Не родись красивой...

Annotation

Добряков Владимир Андреевич

Не родись красивой...

СКОРАЯ ПОМОЩЬ

НАД ПРОПАСТЬЮ

НЕТ СЕРДЦА

СВИДАНИЕ

В ЧЕТЫРЕ УТРА

РАЗГОВОР С МАМОЙ

ДЕНЬГИ С НЕБА

СОНЯ-ЗАСОНЯ

НОВОСТИ

ДЕДУШКА ЛЕОНТИЙ

НОМЕР «51»

МИНИСТР ФИНАНСОВ

«КОЗОЧКА»

ЗЕЛЕНАЯ ВЕТКА

СЛЕД НА ПЕРИЛАХ

ЧЕТЫРЕ ЗВОНКА

ПОДАРОК

АНЮТИНЫ ГЛАЗКИ

ДЕЛА ИДУТ ПРАВИЛЬНО

ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ

ГЛАВА ПОСЛЕДНЯЯ. ПОХОЖА НА СКАЗКУ.

Добряков Владимир Андреевич

Не родись красивой...

СКОРАЯ ПОМОЩЬ

Это во дворе случилось. Под нашим раскидистым клёном. А кто виноват? Да Серёжка сам и виноват. Нечего было фасон держать. Хотя, конечно, и Юлечка сыграла тут роль — наша красотка. Уж так закатывала глазки! А улыбалась! Зубы будто на картинке — ровные, сахарные. И подружка Наташа не отставала, своими ямочками на щеках пыталась сразить Серёжу. И голосом. Нежным таким, завлекательным.

—    Сержик, — спросила кокетливо, — признайся: у тебя разряд по гимнастике?

Серёжа не прост, цену себе знает, но от таких слов и внимания был в полном отпаде.

—    А я вам, девочки, не скажу. Может, и разряд, а может... Вот смотрите, если до той ветки допрыгну, ухвачусь...

—...тогда уж... — Юлечка задохнулась от восторга, — тогда ты — мастер спорта! Настоящий!

Я тоже с интересом смотрела на смуглого Серёжу. И у меня сладко замирало сердце. Но я ничего не сказала, а про себя грустно подумала: ну, ради таких красоток он и до самой верхушки допрыгнет.

Только нет, не получилось. Подпрыгнул-то высоко, да лишь царапнул ветку ногтями. Конфуз вышел: целился на толстую ветку, а ту, что пониже, с обломанным концом, не приметил. Я треск лёгкий услышала и жутко испугалась — не поранился ли? Уф, слава Богу, крови не видно. Зато у плеча разорвана синяя майка.

—    Ах! — воскликнула Юлечка. — Совсем новая майка.

—    Фирмовая, — уточнила Наташа и показала пальчиком на большие разноцветные буквы «BOSS». — Сержик, где покупали? На рынке?

—    Не знаю, — небрежно ответил Серёжа. — Маман где-то ухватила. Такого добра сейчас навалом.

— Ах, нехорошо как вышло, — снова пожалела Юлечка и с укором взглянула на подружку. — Вот зачем ты, Наташа? Не надо было подзадоривать, а то — разряд, разряд...

—    А разве не ты про мастера спорта сказала? — нахмурила пушистые брови Наташа. — Вот Сержик и хотел доказать...

—    Дома не будут ругать? — спросила Юлечка.

—    Дорогая майка, — вздохнула Наташа.

—    Ерунда! Жизнь дороже, — мужественно засмеялся Серёжа.

Мне понравилось, как он ответил. Но я не поверила: разве это ерунда? Хоть они и богатые, отец на иномарке ездит, только ничего не сказать, не поругать?.. Обязательно попрекнут. Тут я вспомнила о катушке синих ниток, что дома в прозрачной коробке лежит. Цвет подойдёт. Или всё-таки потемней нитки?.. Это я рассуждала, уже направляясь к подъезду. А когда за спиной захлопнулась дверь, то к лифту подбежала бегом — как бы они там не ушли. Кабина лифта была где-то вверху. Ждать не стала, кинулась к лестнице. Второй этаж, третий. Ещё один. Открыла ключом дверь. Вот и коробка с нитками. Не темней. Как раз такого же цвета. Я схватила катушку, отыскала иголку.

Сбегая по лестнице, очень волновалась — застану ли Серёжу на месте? А когда увидела его и девочек, вдруг оробела: что скажу им? И вообще... Так ничего и не придумала. Поэтому сама удивилась, услышав собственный голос: —    Ну, давай, снимай майку. Вот нитки принесла. Смотри: цвет одинаковый.

—  А... зачем снимать её? — Вид у Серёжи был растерянный и виноватый.

Мне сразу стало как-то легко, я засмеялась:

—  Тогда ладно, не обижайся, если к плечу пришью.

Наташа показала на щеках симпатичные ямочки:

—  Да, Сержик, надо снимать. А то, в самом деле, пришьёт к придётся всю жизнь ходить в этой майке.

—  Не волнуйся, — сказала я Серёже, — петельным швом заштопаю. Дома и не заметят. Снимай. Нитку пока вдену.

Похоже, что конфузиться Серёжа не привык. Небрежно снял порванную майку, ещё и усмехнулся:

—    Скорая помощь на дому!

Я старалась как только могла — стежок к стежку, чтобы ему понравилось, чтобы похвалил. А девочки улыбались, строили глазки и посмеивались, прежде всего надо мной — какая, мол, умница, спасительница. Серёжу щадили. Белозубая Юлечка даже сказала, что Серёжа — вылитый Аполлон.

—    А ещё на Давида похож, —добавила Наташа. — Помните, в Москве, в музее Пушкина стоит? Красивый, высокий, почти до потолка.

Я чуть палец не уколола. В музее я не была, но на картинке видела. И хорошо помню: этот самый Давид стоит там голый. Наверняка и Серёжа знал про Давида: чуть покраснев, он обнял руками свои плечи, будто хотел прикрыться. Обернулся ко мне и скосил глаза вниз.

—    Классно у тебя получается. В самом деле, почти незаметно. Надо же!

Я и сама видела: хорошо выходит. И всё же тихонько вздохнула:

—    Можно и лучше бы. Вот стежок закосила...

—    Ерунда! Все замечательно. Это где же так научилась?

—    У меня мама хорошо шьёт.

—    Да, Сержик, — заметила Наташа, — за такую работу тебе не расплатиться. Всю жизнь будешь в должниках.

—    У кого? У Анютки? — Серёжа тряхнул роскошным рыжеватым чубом и рассмеялся. — И пусть! Не страшно.

Палец я всё-таки уколола. Сильно. Показалась капелька крови. Я незаметно слизнула её и низко опустила голову. Незачем видеть девчонкам моё лицо.

НАД ПРОПАСТЬЮ

Этого Митьку Звонарёва я и в грош не ставила. В доме напротив живёт. Тоже на четвёртом этаже. И окон у них столько, как у нас, — три. Естественно, и балкон почти такой же. Хорошо, хоть в разных классах учились. Он — в 6-м «в», а мой 6-й — под буквой «а».

Зато с солнышком Митьке повезло. Оно с раннего утра заливает его окна, а в наши заглядывает после обеда.

В последнее время (особенно с началом каникул) Митька по утрам берёт зеркало и направляет луч солнца на двустворчатое окно моей комнаты. Яркое пятно освещает и кровать, где я сплю, и стены с зелёными завитками на обоях. В дневное время солнце обычно добиралось по стене только до фотографии в рамке, на которой мама, я и отец стоим на фоне высоких гор. Это когда мы были на Кавказе, еще до чеченских войн. Лучи едва касались рамки, потом начинали шевелиться, блекли и через минуту-две пропадали вовсе, потому что путь им преграждал тополь, он рос слева от окна.

А Митькин солнечный зайчик совсем иначе освещал снимок. На нём всё-всё становилось видно. Тогда отец жил с нами, он часто улыбался и любил сажать меня на плечи. Я и на фотографии сидела так же— ноги свесила ему на грудь, на белую майку с буквами, а руками обняла шею.

Как давно это было! Мне ещё трёх лет не исполнилось. Тогда называла его папой.

Смотреть на старую фотографию, высвеченную дрожащим зайчиком, было неприятно и обидно. Словно и Митька становился свидетелем моей тайной боли. Я вскакивала с кровати и задёргивала на окне штору. Хотелось даже погрозить кулаком. «Придурок! — обзывала я Звонарёва.— Делать больше нечего!»

Два дня назад в передней зазвонил телефон. Я в это время стояла на коленках и пылесосила под кроватью. Звонок едва расслышала, наш трудяга «Буран», хотя и старенький, чиненный, но воет и рычит, как стая голодных волков. Быстренько выключила мотор и поспешила в переднюю. Не успела сказать «алё!», как в трубке раздалось: