Дыхание Голгофы

- Это так, Галочка, вынужденное знакомство. Через дорожку переходить не собираюсь. И в мыслях не было, - говорю я и чувствую - вот-вот взорвусь. – В госпитале я считал дни, и все фантазировал нашу встречу. А ты уже была беременна…

- Да дрянь я, дрянь! – вскакивает из-за стола Галина и, пряча слезы, уходит.

Я наливаю полный фужер шампанского, неторопливо пью, а точнее тупо загоняю в себя хмельную горечь обиды. Потом шагаю к окну, а за ним в лилово-красных тонах разлился по-майски поздний южный вечер. И желтые шары фонарей на проспекте, и неторопливо-вязкое движение людей и автомобилей показалось мне нереальным, далеким, чужим. Тут я подумал о том, что мне всерьез-то и не пришлось пожить в этом доме. Квартиру мы получили перед самой моей отправкой в Афган. Новому жилью больше всех радовалась Маришка.

Вернулась Галина. Кажется, она взяла себя в руки. Это я почувствовал по голосу.

- Вот такой ты всегда, Апраксин, - проговорила она за спиной. – Ну не ударил бы, так хотя бы обматерил по-мужски. А ты на душу, воспитываешь…

- Постели мне, пожалуйста, на диване, - процедил я. – Ударил, обматерил – сути не изменит. Загнала ты меня, мамочка, в тупик. Для себя-то ты выход нашла. Легко. – Тут я едва сдержался: «Сначала умерла дочь, а теперь вот и ты ушла от меня»…

- Если переживаешь о жилье, папа устроит что-нибудь. Мы помним, что квартиру давали при твоем участии. В крайнем случае, поменяем на две однушки с доплатой, - так и не поняла Галина, о чем я.

- Ну да… Вы уже и этот вариант обсудили? – наконец, отворачиваюсь я от окна. – Ничего менять не будем. Как-нибудь устроюсь. Зачем лишать будущего ребенка жилья. Я полагаю у твоего научного деятеля ни кола, ни двора? Иначе б разговор о жилье не шел.

- Ну и выдержка у тебя, Апраксин?! На войне ты стал мужчиной, - как-то исподлобья, некрасиво морща лоб, смотрела на меня жена. – Но без жилья мы тебя не оставим. А если честно, я всякий предполагала разговор, но такого?! Удивил ты меня, Апраксин. Очень удивил.

- А это во мне кровь играет дворянская. Апраксины верой и правдой царю-батюшке Петру служили. Достойные, знаешь были люди. Выдержанные. Так что - гены, Галочка Сергеевна, - с меланхолической наигранностью, ее явной передозировкой после шоковой эйфории выплел я. – Так что, стелите, мадам, красноармейцу, может, в последний раз.

- Кстати, Гаврош, о работе не думай. У меня есть возможность тебе помочь, - сказала жена чуть светлея глазами. – И вообще я не хочу, чтоб мы расстались врагами.

- Ну, за помощь спасибо. Только я сам как-нибудь.

- Конечно, понимаю. Мы такие теперь дворяне, гордые, - обиженно поджав губки, отозвалась супруга.

Тут я ловлю себя на том, что продолжать разговор не имеет смысла.

- Одним словом, ты предлагаешь тему вояки-рогоносца закрыть, а топор войны закопать? Согласен. У меня просто нет выбора, - изо всех сил креплюсь я. – Так что организуй, пожалуйста, постельку. У меня на нервах всегда болит нога. Уже чувствую…

… «Вторую ночь на диване, одну в гостях, другую в родном доме, по-моему это клиника, старик», - улыбнулся я себе, вдыхая аромат свежего белья и привыкая к тупым, гулким ударам сердца и ноющей ноге. Рой мыслей не отпускал – в голове было так тесно, а на душе так мерзко, что хотелось каких-то крайностей, любого идиотского поступка, чтобы забыться. А вместо этого я лежал, глядя на осыпанный белесыми пятнами света от окна потолок и жевал едва пережитое. Там, за стенкой, Галя. Такая желанная и такая уже далекая, чужая. «Ее нет, нет, и никогда не будет в моей жизни, - шептал я себе, - не будет, не будет». И вдруг я слышу в дверях шорох и вижу силуэт Галины.

- Не спишь? – спрашивает она вкрадчиво, как давным-давно.

- Пробую, - отвечаю я, ловя себя на неожиданном волнении. «Господи, сделай так, что все, что я слышал было шуткой, вот такой идиотский способ проверки, что все у нас, как прежде», - так и ударило в голову.

- Я принесла тебе подушку. А то эта, как камень. Подними голову, - говорит она и просто, легко меняет подушку. И, не дав мне опомниться, предлагает. – Может сделать тебе укол обезболивающий? Болит нога-то?

- Больше душа… Только, думаю, анестезия ей не поможет. Скорее - хирургия.

- Ну, специалисту виднее, спокойной ночи. Я закрою дверь, чтоб тебя не будить утром.

И сразу следом, легкий хлопок двери и уходящие в вечность шаги бывшей жены.

Странно, но после исчезновения Галины на меня нашло тупое, на грани равнодушия, спокойствие. И в голову тотчас полезли картины службы, но не Афган, нет, а те, самые первые, полные красивых иллюзий и надежд гарнизонные зарисовки – вот здесь, в энском подразделении энского военного Округа. С офицерской общагой, с веселой, острой на язык братией, с нашей кафешкой, со скромным застольем торжеств, танцами по субботам. И, конечно, с молоденькой Галей. И с этим сладким багажом я так и вломился в прозекторскую госпиталя в Баграме. Трупы один за другим выгружают из «Урала» солдаты в белых халатах. А я ставлю свою роспись в журнале передачи. Следом за фамилией, званием, должностью и номером части. Как я сам держусь – не знаю. Меня, кажется, подпирает густо и толсто перебинтованное бревно ноги. Тут же рядом суетится в белом халате старик с лицом Рериха. Он как-то странно, с щенячьим подобострастием заглядывает мне в глаза и видеть мне его не приятно. Сейчас от его взгляда исходит какой-то сладкий страх и одновременно любопытство. И я догадываюсь – он ждет, когда же я спрошу его о дочери. И я готов, но тут вдруг появляется замполит Чудов.

- Не путайся здесь, капитан, - говорит он мне жестко. – Ложись вот на каталку и жди.