Яна и Ян

— Послушаем музыку? Что вы любите?

У нее отличные записи известных ансамблей и певцов, в том числе Удо Юргенса и Боба Дилана.

Зазвучал проникновенный голос Дилана, и я только теперь заметил, что наступил вечер. А что, если Яна и в самом деле придет сюда и увидит меня с Лидой? Что она скажет? Нет, лучше поскорее уйти отсюда, хотя, если говорить начистоту, мне этого не очень хотелось.

— Куда вы пойдете, у вас же увольнительная! — бурно запротестовала Лида. — В казарме вы еще насидитесь. Да и я рада, что вы пришли… Так надоело быть все время одной! После того, что со мной произошло, я боюсь мужчин. Но вы, как мне кажется, хороший парень. Мне нравится, как вы любите свою девушку. А она так же предана вам?

— Она очень любит меня. В этом я не сомневаюсь.

— Можно любить и все же… Знаете что? Давайте приготовим что-нибудь на ужин. Пойдемте сейчас же на кухню и опустошим холодильник.

Какая Лида чуткая и тактичная! И хорошая хозяйка. Когда моя маленькая Яна готовила однажды у дедушки в Славьетине обед, к ней просто нельзя было подступиться. Она волновалась, поминутно заглядывала в поваренную книгу, на плите у нее что-то булькало, горело, а то, что она после стольких трудов подала на стол, было не очень съедобно. Но Яна совсем ребенок, а Лида — женщина. Привлекательная женщина. Когда она, подавая ужин, наклонилась надо мной и, будто случайно, коснулась моего плеча, у меня появилось ощущение, что я прохожу с горящим факелом мимо склада с боеприпасами.

Вот сейчас я поблагодарю ее и пойду…

— А теперь выпьем коньяку. Его нужно пить после еды, вы это знаете? В Праге я причесывала актрис и жен дипломатов и многому у них научилась. Прага!.. При одном воспоминании о ней мне бывает иногда так грустно!

Уйти теперь, оставив ее грустить в одиночестве, было бы жестоко. Однако грусть ей шла даже больше, чем веселость.

Она включила небольшую лампу под шелковым абажуром, свет которой таинственными бликами падал на ее распущенные волосы. Заложив обнаженные руки за голову, она сидела молча и казалась необыкновенно молодой и какой-то беззащитной.

Я налил себе еще одну рюмку коньяка, и мне стало совсем хорошо. Думать ни о чем не хотелось. Хотелось лишь вот так созерцать свет лампы, освещенную им женщину, вдыхать ароматы ночи, проникавшие в комнату из сада. Все казалось сном. Но рано или поздно сны кончаются… А зачем думать об этом? Я включил магнитофон, и снова зазвучал проникновенный голос Дилана.

Лида неожиданно поднялась с кресла и вмиг оказалась подле меня:

— Давайте поставим что-нибудь повеселее и потанцуем…

«Сейчас же уходи! Поблагодари и уходи, пока есть время…» — предостерегал меня ангел-хранитель, но было уже ПОЗДНО…

Она уехала после полуночи, оставив мне ключи, и около семи я уже переступил порог казармы. Следом за мной появился дежурный с телеграммой от Яниной мамы: «У Яны ангина. Высокая температура. Не беспокойся. Принимает пенициллин. Все будет хорошо».

Бегло пробежав глазами телеграмму, я сунул ее в карман — на некоторое время я потерял способность воспринимать что-либо.

— Плохие известия, Янко? — подойдя ко мне, с искренней озабоченностью спросил Лацо. — Тебе нужна помощь?

И Пушкворец устремил на меня вопрошающий, полный сострадания взгляд своих глаз-незабудок.

Я чувствовал себя ужасно. Ведь ребята знали, что должна приехать Яна… Что же я скажу им теперь? Что скажу Лацо, который в таком восхищении от Яны и от нашей любви? А что скажу Венце, на которого жена просто-напросто плюет, а он, скрывая свои чувства за пустой болтовней, по-прежнему верен ей? А как посмотрю я в глаза Пушкворцу, который не получил еще ни одного письма и всегда так грустно глядит, когда я распечатываю Янины письма?

— Оставьте меня, ребята, прошу вас. Оставьте меня!..

Они тихо вышли. Я повалился на заправленную койку и закрыл глаза. Как я мог?! Яна, Яничка, мои милые «анютины глазки»…

Но самое ужасное заключалось в том, что я ни на минуту не забывал о Лиде, о том сладостном дурмане, который она вливала в меня по капле…

— Яна, в слове lasička пишется i или y?

— Конечно, i, Михал. Ведь lasička входит в список слов, перечисленных в правилах.

Он поднимает от тетрадки свою кудрявую головку и внимательно смотрит на меня:

— Но оно же женского рода. А женский род всегда пишется с у. Если бы это был мужской род, las… Слушай, Яна, как будет мужской род от этого слова? Las…

Я не могу больше сдерживаться и смеюсь. Ну какая из меня учительница! Но заниматься с Михалом очень интересно. Он учится в третьем классе, и ему грозит тройка по чешскому языку. И вот его отец, наш новый заведующий магазином, решил, что мальчик должен каждый день писать диктант. Для этого Михал и приходит ко мне. Я уже здорова, только после высокой температуры очень ослабела. Я никогда так сильно не болела — и вдруг эта ужасная ангина. И как раз в тот день, когда я должна была поехать к Яну! Еще накануне я чувствовала себя отвратительно: меня бросало то в жар, то в холод, болело горло, но я крепилась. Ночью я несколько раз глотала ацилпирин в надежде, что все обойдется. А утром, когда я с трудом оделась, у меня вдруг подкосились ноги…

— Грамматика — это страшная скучища, правда, Яна? Тот, кто ее выдумал, был, наверное, совсем чокнутый. Меня куда больше интересует, есть ли на свете настоящая магнитная гора и где находится маленький городок Брансуик…

Михал — прелестный мальчик. Светлые кудри, карие бесхитростные глаза, а на носу веснушки. Как могла мать оставить такого ребенка?

Однажды, еще до моей болезни, он пришел в магазин, а наш заведующий, то есть его отец, был как раз на совещании.

— Яна, ты не могла бы подписать дневник? — обратился ко мне мальчуган. — А то папа всегда так возмущается, а ведь зря…

В дневнике было написано: «Ваш сын Михал облил тушью свою одноклассницу Кухтову. Прошу явиться в школу по поводу этого и других его проступков».

— Михал, как ты мог? — спросила я.

Он помолчал, потом нерешительно спросил:

— А ты не скажешь папе? Честное слово? Сначала я хотел Кухтову избить. Но так как девчонок бить нехорошо, я только покапал на нее тушью, а не облил… Потому что она кричала в классе, что от меня сбежала мама…

Зазвонил телефон. Это был товарищ Калта, отец Михала.

— Яничка, Михал опять у вас? — поинтересовался он. — Гоните его, ведь он вас, наверное, очень утомляет… А вы в самом деле уже в понедельник выходите? Я был бы рад, но только в том случае, если вы хорошо себя чувствуете…

Это очень милый и порядочный человек. А с каким душевным трепетом мы с Даной ожидали, кого же нам пришлют вместо бывшей заведующей! К ней мы уже привыкли, хотя иногда она и действовала нам на нервы. Но когда она после отдыха по профсоюзной путевке явилась в магазин под руку с худым смущенным мужчиной, с нами чуть было шок не случился. Как выяснилось, он-то и был ее первой любовью. Его супружество оказалось неудачным, он развелся и на отдыхе неожиданно встретился с нашей заведующей.

— Должно быть, самой судьбой им суждено быть вместе, — сказала по этому поводу моя мама.

Заведующая уехала с мужем куда-то в Южную Чехию, нам же прислали нового заведующего, товарища Калту.

Когда Михал ушел, без него стало как-то совсем тоскливо. Вообще, после перенесенной болезни я живу в какой-то странной пустоте — такое чувство иногда возникает в квартире, подготовленной к ремонту. От Яна за четырнадцать дней пришло только два письма. В первом в каждой строке сквозило беспокойство за мое здоровье. Конверт почему-то был очень надушен, и я в своем ответе позволила себе подтрунить над ним. А второе было коротким, потому что… Вот что написал Ян: «… прости, Яничка, сейчас мы усиленно готовимся к учениям. Я едва держу ручку в руке от усталости. Не волнуйся, если в ближайшее время не получишь от меня подробного письма. Да ты наверняка и без письма догадываешься, что я все время думаю о тебе, только мой солдатский долг…»