Не родись красивой...

—    А чего такого? Ну, мою. На стоянке. Хороший бизнес.

—    Щётка тоже для машины? — показала я на подоконник.

—    Вещица что надо! И две ручки приделаю. У одного пацана видел. Удобняк!

—    Гришка тоже моет? —спросила я.

—    Грила? — удивился Юрка. — Ему-то зачем? Мойка — работа грязная.

—    Интересно! — сказала я. — Машины не моет, а прикид у него... очень даже клёвый.

 Юрка будто не услышал меня. Снова принялся жевать. — Это козочке оставлю.

—    Юра, опять ты...

—    Что, Юра? А знаешь, кто отвалил ей бабки? Хочешь быть красивой, сказал я, иди в парикмахерскую.

—    О-о! Так ты, выходит, сейчас хозяин в доме. Главный!

—    А что поделаешь, кручусь.

—    Юр, хотела ещё узнать: кто это в вашем подъезде замазал пятна? И в нашем замазали. Чудеса!

—    Не знаю, — пожал он плечами. —  Видел запачканную газету, за батареей была...

—    И куда же ты её девал? — не удержалась я от опасного и подозрительного вопроса.

—    Кого? Газету?.. Куда девал?.. А куда же ещё — выбросил.

ЗЕЛЕНАЯ ВЕТКА

  У Юрки я пробыла не менее получаса, а когда вернулась домой и увидела в передней наш зеленый телефонный аппарат, то сразу вспомнила Серёжу. Поэтому и у мамы прежде всего спросила о звонке. А она поняла так, будто я очень и очень переживаю, словно только и думаю о нём. Я даже обиделась на маму: ерунда какая, вовсе и не переживаю! И зачем ему звонить во второй раз? Ясно же: солнца сегодня не будет. Ни одного синего пятнышка на небе. Из кухни, где мама гладила занавески, я прошла к себе, села у окна и сквозь мутноватую пленку мешочка, закрепленного ниткой на горшке, с минуту рассматривала лимонный отросток с шестью зелеными листочками. Кажется, все такой-же. И Митино солнышко не очень помогает. Ой, да нет — тонкая стрелочка появилась. Вот же! И листочки на ней остренькиме, как иголочки. Ну и Звонарев! Жаль, что на участок уехал. Порадовался бы.

А потом я посмотрела на стол, где в хрустальной вазе по-прежнему стояла зелёная ветка пиона. Сам цветок ещё накануне я отстригла ножницами — скукожился, увядшие лепестки опали на стол. Но ветку выбрасывать пожалела. Вчера пожалела. А сейчас подумала: чего ей место тут занимать? Простая ромашка, василёк, и то будут лучше. Я руку уже протянула — вытащить ветку, но ... вдруг опять засомневалась. Листья сочные, тёмнозелёные, как у телефонного аппарата. Пусть ещё постоит.

 И перед мамой стало как-то неудобно. Ничего же обидного она не сказала, только снова, как и в первый раз, повторила: «Наберись терпения». А я вспыхнула, словно спичка: «Это, мамочка, мои проблемы!» Ох, дурочка, капризуля-воображуля. Теперь надо идти, подлизываться.

Оказалось, что не надо. Мама и не думала обижаться. Лишь сказала, увидев меня в дверях кухни:

—    Так что же с Клавой? Как она там?

—    А вот не угадаешь! — обрадовалась я.

Потом, конечно, рассказала. Особо выделив тему парикмахерской и таинственного Леонида Васильевича.

—    Молодая ещё. Кровь играет. Ей бы подлечиться как следует, отдохнуть — она бы наделала шороху. Говорит, что когда-то в танцевальных конкурсах участвовала.

—    Мам, — сказала я, — но ты ведь тоже не старая. Очень даже молодая.

—    Анют, жизнь-то какая. Фантасты бы не придумали. К осени сапоги надо покупать — чуть не месячная зарплата. Кое-что из одежды, о косметике я уж не говорю. Да и ты растёшь, взрослеешь. Сапоги ещё весной были тесны...

—    Мамочка, не проблема, обойдусь. — И я опять с загадочным видом сказала: — Лучше отгадай кроссворд. Слово из трех букв: откуда, по-твоему, тётя Клава взяла деньги, чтобы сделать модную причёску?

—    Если Леонида Васильевича заподозрить, то он пока не муж.

—    Холодно. — Я покачала головой.

—    Не в «Поле чудес» же выиграла.

—    Это и вовсе Южный полюс. Там сейчас зима.

—    Не мучай, не знаю.

—    Вот эти буквы: Ю, Р, А. Поняла? Юрка. Он финансирует свою маму.

Я рассказывала с удовольствием. Мама даже утюг сняла с газовой горелки. Потом она села и закачала головой:

—    Ничего уже не понимаю. Весь белый свет перевернулся. Ведь совсем недавно отнесла Клаве ботинки для Юры. Она была благодарна...

СЛЕД НА ПЕРИЛАХ

Свои коричневые сапожки на маленьком каблучке, с застёжками-молниями я надела на тонкие чулки. Перед этим подстригла ногти. Всё было бесполезно, большой палец упирался в твёрдый носок. Особенно в правом сапоге. Всего-то и прошлась по комнате, боль — хоть плачь!

Тут и раздался телефонный звонок. Я машинально взглянула в окно — небо, как и вчера, серое, солнца нет. И всё-таки звонит? Я поспешила в переднюю, от волнения даже не ощущая боли. А голос не Серёжи. Но кто же? Бог мой, Митьку не узнала!

—    Привет! Как жизнь здесь у вас в городе? А я три дня был на участке. Вот где малина! То есть малина ещё не поспела. Зато клубника!

—    Мама уже покупала, — вспомнила я.

—    Не знаю, какая там на базаре, а нашу — на всемирную выставку можно! Эх, не порвалась бы жилка — послал бы сейчас подарочек.

—    И так задарил, спасибо. На лимоне веточка появилась.

—    Да ну! — так искренне обрадовался Митя, словно по лотерее выиграл.— С листочками?

—    Совсем махонькие.

—    Через полгода посмотришь!

—    Помню: лимонище с футбольный мяч!.. Мить, извини, у меня чайник на плите.

В кухне действительно на чайнике позвякивала крышка.

К телефону я только что бежала, забыв про сапоги, пройти же на кухню было невозможно. Чёртов палец! Я сняла сапоги, выключила газ. Едва успела налить чаю и взять в холодильнике половинку плавленого сырка, как у двери раздался звонок. Митя? Да, он. И, конечно, с дарами —двухлитровая банка красной клубники. Отказываться было бесполезно. Да и язык не повернулся бы. От одного вида ягод дух захватывало.

Не только обо мне подумал Митя — и о лимонном кустике позаботился: выложил из кармана два пузырька. В одном — размешенная древесная зола, в другом — крапивный настой. Накормив кустик, внимательно рассмотрел новый росток.

—    Скелетная веточка. Эта вымахает, не успеешь оглянуться.

—    Неужели всё-таки настоящие лимоны вырастут?

—    С футбольный мяч не гарантирую, а с твой кулак... Ну-ка, сожми кулак... Точно, такие будут! Только не ленись ухаживать. Удобрять, почаще опрыскивать, солнце само собой.

—    Ты до сих пор не объяснил, как у тебя солнечная установка действует.

—    Главная установка — здесь. — Митька не без гордости постучал себя пальцем по крутому лбу. — А не разгласишь идею? Может, Нобелевскую премию за неё схлопочу. А механика такая...

Из его объяснений я лишь поняла, что в сложном повороте зеркала участвуют пружина, рычаг и банка, из которой вода по трубочке вытекает в кастрюлю.

—    Ты прямо инженер настоящий, —с уважением сказала я.

—    А не можешь, Митя, придумать, как вот этому большому пальцу (я скинула шлёпанец и показала на палец), как бы ему расширить площадь? Не желает он жить в сапоге. Злость берёт, так бы и обрезала его вместе с ногтем.

—    Бедный. Даже покраснел, — сказал кандидат на Нобелевскую премию. — Нет, отрезать жалко. Очень хороший палец.

—  Говоришь, тесно ему? Дай-ка гляну на сапог...

Всё обследовал Митя. Снаружи. Рукой ощупал и внутри. Наконец сделал такое заключение:

—    Сапог надо растянуть. Туда, где палец, вставим округлую деревянную чурочку, а вторую — у каблука. Потом вбиваем постепенно клин.

—    Митенька, ты гений!

А мысль изобретателя уже бежала дальше: не налить ли внутрь сапога горячей воды или напустить из чайника пару?..

От горячей воды и пара я категорически отказалась. А растяжка с помощью клина показалась убедительной.

—    Завтра будет готово, — пообещал «инженер». Он спрятал сапог в сумку, положил туда и пустую банку из-под клубники. —  Ещё редиски принесу. Такой ты не видела. Американская. Белая и длинная, как морковка.