Яна и Ян

— Яничка, ты не хочешь рюмочку вина? Да, я привез новые пластинки. Хочешь послушать?

Почему он все время мне что-то предлагает? И зачем говорит без умолку? Когда же он наконец сядет? Ведь все равно это должно произойти… Он же хочет этого, иначе он никогда бы не позволил Михалу смотреть телевизионную программу до конца.

Иржи тяжело опустился рядом со мной, объяснив, что по дороге менял колесо и ушиб позвоночник. Потом он взял меня за подбородок и, повернув к себе, спросил:

— Что с тобой, девочка?

Я протянула руку за рюмкой с вином и сказала ему:

— Прошу тебя, не спрашивай все время, как я себя чувствую.

— Я боюсь за тебя, — вздохнул он. — Но выглядишь ты чудесно. И вообще, очень похорошела. Разреши мне поцеловать тебя?

Ну кто же об этом спрашивает! Я выпила вино как воду, оперлась о подушку и закрыла глаза. Он склонился надо мной и поцеловал:

— Может, тебе это неприятно?

— Не говори ничего, прошу тебя, не говори… — Все во мне похолодело — и руки, и ноги, и губы. И это несмотря на выпитое вино и пышущий жаром камин.

— …Я бы еще… но я люблю тебя… Я так долго ждал!.. Зачем нам ждать?.. Мы ведь скоро поженимся…

«Помолчи, хоть немного помолчи… Я согласна на все, но только помолчи. И не нужно ни о чем думать. Просто нужно представить себе, что руки, которые прикасаются к моему телу, — это знакомые мне руки, а глаза рядом — те единственные глаза, в которые я погружалась, как в морскую пучину…»

Я подняла веки — на меня смотрели чужие холодные глаза. Незнакомый человек с покрасневшим от напряжения лицом тяжело дышал рядом, а его искушенные руки блуждали по моему телу, которое уже не оставалось бесстрастным. Оно сопротивлялось. Сопротивлялось от отвращения… У него была своя память…

— Нет-нет, прошу вас!..

Видимо, я выкрикнула это слишком громко: он испугался и отпустил меня. А мне было плохо. Страшно плохо.

— Я виноват… Нельзя употреблять алкоголь, если принимаешь лекарства… Как я мог об этом забыть?.. Прости меня… Тебе уже лучше?.. Может быть, дать воды? Что я могу для тебя сделать, девочка моя?..

Он и не догадывался, что я давно не принимаю никаких лекарств, не понял, что со мной творилось. Я не могу быть с ним близка, ни с ним, ни с кем-либо другим, кроме… Я хотела единственного — чтобы он ушел. Я уже не боялась остаться одной. Существовало нечто худшее, чем одиночество.

А он все говорил и говорил — объяснял, извинялся, просил прощения. Это невозможно было выдержать.

— Мне уже лучше. Я хотела бы уснуть…

— Спи, Яничка, а я пойду вниз… Я пришлю Михала, чтобы тебе не было страшно… А завтра, если захочешь, мы пойдем вечером в деревню, там будет гулянье.

Я согласилась. Мне стало немного легче. Завтра мы уже не будем одни, а послезавтра он уедет.

Вскоре в комнату прошмыгнула маленькая фигурка в пижаме. Михал забрался ко мне в постель и прижался:

— Яна, ты знаешь, что сказала тетя? Что скоро ты станешь моей мамой!

Я обняла его. Я не должна обмануть его надежд. Ради него мне придется выдержать все…

— Ты слышишь меня, Яна? У меня же есть собственная мама. Я не могу ее так обидеть…

Мне повезло: первая же попутная машина подбросила меня до железнодорожной станции. Поезд отходил через двадцать минут. Потом больше двух часов я трясся до какого-то страшного захолустья. Дежурная по станции посоветовала мне пойти напрямик лесом, тогда, мол, я буду в деревне примерно через час — раньше, чем на автобусе, потому что его нужно очень долго ждать.

Дорога оказалась ужасной. Снегу было как на рождественские праздники, и я то и дело проваливался по колено. Нигде ни души, лишь изредка каркали вороны, и я ощущал себя членом экспедиции, исследующей неведомые ледяные пространства. А что искал в этой глуши я? Любимую девушку, которая на какой-то «мельнице» обретала счастье с другим?!

Пока я преодолевал эту холодную пустыню, мысли мои несколько упорядочились. Но отказаться от задуманного я уже не мог. Подгоняли меня и заверения Даны в том, что Яна все еще меня любит, что она не сможет быть счастлива с другим, что я должен ее спасти, и немедленно. Время от времени образ Яны вставал у меня перед глазами. Она улыбалась, показывая свои красивые зубы, однако в глазах у нее стояли слезы, она протягивала ко мне руки… и видение исчезало. Совсем стемнело, а я все еще не мог выбраться из леса — очевидно, потерял направление. Я умышленно старался не думать о том, что едва ли успею явиться в часть к семи утра.

Наконец я наткнулся на какую-то дорогу, по которой, вероятно, свозили в деревню дрова. Я оперся о дерево, чтобы перевести дух. Меж темными верхушками сосен уже начали поблескивать звезды.

— Идиот и авантюрист! — обругал я себя вслух.

Вскоре я выбрался из леса и увидел в долине огоньки деревни. Куда же податься теперь? В соответствии с Иркиным планом я должен был идти направо вдоль реки, которая и привела бы меня к «мельнице». Но ноги у меня были мокрые, меня трясло от холода, и я был голоден как волк. Да и появиться в таком плачевном виде перед элегантным поклонником Яны — нет, это было слишком!

В то время как я скитался по лесу во тьме, мерз как собака, они нежились в тепле и наслаждались комфортом. А может быть, Яна успела мне изменить? И после всего этого я же должен выступать в роли смиренного, жалкого просителя? Нет и еще раз нет!

Я решил зайти в деревню. Там наверняка есть какой-нибудь ресторанчик, где можно обсушиться и поесть, а потом будет видно.

Ресторанчик был еще пуст, но все готовились к приему вечерних посетителей. Музыканты духового оркестра настраивали инструменты.

Из кухни вышла женщина в белом переднике и всплеснула руками:

— Боже мой! Пойдем, солдатик, скорее на кухню, а то, чего доброго, заболеешь.

Она посадила меня к печке, развесила мою шинель для просушки и принесла тарелку гуляша с кнедликами, пиво и чашку чая с ромом. Я очень напоминал ей сына, который в сентябре пошел в армию. Она все время говорила об этом, а у меня слипались глаза — наверное, разморило от еды и тепла. Может быть, я даже задремал на какое-то время, не помню. И теперь, когда я представил себе, что должен пойти вдоль реки к какой-то «мельнице», вся моя затея показалась мне чудовищно бессмысленной.

Официантка принесла еще чая и сдобных булочек и весело пожурила меня:

— Вы хотите проспать выступление оркестра? Девушки уже сюда заглядывали, ведь у них так мало кавалеров. Подкрепитесь и идите потанцуйте — солдаты у нас за вход не платят.

Мне было не до танцев, однако официантка так внимательно отнеслась ко мне, что я не стал отказываться и направился в зал. Там уже танцевали несколько десятков пар. Но даже если бы их было в сто раз больше, я все равно сразу увидел бы Яну. Она танцевала слегка наклонив голову, очень серьезная и, красивая, как никогда. «Яна!» — мысленно выкрикнул я ее имя. Разумеется, только мысленно, потому что при встрече с ней у меня всегда пропадал голос.

— Так которая вам нравится? — спросила официантка, разносившая вино на подносе, и, видимо, перехватив мой взгляд, заметила: — Эта из Праги и уже обручена. Она здесь с женихом. Он постарше, но очень приличный человек…

Однако я ее больше не слушал:

— Это моя девушка! — Я взял с подноса рюмку, опрокинул ее и заявил: — У него нет на нее никаких прав!

— Боже мой! — испуганно воскликнула официантка и попыталась было меня остановить, но я уже протискивался среди танцующих к Яне, которая все еще ничего не замечала.

— Разрешите вас пригласить?

Яна обернулась и побледнела так, будто увидела призрак.

— Вы разрешите, да? — обратился я к ее кавалеру, не глядя ему в лицо.

— Извините, но моя невеста устала. Она не совсем здорова. Пойдем, Яничка!

Теперь я видел уже только его — выхоленное лицо, пренебрежительный взгляд, самоуверенный тон… «Пойдем, Яничка!» От этого у меня сразу помутилось в голове.

— Я прошу вашего разрешения на танец, — настаивал я. — Все равно я буду танцевать с Яной, разрешите вы или нет!