Кукук

Медсестра выбросила содержание шкафа господина Рамадани в мусорный мешок. На место цыгана лег Наркоман, на место Самоубивца уже не помню кто…

Вождь не любит Эдельтраут. Это видно. Она же в него явно влюблена.

Эделе делится со мной информацией:

Я куплю Ларсу квартиру в своём доме. Хочу видеть его, когда он будет выносить мусор к мусорному контейнеру. Хочу спускаться к нему и пить с ним кофе. Мы будем разговаривать…

Как сентиментально! Но всё это явные фантазии.

После обеда визит к врачам. Главврач первым делом спрашивает, как мне спалось этой ночью. Подмечаю про себя, что он жуть как похож на Вуди Аллена.

Я (с улыбкой): …Вы имеете ввиду историю с господином Рамадани или то, как мне действительно спалось..?

Он (поняв, что я догадался о цели его вопроса): Да. Что Вы знаете об этом?

Я: Я ничего не буду рассказывать. Я хоть и не приятель этому парню, но и не предатель, в конце концов. Скажу лишь одно, что я всё знал.

Он: Вы должны понимать, что нанесение материального ущерба данному учреждению является преступлением. К тому же мы находимся в больнице для душевнобольных людей, и вы должны, хотя бы и анонимно, но сообщать о неординарных событиях обслуживающему персоналу.

Я: Я не доносчик. А Ваш персонал на протяжении всего вечера, т.е. 4–5 часов ни разу не заявился в нашу палату, всё это время зашторенную занавеской. Это явное упущение и вина охраны, а не моя. Я не доносчик. Я ничего не буду рассказывать.

Он: Господин (невнятное произношение моей фамилии)… (ещё одна неудачная попытка)…

Я: Не важно. Можете просто Алексей. Так проще.

Он: Почему Вы считаете, что произношение Вашей фамилии неважно?

Я: А почему это должно быть важно, если для всех это представляет такую сложность? Ещё ни один из ваших коллег не смог произнести мою фамилию так, чтобы я сам её мог распознать!..

Он: Господин Крым-брым, вы психически больны, но должны осознавать ответственность за распорядок и правила поведения в данном отделении. Вы должны были сообщить напрямую, или же опосредованно, что здесь происходит противоправное деяние…

Я не слушаю его, зацепившись за фразу «вы психически больны». Обидная фраза, но что я могу на неё возразить?..

Напоследок меня спрашивают, нет ли вопросов с моей стороны. Есть. Я нагло прошу позволения разрешить мне выходить из отделения с целью посещения библиотеки. Там, как я уже знал, можно пользоваться интернетом. Меня слегка тянуло в его сторону. Да и книг мне тоже нужно раздобыть. Читать здесь уже нечего.

Врачи напрягаются. У меня диагноз: Schwere depressive Episode mit akuter Suizidalitдt.[26]

Главврач спрашивает о голосах, которые якобы подвигают меня к самоубийству. Я отвечаю ему, что не слышу никаких голосов. Тут же вспоминаю школьный анекдот.

Комиссия по выписке больных из психиатрической лечебницы проводит контроль пациентов. У одного из них спрашивают, ловит ли он всё ещё рыбу в унитазе. Тот говорит, что не ловит, её там нет. Его выписывают. Потом оказывается, что он не такой дурак, чтобы выдавать рыбные места…

Главврач спрашивает меня о том и о сём, и каждый раз выводит разговор на голоса. Он держит меня за дурика, но я не таков. Меня этот разговор начинает забавлять и раздражать одновременно. Я говорю ему, что я не шизофреник и голосов не слышу, что желание расстаться с жизнью — это не эпизод моего депрессивного состояния, а прагматичная реальность.

Вот так я жить не могу. И вот так не могу. И эдак не получается.

Много чего перепробовал. Воз и поныне там. Сколько можно себя сказками тешить?! Ich bin einfach lebensmьde.[27]

Мне нравится эта фраза. Она очень верна в отношении меня. Я буду ей часто пользоваться в дальнейшем.

Я также огорошил врачей, сказав, что мне стало гораздо лучше. Депрессии больше нет. Удивительно, что её так быстро сняло лекарствами (я ещё не знал, что это лишь пауза, вызванная всей этой историей с побегом, да и самой жизнью в психушке; что-то подобное у меня было в Питере из-за участия в Марше Несогласных; скоро всё вернётся на круги своя; по той же причине, скорей всего, не было страха тогда — когда уходил умирать — происходило нечто новое для меня). Попросил снизить дозу расслабляющего медикамента, т.к. не хочу спать днём. Мне её, вроде как, пообещали понизить.

По поводу «выхода на свободу» лечащий врач спросил меня, могу ли я дать слово не сбегать и не пытаться покончить с собой на свободе в том случае, если таковое разрешение я получу.

Я: Я не сбегу.

Он: Вы должны пообещать.

Я: У меня было достаточно времени, чтобы подумать об этом и воспользоваться взломанным окном в эту ночь. Да, я обещаю.

Он: Хорошо.

Отвинтить, что ли, ночью шурупы и ради хохмы сбежать в Берлин к Акраму. Что со мной сделают? Упекут в психушку в Берлине… Берлин лучше Вуншдорфа. Я лишь выиграю от побега. Но я даже на это лучшее не решаюсь. Ну, почему!?

После визитов к врачу было объявлено о внеплановом собрании всех пациентов и медперсонала касательно негласной темы «Побега господина Рамадани и его соучастника».

Сразу стало ясно, что все всё знают, знали до, и каждый немного больше других. Цыган был общительным и болтливым человеком. Успел многое растрендеть. Главврач прямым текстом сказал, что о подобных делах следует доносить. Достаточно лишь сказать, что где-то что-то происходит или произойдёт. Врачи сами, мол, догадаются и примут меры. Я начинаю думать, каким же таким образом…

Одна из женщин назвала цыгана «Lьgenbaron'ом»[28] и сказала, что тот предлагал ей убить её мужа за 14 тысяч евро, которого эта дамочка, как я понял из последующего разговора, сама умудрилась избить и в результате очутиться среди нас. Хрупкая блондинка, симпатичная издали и несимпатичная вблизи. Вокруг неё всегда ошивается пара мужиков. Собачья свадьба. Цыган был в их числе. Susanna. Susanna mon amour. Я лишь пару раз пересекался с ней, но толком не разговаривал ни разу. По-моему, она в полном порядке. Психическом.

Вождь слушал всех долго и внимательно и под конец рассказал всю историю Рамадани, что знал сам, со всеми уточнениями, деталями и выводами. Сказал, что без немца-напарника тот ничего бы сам сделать не смог, нефиг всё валить на цыгана. Данный случай нужно рассматривать в связке с…

Я уже не слушал, а просто наблюдал за пациентами. Каждый говорил о своём насущном, и врачам ежеминутно приходилось возвращать разговор на заранее поставленную тему.

Вождь поведал нам о том, что цыган по его же рассказам сам сидел на наркоте и однажды, приняв что-то галлюциногенное, выпрыгнул в окно — полетать, с пятого этажа; ему пригрезилось, что он птица; сломал себе в результате что-то, но не разбился.

Я вспомнил ночной хлопок от прыжка. На этот раз ему пришлось прыгать всего лишь со второго этажа.

Закончил Вождь свою речь тем, что пожелал знать историю болезни каждого пациента, чтобы не попасть впросак, как у него получилось накануне, когда он решил съездить в Ганновер за одеждой и отправился на вокзал в сопровождении влюблённой в него Эдельтраут; они распрощались на платформе, он уехал, а та не смогла найти дорогу назад, хотя вокзал и больница находятся на одной улице.

Главврач сказал, что всё это очень непросто, т.к. некоторые пациенты опасны для себя самих, другие также для других… проверять сумки всех входящих нет возможности… Короче, поболтали впустую и разошлись.

После разбора этого неординарного события я поставил недочитанного «Мастера» на полку книжного шкафа, сделал запись в тетрадь выходящих на волю (дата, фамилия, цель выхода, время ухода и предположительного прихода, реальное время возвращения) и пошёл в библиотеку. Была наивная мысль найти там новый роман Кристиана Крахта.

Пришёл к открытию, но там ещё никого не было, было заперто. Изучаю расписание По.–Чт.: 9:30–11:30, 14:00–16:00.

Полистал в фойе здания флайеры для психов: десятки приютов, лечебниц и здравниц. Одна из рекламок привлекла моё внимание своей картинкой, а затем и надписью под ней: «Wunschdorf 1933. Die Nationalsozialisten an der Macht. Ausstellung».[29] На обложке фото группы людей в помещении. Большая часть из них в нацистской форме. На стене флаг со свастикой и портрет Адольфа. Из текста узнал, что улица, на которой находится лечебница, в мае 1933 года была переименована в «Adolf Hitler StraЯe»[30]. Улица эта, ныне SьdstraЯe, упирается в пешеходку и с другой стороны называется уже NordstraЯe, которая в 1933 годы была переименована в «Gцring StraЯe»[31]. Хм! Выставка.