Наследники

А Виктор все говорил и говорил, громко, оживленно, не забывая доливать рюмки и походя журить Алексея за то, что он так и не научился «пить по-мужски».

— В общем оставил я кремнистые тропы, что вели в науку. Хватит. Пусть, думаю, кто-нибудь другой рыскает по библиотекам, архивам да пыльным музейным запасникам в поисках материалов для своего обожаемого шефа. Стал я обходить всех своих друзей и приятелей. Так и так, говорю, помогайте. Тот говорит: «подумаем», этот заявляет: «посмотрим», а третий обещает «позондировать почву». Ходил я так и мыкался не месяц и не два. Подытожу так: все приятели на одну модель. Хороши, пока ты сам что-нибудь значишь. Может, и сейчас ходил бы в каких-нибудь ассистентах или младших науч-рабах, если бы не его величество случай. Захотелось одному большому строителю ученой степенью обзавестись. Это, видишь ли, весомо и авторитетно звучит. Да. И повадился он к нам на кафедру. Кандидатский минимум кое-как осилил, а на диссертации застрял, как лиса в капкане. Вот тут я его и зацепил. Не уйдешь, думаю, голубчик, диссертацию я тебе, так и быть, сварганю, но и ты помоги. И знаешь, оказался он человеком не только слова, но и дела. Поначалу заведовал я одним сектором в его хозяйстве, потом отделом, а через некоторое время сюда, в главк, рекомендовали. И как ты слышал, дела идут. Хоть я и не строитель, а нос кое-кому порой утираем. Конечно, почитывать кое-что приходится для общей терминологии, без этого нельзя, без труда, как говорится, не вынешь рыбку из пруда…

Улучив момент, когда Крутилин замолчал, Казаков промолвил значительно:

— И этот товарищ, что помог вам, не ошибся. Нет, не ошибся. Без Виктора Ивановича я себе главк даже представить не могу.

— Видишь, что низовые работники говорят? Вот так-то, дорогой Быстров, — сказал Крутилин и продолжал: — Я ведь что хочу сказать-то? Чтобы ты не зевал, Алеша. Тебя я знаю давно, цену тебе тоже знаю. Стройка огромная, должность у тебя тоже видная, не спорю. Но время, время… Пора тебе в Москву, на какие-нибудь союзные или в крайнем случае республиканские масштабы подаваться.

Быстров усмехнулся:

— «Химстрой», по-моему, именно такого масштаба. Куда уж больше?

Крутилин обиженно замолчал.

А Быстров мучительно боролся с собой. Порой ему нестерпимо хотелось оборвать разглагольствования Виктора и уйти. И только необычность этой встречи, опасение, что его поймут превратно, решат, что помнит старую обиду, удерживало его. Он думал о том, как сильно изменилась за это время внешность Виктора и какой неизменной осталась его суть.

Крутилин после долгой паузы недовольно и настороженно спросил:

— Что ты все молчишь? Мы говорим, говорим, а ты ни гугу. Пить не пьешь, есть не ешь и говорить не хочешь. Выходит, не рад нашей встрече? А я вот рад. Очень даже рад.

Алексей, подняв на Крутилина глаза, спокойно проговорил:

— Нет, отчего же? Старых товарищей всегда приятно увидеть. Я рад был встретиться и с тобой и с Леной.

— Ну, с Леной-то, конечно, в этом я не сомневаюсь. А вот мою персону ты все еще не жалуешь.

Лена вспыхнула, удивленно, с досадой посмотрела на мужа. А Виктор как ни в чем не бывало опять потянулся к графину. Лена, однако, решительно поднялась и отставила графин на другой конец стола.

Быстров, будто не замечая возникшую неловкость, продолжал:

— Ты это зря, Виктор. Что было — прошло. Помнишь поговорку: кто старое помянет — тому глаз вон.

— Да, помню, — согласился Крутилин. — А есть и ее продолжение: кто забудет — тому оба глаза вон. — И, обращаясь к Казакову, стал рассказывать: — В Болгарии мы с ним встретились как-то. Приезжаю с делегацией на стройку Кремиковицкого комбината. Идем, понимаешь, по площадке, навстречу двигается кто-то знакомый. В спецовке, кирзовых сапогах. Быстров, собственной персоной.

— Интересно было, Алеша? — спросила Лена. — Страна, говорят, чудесная.

— И страна чудесная, и люди замечательные, — несколько оживившись, ответил Алексей. — Между прочим, была там одна занятная встреча. Тебя, Лена, касается.

— Ну-ка, ну-ка, расскажи. Что ж ты молчал до сих пор? — с ухмылкой, шумно потребовал Крутилин.

Алексей, по-прежнему обращаясь к Лене, продолжал:

— Как-то в воскресный день приехали к нам в Кремиковцы софийские комсомольцы. Иду я по участку, и вдруг какой-то парень подбегает, хватает меня в объятья, как медведь, крепко встряхивает и кричит на всю стройку:

«Вот так встреча! Вот это встреча!»

Вглядываюсь. Рослый, чернобровый болгарин, лицо будто знакомое, а вспомнить, где встречались, не могу. Он же нетерпеливо тормошит меня:

«Ведь вы из Заречья, с „Октября“?»

«Да, — говорю, — оттуда».

«А я Благоев, Георгий Благоев, были мы у вас на заводе, помните? Как там поживает Павлик Орлов, мой друг и брат?»

Вот тогда я и вспомнил этого парня и наш заводской вечер, на котором он выступал и рассказывал, как софийские станочники метод Пашки Орлова у себя применили. Между прочим, — улыбнулся Быстров, — наблюдательным оказался этот Благоев. Все спрашивал, как живет та девушка, что тем вечером командовала, — Снежко или Снежок? Запомнил тебя, одним словом. Когда уезжали из Болгарии, заявился он ко мне с двумя ящиками, один другого больше. На Старозаводской Серега с приятелями распотрошили их, как когда-то мы делали это с посылками твоих родителей.

— А как поживают наши ребята? Павлик где? Яша Бутенко, Морозов? Где Вилька?

— Павлик Орлов — начальник мастерских в НИИ, Морозов по-прежнему командует литейкой, Яша в центральную прессу подался, Костя Зайкин — у нас на «Химстрое».

— Чтобы воспоминания были полными, — включился в их разговор Крутилин, — могу сообщить, что Печенкин — он ведь тоже из ваших — работает у меня. Хозотделом заправляет.

— Я слышал, — сказал Алексей.

— Мотался как неприкаянный, пока я не вмешался. — И вдруг без всякого перехода спросил Быстрова: — А ты все на Старозаводской?

— Все там же.

— Почему же застрял? Квартиру-то ты уж, во всяком случае, заработал.

— Мать никуда двигаться не хочет. Серега тоже. Ну, а я… дома бываю раз в неделю, а то и реже.

— Позволь, значит, ты что же, все еще не женился?

Видя, что Крутилин собирается затеять целый разговор на эту тему, Быстров приложил к груди руки и с самым серьезным видом заявил:

— Пока не женился, но обещаю, что скоро это упущение исправлю. Все мои приятели — и близкие и далекие — усиленно толкают меня на этот шаг. Чувствую, мне не устоять. Поэтому давайте этот вопрос считать решенным. Без обсуждения. Ладно?

— Не надо — так не надо, тема специфическая, — усмехнувшись, согласился Крутилин. — Только смотри на свадьбу не забудь позвать.

Алексей пообещал:

— О чем разговор? Закатим свадьбу на всю Европу.

И через минуту обратился к Казакову:

— Петр Сергеевич, нам пора.

Глядя на Алексея лихорадочно блестевшими от спиртного глазами, Крутилин стал обиженно возражать:

— Ты же и не выпил еще и не съел ничего.

Ему вторил Казаков:

— И правда, Алексей Федорович. На стройку все равно поздно, а в Заречье успеете. Посидим малость.

— Нет, спасибо, мне пора.

В прихожей Лена тоже упрекнула Алексея:

— Что так торопишься, Алеша? Сколько лет не виделись и сколько еще не увидимся, посидел бы. И о себе ничего не рассказал.

— Да ведь и ты тоже больше помалкивала.

— Зато я всех заговорил, — загрохотал Крутилин. — Значит, надо встретиться еще раз, чтобы наговориться. Как, Алексей, смотришь на это?

Быстров отшутился:

— Но мы же договорились, встречаемся на моей свадьбе.

— Правильно. Прекрасно. Ловим на слове, — весело шумел Крутилин.

Но встретиться им пришлось гораздо раньше и совсем по другому поводу.

Глава XVIII. Разбитое не всегда склеишь

Это было уже третье письмо от матери за последние два месяца. Она просила приехать хоть ненадолго. Отец плох стал, на боли в сердце жалуется, все твердит, что не увидит тебя больше. О былой распре в письмах ни слова, как будто ее вовсе и не было.