Повести и рассказы

Лакей объявил, что обед готов. Гости начали садиться за стол.

— Нет, господа! — говорил Захар Ильич в конце обеда,— кто что ни говори, я остаюсь при своем и буду действовать, как начал! меня ничто не собьет с дороги! Жалуетесь на мужика? существует штраф и вычет из жалованья,— это надежней всякой палки! Я никому не поверю, чтобы у хозяина, который сам следит за своими интересами, дело могло идти дурно. Каким образом мне плохо вспашут землю, когда я сам слежу за работой? Как мужик смеет не исполнять своих обязанностей, когда нас охраняет закон? Что же? разве закон не имеет силы? Вспомните нашего мирового посредника, которому дворяне делают обеды и говорят спичи… За что, как не за то, что он наш верный оплот, охраняющий законами наши выгоды? Повторяю, как вы хотите, а я непоколебим и поведу новое хозяйство. Настало время проснуться каждому из нас! Где мы живем? в какой стране? Слава богу, мы не турки, у нас не существует ни произвола, ни права сильного, мы живем в благоустроенном государстве, где благие меры правительства чувствуются на каждом шагу.

Помещики молчали, чувствуя себя побежденными. Многих поражал высокий ум хозяина.

— Вы жалуетесь на климат,— продолжал хозяин,— позвольте спросить: разве не бывает засух, града и неблагоприятной зимы в Англии? А посмотрите, как там идет хозяйство! (Голос: “Правда!”) И разве эти явления не случайные у нас? Ведь, несмотря на вражду с нами природы, мы, русские, не только кормимся сами, но даже кормим иностранцев: пшеница, рожь, пенька, сало, клевер — разве не отправляются нами за границу? (Знаки одобрения и голоса: “Правда! верно!”) Разве Россия не считается хлебородной страной, по преимуществу страной земледельческой? Вот вам и климат! Нет, у меня явится все! Стоит только трудиться. Но я разумею труд по призванию: люди, не призванные к сельскому хозяйству, должны, по-моему, бросить его, иначе оно, кроме мучений, ничего не будет обещать. Я, господа, встаю в пять часов утра и целый день на ногах и, кроме удовольствия и хорошего расположения, ничего не чувствую! Вот вам пример. (Голоса: “Браво!”)

Подали шампанское.

— За ваше здоровье! — воскликнули гости.

— Господа! — сказал хозяин,— мне весьма приятно, что вы сделали мне честь вашим посещением.

— Со днем вашего рождения!

— Благодарю, господа.

Гости выпили. Лакей налил еще.

— Господа! позвольте провозгласить тост за процветание русского сельского хозяйства!

— Ур-р-ра!..

Хриплые голоса раздались в зале.

— Господа! За почтенное Петербургское вольное экономическое общество, а также за его “Труды”!

— Браво!..

— Господа! позвольте предложить тост за почтеннейшего и многоуважаемого нашего собрата, Захара Ильича! Его неутомимая деятельность, высокое просвещение, необоримое стремление к прогрессу должны заставить каждого из нас желать, чтобы таких людей было побольше среди нашего благородного дворянства!

— Благодарю, господа! Предлагаю тост за освобождение крестьян из крепостной зависимости. Да здравствует свобода, озарившая радостью не только чертоги вельмож, но и бедную хижину земледельца!

— Господа! — крикнул один пьяный,— ура!

— Ур-р-ра!..

В то время, когда в доме Захара Ильича провозглашались тосты, из деревни Яблоновой, стоявшей недалеко от Ямовки, выезжали беговые дрожки, на которых сидели два закадычные друга: яблоновский приказчик и целовальник Федор Петрович. Они уже напились чаю и ехали разгуляться на свой вместный клевер, оттуда на пасеку и кстати посмотреть своих калмыцких овец. Толстый приказчик правил лошадью, Федор Петрович сидел назади. Друзья проехали заливной луг, с бродившими на болотах цаплями и висевшими в воздухе стадами уток, и очутились в поле.

— Статья теперь вот какая,— говорил Федор Петрович,— я насчет ямовского барина… урожай у них у всех плохой, а у ямовского барина хуже всех, а у него и за ухом не чешется! он себе городит городушки… Так думаю я: ежели не в нынешнем, то в будущем году он беспременно продаст не только лес, а, пожалуй, что хочешь спустит, как денежки все размотает и начнет поплясывать… а народ этот горячий… вот тут-то мы с вами к нему и подъедем… словно между делом… а лесок — толковать нечего!..

— Да, теперь подходит самое настоящее время… Скоро и мой профинтится… Я, чуешь, тоже пишу свому барину, не продаст ли он свою, рощу?.. Дескать, я буду подыскивать покупателей… А каждую почту строчит мне: денег, говорит, денег, пожалуйста… Я уж ему прямо отвечаю, откуда же я их возьму?.. Теперь ведь я не крепостной, по мне хоть завтра с места долой…

— Да и лафа, Григорий Сидорыч, подходит! скоро, кажись, земли пойдут продаваться по десяти целковых за десятину…

— Время — говорить нечего! другого такого времени навряд дождаться… уму непостижимо, что делается!.. Ведь, слышь, примерно, над пропастью висят; а все свое: балы да белендрясы… А все что? Избаловались!..

— Набаловались — здорово!

Между тем сытый жеребец нес друзей через деревни с кланявшимися мужиками, через мостики, овраги и, наконец, привез их на клевер. Друзья сошли с дрожек и сорвали по пучку клевера.

— Слава богу!.. кажись, надежда есть…

— Ничего!.. А насчет овинов не беспокойтесь. Наум Васильев наш справит их в лучшем виде! И возьмет от силы тридцать рублей!.. опять же он свое дело знает…

— В Москве овинный клеверок щеголяет… Ну, как вы думаете, Федор Петрович, рассчитываю: плохо-плохо выйдет у нас триста пудов… класть по пяти даже рублей — вот полторы тысячи… а солома? она, пожалуй, окупит всю работу… Да я своих мужиков пошлю…

— Поедем взглянем на ямовский лесок-то, пока засветло… на пасеку, видно, не поспеем нонче…

Друзья поехали межкой в гору, и вскоре пред ними выглянул густой ямовский лес. Сидевший на дубу против заходившего солнца ворон поднялся вверх и закричал, как бы предвещая что-то недоброе. Целовальник и приказчик не отнесли этого предвещания к себе, но оно, по их мнению, скорее относилось к владельцу леса. Друзья объезжали лес кругом и остановились на рубеже.

— Дело вот какое: кореней тысячи три с прибавкой будет… рубль штука — тысяча рублей… да дрова… рублей пятьсот дать можно… да он, пожалуй, возьмет и меньше…

— Вот, Григорий Сидорыч, посмотрите, хлеб-то ямовского барина — какой!.. что это такое? Колос от колоса — не слыхать даже птичьего голоса!..

Приказчик улыбался и пожимал плечами.

— Не правду я вам говорил?.. Друзья поехали домой.

— Теперь, Григорий Сидорыч, ко мне,— говорил целовальник, когда пришла большая дорога.

— Ведь поздненько, кум!

— Вот еще, что вздумал! Я к нему езди, а он так шалишь!

— Да ведь у вас, право, забалуешься.

— На что баловаться? Надо выпить хорошенько, а баловаться нечего! Ну, я работника дам проводить… да теперь ночи лунные.

— Я не об том… Завтра чем свет вставать надо!.. Приказчик повернул лошадь к кабаку.

— Кума, здорово!..

— Ах, куманек, голубчик!.. Здравствуй, насилу-то ты к нам заехал!

Приказчик и целовальничиха крепко поцеловались. На стойке явилась белая скатерть, разные яства и несколько бутылок.

— Спесивый, право спесивый!.. Бог с тобой!..

— Эх, кума!.. кабы ты знала наши хлопоты!..

— Григорий Сидорыч, Григорий Сидорыч! посмотри-ко поди сюда,— сказал целовальник, глядя в отворенное окно.

По большой дороге катили экипажи с помещиками.

— Это бал был у ямовского барина,— заметила целовальничиха, тоже подбежавшая к окну…

— Гуляют себе!..

Ехавшие, размахивая руками, кричали: — Ур-р-ра!..

IV

Через неделю лакей доложил Захару Ильичу, сидевшему в кабинете:

— Целовальник приехал.

— Проси!

— Здравствуйте, сударь!

— Прошу садиться, почтеннейший Федор Петрович… Лошадей я у вашего приятеля купил, и целых двадцать штук; заплатил недорого: да вот беда, отчего-то они хворают? Некоторые из них, как говорит коновал, опоены, а иные очень стары. Но я вас вовсе не виню, ведь продали лошадей не вы…