Повести и рассказы

— Захар Ильич! не только с лошадью, а с каждым человеком может случиться и болезнь и старость… все под богом ходим! Теперь время стоит жаркое, опять же работа, сами возьмите! надо бога бояться! А вот они как пообдержатся, и будут вам служить! Касательно же опоя, коновал этого дела не знает. Может ли опиться простая, рабочая лошадь? Какой же мужичок прямо от сохи гонит ее к речке, или извозчик прямо с перегону поит лошадь и задает корму? Коновал ничего не знает, Захар Ильич!

— Действительно, коновалам доверяться нельзя, это я знаю по опыту; один у меня уморил в двести рублей лошадь. Ну, да кроме того, я рассчитываю так: если бы даже околело из купленных лошадей штук пять, и тогда это не составило бы для меня почти никакого урона, потому я дешево заплатил за них; чего в самом деле требовать от лошади, за которую заплачено пятнадцать рублей! Кроме того, они ведь работают! приносят пользу!..

— Нет, мне все-таки неприятно, Захар Ильич.

— Вздор! Ну, что! вы видели, как гостиница-то строится?

— Как же-с! дай бог час, Захар Ильич!

— Каково? Я ведь не люблю откладывать! это не в моем характере.

— Важное, сударь, дело затеяли.

— Нет, каково в самом деле? вы видели лес?

— Липа-с! дух будет легкий.

— А? как вы думаете? какую мы с вами штуку-то удрали! А все-таки честь открытия принадлежит вам… вам… Да, Федор Петрович, вы мне открыли глаза! Я даже нахожу, что это событие следует напечатать в газетах, что настало, наконец, время, когда и в глуши, среди степей, цивилизация пробивает себе путь…

— Завтрак подан! — доложил лакей.

— Федор Петрович, пойдемте завтракать. Пожалуйста, без церемонии. Я с простыми людьми сам прост. Вчера были у меня помещики; вы не можете себе представить, что это за люди! ни малейшего стремленья к улучшению… никакого желания человеческого. Все, что я ни затеваю, им кажется диким… конечно, есть и между ними люди понимающие… Но вообще я ничьих советов не слушаю и знать их не хочу! Я сам себе господин!

Хозяин и гость вошли в столовую. За столом сидела барыня.

— Как же-с! я вам уж привез книги.

— Так скоро?

— Помилуйте, я продержал их более недели.

— Да что ж такое? разве мы вам дали на срок? Держите их у себя сколько угодно!

— Вы, Федор Петрович, не стесняйтесь,— подтвердил барин,— читайте себе да читайте! мне именно в вас нравится эта жажда любознательности… Если вспомнишь, как человеку много знать надо и как коротка человеческая жизнь…

— Ты всегда любишь пускаться в л-иризм,— заметила барыня.

— Но, мой друг! Жизнь… это что-то высокое… как тебе сказать, это такое явление, такой…

— Что же вы читали?— перебила барыня, обращаясь к целовальнику.

— Читал я, сударыня, как оно… забыл название…

— “Обломова”?

— Кажись, так…

— Ну, что? каково написано?

— Ничего-с, любопытно…

— Вот вам русский человек! — сказал Захар Ильич, чавкая,— лучше сказать, байбак! это какая-то египетская мумия, а не человек… вот вам тип русского человека!

— А мне нравится Обломов,— сказала хозяйка.

— Не правда ли, какой умный и так рельефно выдающийся из толпы наших пошлых современных людей, которые смотрят на женщину, как на какое-то лакомое блюдо… А “Подводный камень”?

— Эту я только начал,— сказал целовальник, держа под столом руки.

— Вот вы будете читать, обратите внимание на то, как Наташа уезжает от мужа…

— Но, мой друг, положим, что вещь эта действительно современная… я не спорю… Соковлин — человек благородный…

— Прочтите, прочтите! — продолжала барыня.

После завтрака Захар Ильич предложил гостю отправиться посмотреть гостиницу. На пути они зашли в конюшню, на скотный двор, посмотрели ригу и молотилку. Во все это время Захар Ильич доказывал, что скоро все имение будет как игрушка. Когда хозяин и гость подходили к гостинице, их встретила толпа мужиков и церковный причт.

— Что хорошенького скажете, миряне?

— К вашей чести, Захар Ильич,— зашумел народ.

Поп выступил вперед и начал:

— Ваше высокородие, весь причт и все прихожане просят вас быть у нас церковным старостой, так как вы человек благородный, а церковь приходит в упадок. Прежний староста, за ветхостью своих лет, отказывается от должности, и мы, по совещании между собою, порешили избрать вас. Как сын церкви, не откажитесь от таковой… вас духовная мать наша будет поминать, дондеже стоять будет на краеугольном камени, иже есть Христос, зане есть глава.

— Я, православные, считаю за особенную для себя честь ваше предложение и, как христианин, не имею даже права отказаться от такой почетной должности. Но я боюсь, буду ли я способен исполнять мои обязанности?

— А мы будем молить бога.

— Ну! когда так, да будет его святая воля!

Все сняли шапки и стали креститься на церковь.

— Позвольте вас поздравить с новой должностью.

— Благодарю, благодарю. Завтра прошу вас ко мне водки выпить. А в церковь я сделаю пожертвование.

Духовные, держа руки за спиной, потянулись за барином смотреть новое здание. Мужики остались на улице и начали толковать между собою:

— Однако Федор Петров подбился к барину-то!

— Эта голова охулки на руку не положит! Намесь барину лошадей представил,— все до единой калеки!

— Ведь их привел Васька-прасол?

— Экой ты! да он ему кум… Федору-то Петрову…

— Ты посмотри, он какую-нибудь штуку сделает с барином.

— А что?

— Да я почему знаю? разве я был у него на уме?

— А ты посмотри, какую штуку он с нами удерет: как заселится в этом трактире,— что тогда делать-то?

— Уж тогда держись! приберет всех к рукам! попятиться не даст! А что я думаю? Завладеет он тогда нами!..

— Чудно, братцы мои! Погляжу я: барин-то ровно с дуриной или помешанный какой. Надысь спрашивает старосту: что, говорит, пять копен ржи на десятине — хорошо или нет?

— И подает же бог счастие таким людям! какая имения-то!

Захар Ильич стоял на потолке, среди стропил, и говорил Федору Петровичу:

— Как же вы думаете насчет товара?

— Товар, известно, должен быть самый простой, деревенский: чай, сахар, табак, масло, кое-что по мелочам. А все-таки, как я вам докладывал, без продажи нашей нельзя. Проезжающий или свой мужик — во всякий след водка требуется…

— Не хотелось бы мне этого кабацкого безобразия,— сказал барин,— мне хотелось совсем прекратить пьянство в своем селе.

— Нет-с, Захар Ильич, пьянства вы не уничтожите! Ежели тут нет водки, мужик поедет вон куда! он скорее без хлеба просидит, нежели без водки! он последней овцы не пожалеет, как ему придет время пить-то!

— Как, однако, испорчен этот народ!

— Об этом и говорить нечего! народ пропащий,— так надо сказать!

— Я думаю, не мешает купить и хороших вин… на случай…

— Это — как вам будет угодно! для человека случайного не мешает про запас иметь и виноградные вина…

— Даже и шампанское!.. Я хочу, чтобы у меня гостиница была похожа на что-нибудь…

Захар Ильич и целовальник вдвоем отправились домой, раскланявшись с духовными.

— Федор Петрович! — говорил барин дорогой,— у меня есть до вас просьба: не можете ли вы закупить мне товару? Я долго думал об этом и вижу, что в этом деле нужен человек торговый, опытный. Что, если я пошлю покупать какого-нибудь ротозея старосту или мальчишку конторщика? конторщик опять пьяница… Но вы человек практичный, и торговая-то часть вам, кажется, знакома-перезнакома…

— С удовольствием, Захар Ильич; я готов послужить. Конечно, хвалиться не могу, а купить с расчетом, чтобы не было убытку в продаже, могу-с…

— Я вам буду просто обязан!

— Это можно. Позвольте спросить, Захар Ильич, кого же вы думаете посадить в лавку?

— Опять, батюшка, ничего не знаю; думал было — старосту: он честный человек… но ведь, согласитесь, куда же ему торговать? Про конторщика я вам говорил: пьяница, каналья…

— Да ведь я же прежде вам говорил, Захар Ильич, что мы можем у вас снять эту лавку! тогда бы водки-то покупать не надо: я бы свою перевез… А главное дело, денежки вы с меня получили бы чистенькие, без всякой заботы… Дело же мы можем сделать на бумаге, по закону… Значит, плутовства с нашей стороны никакого быть не может… Известно, вы меня мало знаете, вот поживете — увидите… Да если мы возьмем и мошенника, то и он не может ничего сделать супротив закона, когда обяжется контрактом. А я бы вам привел в порядок эту гостиницу то есть в лучшем виде!