Кукук

Алексей Евсеев

Кукук

автобиографический роман

Этот текст является чисто биографическим и в нём отсутствуют какие-либо вымыслы. Возможны ошибки, неверное восприятие реальности, слежавшиеся воспоминания, невероятные совпадения, но ни в коем случае — фантазия.

Фантазировать я умел когда-то, в далёком своём детстве. С возрастом я эту способность растерял, превратившись в беспощадного документалиста. Таким образом я лишь фотографировал свою жизнь, точнее происходящее со мной на коротком промежутке времени (менее одного года), насыщая свой фотоальбом картинками-воспоминаниями из детства. Мой взгляд при этом абсолютно субъективен. Я описываю всё односторонне, изнутри самого себя, не гонюсь ни за объективностью, ни за художественностью. Я также не стал скрывать своей глупости и цинизма. Я был предельно откровенен.

Каркас этой книги составлен мною из нескольких писем, адресованных моим близким друзьям. Я ни разу до сих пор не пробовал себя в литературном жанре и никогда прежде не думал заниматься этим творчеством. Всё произошло помимо моей воли и абсолютно случайно.

Решившись на создание книжного текста, и занявшись его подготовкой, я многократно перечитывал рукопись, попутно вспоминая что-то упущенное, и вносил в текст дополнения. Затем я переключался на обдумывание недостающих частей, т.е. на структуру текста, пытался его выстраивать. Не всегда удачно.

Рылся я в памяти словно рыбак, закидывающий сеть в море. Сетью этой были прочтения, морем — бардак в моей голове. Таким образом, мало-по-малу, ловил я тех рыбок, которыми были — пояснения, упущенные сценки, детали, воспоминания, впечатления, аллюзии. Текст, таким образом, множился и укреплялся. Я внимательно следил за его действием на себя самого, себя-читателя. Был очень рад, когда охотно перечитывал одни и те же куски в который уже раз. Потом случилось так, что сеть не принесла очередного улова, она оказалась пуста. Текст был закончен. Мне оставалось лишь ждать подходящей развязки. Была куча всяких выдуманных глупых концовок, которыми я перешучивался с друзьями, но той, которая отпечатана здесь, ещё не было и в помине. Я лишь плыл по течению в её направлении и ждал от неба погоды. Свойственное мне состояние лежачего камня, под который отчего-то что-то всё-таки подтекает…

Прожив эмигрантом в Германии 11 лет, в 2007 году я решил было вернуться в родной город. В Петербург. Вернувшись, начал писать письма русскоязычным друзьям в Германии, стал рассказывать обо всём том, что им могло быть интересным. Я писал сперва один текст на всех, затем сохранял его под именем адресата, прочитывал, держа друга-подругу в голове, и мысленно обращаясь к нему, вносил корректуры в зависимости от затронутых в нем тем. Очень быстро мне это дело наскучило, и я стал лениво отсылать всем одно и тоже по электронной почте на несколько адресов единовременно. Оттого — что теперь я писал, не имея перед собой конкретного лица,— письма мои сами собой обратились в повествовательную форму. Набралась у меня, таким образом, чёртова дюжина этих полурассказиков.

Удрав позже, получается что так — удрав, из Питера в Германию и попав в психиатрическую лечебницу, я пережил очень много сильных впечатлений, которые, как мне показалось, и отсюда, из скучнейшей страны Германии я могу продолжить свои наблюдения, свою житейскую эволюцию, смогу рассказывать о чём-то неизвестном моим прежним адресатам. Более того, возникла непреодолимая потребность писать. Своего рода несвойственный мне вирус графоманства. В больнице я писал уже большей частью для себя самого, но, тем не менее, очень надеялся, что и моим друзьям эти тексты покажутся занимательными. Теперь очень хочу, чтобы их смогли воспринять и чужие мне читатели. Надеюсь на это.

Этими текстами я продолжительное время разговаривал с самим собой. Забалтывал себя ими от депрессии. И они мне, признаюсь, помогали.

Я очень благодарен всему кругу своих друзей, которые меня поддерживали всё это время и переживали за меня. Без них не было бы ни меня, ни тем более этой вот книги.

посвящается моим детям:

Севе и Насте

Настя (в 2 года): У тебя усы.

Я: А у тебя трусы.

Настя: А у тебя маечка.

Я: Где ты видишь у меня маечку?

Настя: Одевайся! Ты голый! Ты похой!

Не соображаешь. В больнице тебя вылечут…

«В твоих глазах вопрос.

Тебя бы вот в эти стены.

Придумай, что надо сделать».

Земфира

«Здравствуй, мама

Плохие новости

Герой погибнет

В начале повести

И мне останутся

Его сомнения

Я напишу о нём

Стихотворение»

Земфира

На воле

<…>

…Я провёл несколько удивительных дней с детьми. Понял, что не выдумкой была вся эта дикая тоска по семье.

Как я того и желал до сих пор, так хочу этого и сейчас — всё осталось на своих местах — мне необходимо находиться вот здесь среди них: моей [бывшей] жены Тани, нашей дочери Насти и нашего сына Севы. Вот так вот — категорично. Хочу быть нормальным отцом, а не воскресным папой. Я понял также, что не иллюзия моя любовь к Татьяне. Без жены мне не жить. Но именно из-за неё и пришлось уйти. Уйти уже во второй раз. Вчера она сказала мне, что я для неё теперь совершенно чужой человек. Сегодняшний очередной всплеск Таниной ненависти по отношению ко мне сделал своё дело…

<…>

Настя: Папа, ты куда?

Я: Мне, Настенька, надо уехать, котёнок.

В моих глазах резь от слёз.

Настя: Куда? К бабушке?..

Я (торопливо): Нет, Настюш… Далеко-далеко… (Нужно торопиться. Таня уже звонит в полицию). Будь счастлива, моя любимая! Я тебя очень люблю! (в очередной раз целую её).

Настя: Я тебя тоже люблю, папа!

Я: Пока!.. (лишь бы не расплакаться)

Настя: Пока, папа!..

Выбегаю на лестничную площадку, закрывая за собой дверь. Несусь вниз в надежде услышать Танин голос вдогонку: «Лёша, подожди! Ну, подожди же!» Выхожу на улицу. Слышу звук открывающегося окна. Знаю, что это про мою честь. Поворачиваю голову в направлении крыши. Там в окне Таня с телефоном. Машу ей на прощанье рукой (она сосредоточена на телефонной трубке) и иду прочь в сторону деревушки Фельбер. Думаю о том, что вот наконец-то всё подошло к тому концу, к которому я шёл уже несколько лет. Даже не несколько, а много-много лет. С подросткового возраста.

К чёрту эту жизнь! Всё, приехали!

Топал-топал да притопал.

Думаю о том, что когда-же-когда-же мне станет страшно и придётся преодолевать в себе эту свою телесную трусость. Буду смотреть на неё со стороны. Это я теперь умею, научился-таки. И на этот раз сделаю всё так, как то было заранее решено… А решился я ещё тогда, более двух лет назад, когда Таня в письменном виде попросила меня уйти из семьи. Всё, что произошло вслед за этим, стало лишь отложенным на потом. Были надежды. Теперь их больше не осталось. Я уже готов. Я уже многажды планировал свой уход из жизни. Каждый раз, когда мне от этих образов становилось не по себе, я перечитывал текст из «Хагакуре»:

«Meditation on inevitable death should be performed daily. Every day when one's body and mind are at peace, one should meditate upon being ripped apart by arrows, rifles, spears and swords, being carried away by surging waves, being thrown into the midst of a great fire, being struck by lightning, being shaken to death by a great earthquake, falling from thousand-foot cliffs…»[1]

Моя смерть стояла в конце этого списка. Это падение я сотни раз переживал во сне. Знал его наизусть. После этого заклинания страх исчезал. Пафос был мне в помощь. Я тренировал себя таким образом. Каждый раз пугался всё реже и реже. И в эти дни был к этому безобразию полностью подготовлен.