у человека, видимо, это очень сложный процесс, и после болезни что-то во мне не срабатывает. Я не плачу, мне не бывает грустно, но и радоваться я, вероятно, разучилась. И желаний никаких. Даже в моем отношении к папе уже нет прежнего, теплого и искреннего чувства. Я просто существую… Ем, сплю, хожу на предписанные врачами прогулки и на лечебную физкультуру. Иногда у меня ни с того ни с сего ноги становятся будто ватными, и тогда я не могу выйти одна на улицу. Но меня это не пугает, лишь порой возникает вопрос: я ли это? Или это кто-то другой, только с моим лицом, передвигается во времени и пространстве?